Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)
8 апреля дошли они до 86°14'. Эта стоянка оказалась самой северной точкой их пути. Нансен прошел еще немного на север, чтобы разведать дорогу. Но дальше тянулись те же непроходимые льды.
«Тогда я решил остановиться и идти к мысу Флигели[86]». Нелегко было принять это решение, может быть, самое важное в его жизни.
По возвращении Нансена Бьёрнстьерне Бьёрнсон сказал: «Он сумел увидеть, где лежит предел человеческих возможностей».
Нансен и его спутник водрузили на льду норвежский флаг и отметили это событие праздничным ужином.
На другой день утром они повернули на юг. К своему удивлению, они обнаружили, что идти стало легче. Легче стало обходить торосы, и реже приходилось переносить на себе сани. Но вот начался северный дрейф и вернулись прежние мучения. Они шли и шли на юг, но почти не сдвигались с места.
С наступлением весны путь стал еще тяжелее. В мае задул юго-восточный ветер. Для «Фрама» это было хорошо, но для них плохо. У Нансена начались приступы застарелой болезни — прострелы. Собаки выбились из сил, и их приходилось забивать одну за другой. Особенно тяжело было расставаться с Квик. Но она была самой крупной собакой, ее мяса хватило для восьми оставшихся на три дня.
Запасы провизии подходили к концу. Путники разделили ее на порции и уже не смели наедаться досыта. Из мяса собаки Стурревен приготовили себе что-то наподобие кровяной каши. Они уже подумывали, не забить ли теперь всех собак, чтобы пополнить запасы, но кто же поможет им тащить сани?
Сильно пострадало снаряжение. Им пришлось чинить сани и одежду закоченевшими пальцами и на пустой желудок, а это было не так-то легко. Но, к счастью, температура начала подниматься. И когда Нансен латал брюки при минус 28°, ему казалось, что уже совсем тепло.
День за днем с трудом продвигались они вперед. Нередко в свирепую метель, в густом тумане, обходя торосы, они в конце концов возвращались на старое место. Все время они высматривали на горизонте землю, но со всех сторон их окружали только плавучие льды.
«Если бы можно было взглянуть на лед с высоты птичьего полета, то полыньи показались бы сетью с ячейками разной величины. Горе тому, кто в них запутается!»
Надеяться вернуться на родину до наступления зимы не приходилось. Но за лето нужно было успеть хотя бы добраться до открытой воды и найти остров, тогда можно будет благополучно перезимовать. Жизнь тогда у них будет царская, не то что на льду, когда не знаешь, где ты находишься и куда тебя занесет. Но хуже всего было то, что из-за подлого дрейфа они за целый месяц не продвинулись ни на шаг.
Она не знает, где он теперь, и хорошо, что не знает! Перед отъездом он обещал ей, что не будет рисковать понапрасну. А сдержал ли он слово?
Проверив все свои запасы, они обнаружили, что с патронами дело обстоит не так уж плохо. Крупный зверь им не попадался, но птиц они всегда могли подстрелить: то и дело у них над головами пролетали большие стаи.
В один прекрасный день им удалось добыть тюленя. Теперь у них был запас мяса и горючего на целый месяц.
«Никогда еще, наверное, не бывало среди этих льдов таких счастливых людей, как мы двое,— мы все утро провалялись в спальных мешках, лопали тюленину, запивая ее мясным бульоном, пока не наелись до отвала».
Оба решили, что сейчас лучше всего никуда не двигаться, питаться тюлениной и дожидаться, пока лед не станет ровнее. Часть тюленьего мяса нарезали тоненькими полосками и повесили провялить. Так будет легче везти.
Однажды утром забрел к ним медведь. Он направился к собакам, и тут Нансен его подстрелил. Вначале ему показалось, что зверь убит, но медведь вдруг поднялся и побежал, Нансен — за ним. Чуть поодаль показались два медвежонка. Встав на задние лапы, они высматривали свою мать. Потом кинулись наутек все трое. Медведица была тяжело ранена, а медвежата испуганно крутились вокруг нее, забегали вперед, чтобы она бежала скорее. На одном из торосов пуля настигла ее, и она рухнула на лед.
«Озабоченные медвежата подбежали к ней. Грустное зрелище. Они обнюхивали ее, тыкаясь мордочками, бегали вокруг, беспомощные, растерянные».
Нансен застрелил одного из них. Другой теперь уже и не думал убегать, стоял и смотрел то на мать, то на брата, и когда Нансен приблизился к нему, равнодушно обернулся и посмотрел на человека.
