Николай Павленко - Екатерина I
Удивляет другое – в эти двенадцать дней князь почти не изменил привычного распорядка дня, которого он придерживался в течение многих лет: вставал в шестом или седьмом часу утра, ложился в десятом или одиннадцатом вечера. Очевидно, он был абсолютно уверен в своей победе.
В целом же надо сказать, что расправа с Толстым, Бутурлиным, Девиером и другими принадлежит едва ли не к самым значительным промахам Александра Даниловича. На первый взгляд может показаться, что, отправив противников в ссылку, светлейший укрепил свое положение, ибо соперники были сметены и он без помех мог осуществить мечту жизни. В действительности же Меншиков не укрепил, а ослабил свои позиции, так как ссылкой недавних союзников он создал вокруг себя вакуум – ему теперь не на кого было опереться, и он остался наедине с Остерманом, состязаться с которым в умении плести интриги ему недоставало ни ловкости, ни характера.
Глава девятая НЕСБЫВШАЯСЯ МЕЧТА СВЕТЛЕЙШЕГО
Екатерина, без излишнего шума взошедшая на русский престол, столь же буднично оставила его субботним днем 6 мая 1727 года. По словам Маньяна, «кончина царицы заставляет проливать слезы единственно ее детей, всеобщей скорби она не вызвала». Маньян же дал верную оценку ситуации, сложившейся при дворе после ее смерти: «Если, с одной стороны, опала Толстого и почти всех приверженцев герцога и герцогини Голштинских, как и ее сестры, вся сила которых была недавно сломлена, если это обстоятельство должно служить для детей царицы весьма дурным предзнаменованием, то, с другой стороны, можно думать, что князь Меншиков, руководясь советами Остермана и не имея больше никого, кто бы мог вредить его планам, надолго ограничит свою власть в Совете теми пределами, которые ему положены завещанием».
На следующий день после смерти Екатерины, в воскресенье 7 мая, во дворец Меншикова прибыли члены Верховного тайного совета, Сената, Синода и генералитет, а также великий князь Петр Алексеевич, обе цесаревны – Анна и Елизавета и герцог Голштинский. Меншиков объявил о существовании завещания императрицы – «Тестамента», хранившегося в запечатанном конверте. Конверт тут же был вскрыт, и секретарь Верховного совета Василий Петрович Степанов стал зачитывать текст завещания.
Главными в «Тестаменте» были три пункта: первый из них объявлял «сукцессором», то есть наследником престола, великого князя Петра Алексеевича, в двух других Екатерина благословляла брак дочери Елизаветы Петровны с епископом Любским и выражала свою волю о супружестве между Петром Алексеевичем и одной из дочерей Меншикова. Во время чтения произошел любопытный эпизод: после того как Степанов прочел два пункта из пятнадцати, провозглашавшие самодержавным наследником великого князя, Д. М. Голицын воскликнул: «Довольно, довольно! Другие статьи обсудятся на досуге».[112] Тем самым князь подчеркивал пренебрежение к воле покойной императрицы, противозаконно занимавшей трон.
Степанов, однако, продолжал чтение. Согласно положениям «Тестамента», до совершеннолетия императора управлять страной должен был Верховный тайный совет в составе девяти персон; в его состав, помимо ранее входивших членов, включались обе цесаревны. Каждой из цесаревен полагалось по одному миллиону и сверх того по 100 тысяч рублей ежегодно на содержание их дворов. Между дочерьми императрицы равными долями должны быть поделены драгоценности, деньги, кареты и прочее имущество умершей. «Тестамент» отменял указ о наследии престола, изданный Петром Великим, и заранее предусматривал порядок его наследования: если Петр II скончается без наследников, то трон должна занять «цесаревна Анна с своими десценденты, по ней цесаревна Елизавета с десценденты», причем в обоих случаях предпочтение отдавалось «десцендентам» мужского пола. Публично объявлен был и главный пункт, касавшийся Меншикова: император должен был жениться на одной из его дочерей.
После прочтения завещания присутствовавшие поздравили Петра II с восшествием на престол и тут же присягнули ему, а император вышел к стоявшим у дворца двум гвардейским полкам. Гвардейцы крикнули: «Виват!» – и тоже ему присягнули. «Его величество и великая княжна (Наталья Алексеевна. – Н. П.), - как сказано в „Повседневных записках“, – изволили иттить в верхние свои покои, которые уже были изготовлены для их резиденции». Им была отведена половина дворца Меншикова.[113]
Перед будущим тестем стояла непростая задача: претворить в жизнь статью «Тестамента» о женитьбе императора на одной из двух своих дочерей и тем самым породниться с царствующей фамилией. Меншиков вполне оценивал ожидаемые от этого бракосочетания блага: положение тестя малолетнего императора предоставляло ему возможность как удовлетворить свое честолюбие и тщеславие, так и умножить и без того колоссальное богатство. Надо полагать, Меншиков представлял, сколь много ему надлежало преодолеть препятствий на пути к конечной цели – подвести дочь к венцу. Он знал о порочных наклонностях будущего зятя, его капризном и своевольном нраве; конечно же было ему известно и о его разгульных похождениях с князем Иваном Долгоруким, и о близком знакомстве с прелестями слабого пола.
Князь Иван Алексеевич Долгорукий, старше царя на семь лет (он родился в 1708 году), был определен гоф-юнкером при великом князе Петре Алексеевиче при восшествии на престол Екатерины. Большинство современников оставили о нем крайне неблагоприятные отзывы. По словам Маньяна, «умственные способности этого временщика, говорят, посредственные и недостаточно живые, так что он мало способен сам по себе внушать царю великие мысли». Лефорт с полным основанием называл князя Ивана «молодым дуралеем». Петр настолько привязался к нему, что, по словам английского резидента Клавдия Рондо, он с ним «проводит дни и ночи. Он единственный неизменный участник всех очень частых разгульных похождений императора».[114] Впрочем, все эти оценки относятся к более позднему времени, когда Иван Долгорукий стал наиболее влиятельной фигурой в окружении юного императора. Меншиков, зорко следивший за событиями при дворе великого князя, обнаружил тлетворное влияние Ивана Долгорукого и уговорил Екатерину принять решительные меры, отправив гоф-юнкера в армейский полк.
Александр Данилович решил использовать самый простой и, как ему казалось, надежный способ избавить императора от дурных наклонностей – лишить его самой возможности продолжать вести жизнь, не соответствовавшую его сану, установить жесткий контроль за его поведением. Он постарался изолировать будущего зятя от привычного для него окружения и ограничить его общение узким кругом княжеской семьи: супруги Дарьи Михайловны, свояченицы Варвары Михайловны, умной, но сварливой горбуньи, получившей доступ в покои императора и его сестры благодаря назначению ее воспитательницей двух княжеских дочерей Марии и Александры и сына Александра. Всего этого светлейший надеялся достигнуть, поселив императора и его сестру в своем дворце.
О сестре императора великой княжне Наталье Алексеевне также надо сказать несколько слов. Она была старше Петра всего на пятнадцать месяцев (родилась 12 июля 1714 года), но в их характерах и поведении прослеживаются столь существенные различия, будто у них были разные родители. Если Петр предстает бесшабашным, безалаберным и своевольным подростком, то его сестра – разумной, не по возрасту рассудительной и уравновешенной девушкой. Все современники, без исключения, отмечали ее добродетели и настойчивость, с какими она пыталась наставить брата на путь истинный. К несчастью, Наталья Алексеевна скончалась 22 ноября 1728 года в возрасте всего четырнадцати лет.
Воспитателем к двенадцатилетнему Петру Меншиков назначил вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана. Надо отдать должное Александру Даниловичу – хотя сам он и не знал грамоты, но образованность ценил высоко и, будучи осведомленным о весьма скромных познаниях своего нареченного зятя, сразу же после провозглашения его императором решил восполнить пробел. Кстати говоря, у светлейшего был ограниченный выбор – в последние годы он повел себя столь надменно и высокомерно, что растерял всех, с кем был близок. Остермана же Меншиков ошибочно считал полностью преданным себе человеком. Он не разглядел в вице-канцлере карьериста, готового в любой момент изменить покровителю и переметнуться в лагерь его противников, если это предательство сулит ему выгоду.
Мардефельд доносил королю 15 мая 1727 года: «Царь отдался теперь совершенно в руки князя Меншикова и живет у него в доме. Все, кого он когда-либо любил и кто находился на его стороне, отстраняются от него и отправляются на службу в Сибирь, Казань и подобные места. Князь никому не разрешает разговаривать с царем, если сам или кто-нибудь из его поверенных не присутствует при этом».[115]