«Какое ему теперь дело до меня. Ведь все, что было дорого ему на свете, лежало перед ним изувеченным и погибающим». Пуля сразила его в грудь, и он упал мертвый рядом с матерью.
В дневнике Нансен писал: «Что же мне поверить этим листам? Ах да, позавчера мы смастерили из медвежьих шкур такие отличные постели, что проспали потом целые сутки».
Целый месяц прожили они в «Лагере Томления».
С саней сняли все лишнее, потому что осталось всего две собаки и людям самим пришлось впрягаться в сани. 22 июля вышли в путь. Он оказался легче, чем ожидали, снега поубавилось, и теперь они могли идти без лыж.
И вот в среду, 24 июля, чудесное видение!
Земля!
«Давно грезилась нам эта Земля, и теперь она открылась перед нами как видение, как волшебная страна».
Оказывается, она давно маячила перед ними, но только они принимали ее за скопление облаков. Теперь же она отчетливо была видна в прозрачном воздухе и оказалась совсем близкой.
Однако чтобы добраться до нее, потребовалось тринадцать суток тяжелого труда. Главным препятствием были встречавшиеся на каждом шагу полыньи. Однажды Нансен, очищая полозья саней от ледяных наростов, вдруг услыхал у себя за спиной крик Юхансена: «Скорей ружье!»
Огромный медведь набросился на Юхансена и подмял его под себя. Нансен потянулся за ружьем, которое лежало на одном из каяков, но тут каяк соскользнул в воду. Нансен, стоя на коленях, пытался дотянуться до ружья и тут снова услыхал голос Юхансена: «Поторопитесь, а то будет поздно!» Поздно! Легче сказать, чем сделать. Медведя, к счастью, отвлекла одна из собак, которая отчаянно рвалась с упряжки и громко лаяла. Только медведь двинулся на собаку, как получил в ухо целый заряд.
Наконец-то наступил великий миг — они дошли до открытой воды. Но тейерь они встали перед печальной необходимостью распрощаться с последними двумя собаками.
«Верой и правдой служили они нам всю дорогу, трудились, не жалея себя, и вот, когда впереди забрезжили лучшие дни, они должны расстаться с жизнью».
Забить их, как других собак, они не могли. Юхансен взял собаку Нансена, а Нансен собаку Юхансена, и, разойдясь в разные стороны за торосы, они застрелили их. Затем, связав каяки вместе, вышли в море. Но земли достигли только через неделю.
«Невозможно высказать словами, что мы почувствовали, когда наконец, прыгая с одной гранитной глыбы на другую, обнаружили в укромном месте среди камней мох и цветы — чудесные большие маки и камнеломки».
Нансену неволько вспомнилось то утро, когда он впервые ступил на твердую землю после многодневного дрейфа вдоль восточного побережья Гренландии. Сейчас он испытывал то же чувство радости.
«Прежде всего мы подняли на этой пустынной земле норвежский флаг. Затем принялись готовить праздничный обед».
Они выбрались на западные острова Земли Франца-Иосифа. Самый большой из них они назвали в честь Торупа.
Сначала путешественники пытались плыть вдоль берега на каяках, но скоро им встретились сплошные льды, и каяки пришлось тащить волоком. Наконец они вышли к открытой воде, связали лодки и поставили парус.
«Время шло. Вряд ли удастся до осени выйти к людям. Решили зазимовать здесь».
Запасов осталось немного, но зато здесь в изобилии водились птицы, а в море было полно моржей. Теперь им нужно было не только мясо этих огромных животных, но и шкуры. Связав каяки, они вышли в море за огромным секачом. Борьба оказалась нелегкой; они выпустили немало пуль, прежде чем убили моржа. Но когда они подплыли к туше, чтобы зацепить гарпуном, она исчезла под водой.
Молча гребли они к берегу, «и в тот день уже не пытались охотиться на моржей с каяка».
Вскоре заметили они огромного моржа, выползшего на лед. За ним появились другие и расположились рядом. Они долго ревели и вообще производили невообразимый шум, пока наконец не угомонились и не заснули.
Пока моржи успокаивались, охотники успели взять полуденную высоту солнца. Затем они осторожно подкрались к стаду. Нансен с первого выстрела прикончил одного из моржей, раздробив ему затылок, Юхансен же лишь ранил своего моржа. Кровь хлынула из носа и рта, морж уткнулся огромными бивнями в лед.
«Круглые глаза моржа выражали такую кроткую мольбу и беспомощность, что весь охотничий пыл пропал. Выстрел в ухо прикончил его, но до сих пор меня преследуют его глаза. В них как будто слилась мольба всего моржиного племени о пощаде. Но он осужден на гибель; человек — враг его».
