Александр Усовский - Военные преступники Черчилль и Рузвельт. Анти-Нюрнберг

Так это было или не так – неизвестно; но хорошо известно, что именно после этой встречи судетский кризис пошел по нарастающей. 1 мая 1938 года Генлейн заявил, что «…мы немцы, а поскольку мы немцы, то мы открыто заявляем о приверженности немецкому, то есть национал-социалистическому, мировоззрению», а 21 мая произошел так называемый «инцидент в Хебе», когда чехословацкие полицейские застрелили двух немцев.

О «Мюнхенском сговоре» сентября 1938 года в послевоенное время говорилось, как правило, исключительно в одной тональности – как о «предательстве Чехословакии»; причем, что интересно, в этом вопросе и советский агитпроп, и западная пропаганда работали рука об руку – случай в истории практически невероятный! Правда, советские историки старательно указывали перстом на желание СССР оказать помощь Чехословакии во что бы то ни стало (соответственно крах Первой республики объяснялся нежеланием «западных союзников» Чехословакии эту помощь принять), западные же мастера политической рекламы твердили о «мюнхенской» слепоте Даладье и Чемберлена (знаменитое черчиллевское «у них был выбор между позором и войной; они выбрали позор, чтобы потом получить войну» именно об этих деятелях и именно в этой ситуации сказано).

То есть единственно верным мнением априори считается следующее: процветающее демократическое государство Чехословакия могло бы жить и жить, но вместо этого волею своих западных союзников было злодейски расчленено (единственно в угоду реваншистским требованиям Гитлера – дабы избежать всеевропейского военного пожара). И бедная и несчастная Чехословакия стала жертвой, брошенной на алтарь еретической веры предвоенных европейских политиков в то, что территориальными уступками можно остановить маньяков в Берлине – на самом же деле оных маньяков надо было уже в сентябре 38-го беспощадно бомбить, выбомбив их в каменный век. Тем самым европейская цивилизация была бы спасена, Второй мировой не было бы, и пятьдесят миллионов человек остались бы живы.

Все это – не более чем изощренное вранье победителей, повторяемое подавляющим большинством «исследователей» причин Второй мировой войны из-за опасения за свое реноме (а также за наполняемость кошелька). В действительности все было не так – и те, кто внимательно изучает историю краха Чехословацкой республики, отлично это знают. Но противоречить устоявшемуся заблуждению обычно не решается – ибо, поставив под сомнение аксиому о «чехословацкой жертве», он мгновенно становится маргиналом, «ревизионистом» и «нацистским пособником». Что автоматически исключает его из списка благонамеренных историков и делает чуть ли не «отрицателем Холокоста»…

Автору этих строк бояться нечего – ибо служение истине для него важнее досужих сплетен «тоже историков»; и стирание паутины лжи, плотно окутавшей предысторию «Мюнхенского соглашения», является для него лишь малой частью того тяжелого труда, который он решился взвалить на свои плечи, – труда по написанию подлинной истории Второй мировой войны.

Во-первых, имеет смысл избавиться от истасканного клише «чехи и словаки – изначальные русофилы». Словаки – да, безусловно, они такими были всегда, таковыми по большей части являются и поныне. А вот утверждать, что чехи едва ли не со Средних веков любили русских искренне и бескорыстно, я бы не взялся, как не взялся бы утверждать, что «исконная русофилия» чехов вдруг в одночасье (после событий 1968 года) превратилась в свою антитезу. Да, панславистские организации в австро-венгерской Чехии были весьма многочисленны, и у великого сына чешского народа Карела Крамаржа имелось немало сторонников – но Крамарж, хотя и принимал самое непосредственное участие в создании независимого Чехословацкого государства (и даже несколько месяцев был его премьер-министром), очень скоро был оттеснен с ведущих политических позиций своими противниками, сторонниками, так сказать, «европейского выбора Чехословакии» – предводителями которых были Масарик и Бенеш.

Почему Масарик?

Потому что Масарик доказал хозяевам мира свою преданность ИХ идеалам. Когда в конце XIX века в чешском историческом сообществе возник принципиальный спор относительно так называемых рукописей Ханки (которые исследователь чешского Средневековья Вацлав Ханка создал собственноручно, а затем выдал за артефакты XIII века – дабы доказать, что чешская письменность существовала уже во времена Батыя) – Масарик первым из авторитетных ученых публично объявил о подлинной сущности оных документов. И, несмотря на многочисленные увещевания коллег (которые тоже понимали, что бумаги Ханки – фальшь, но из политических соображений считали нужным это дело спустить на тормозах), Масарик продолжал «изобличать» Ханку – доказывая этим свое небрежение интересами чешского национального движения. Когда же в 1899 году в Чехии начался процесс против Леопольда Хильснера, обвиненного в ритуальном убийстве чешской девочки-подростка, Масарик без раздумий встал на сторону защитников еврея-убийцы. Суд Хильснеру вынес смертный приговор, но Верховный суд в Праге отменил этот приговор. Через год Хильснер вновь ритуально убил чешскую девочку – и вновь Масарик выступил в защиту убийцы. «Дело Хильснера», кстати, очень напоминает «дело Бейлиса» в Киеве и «дело Дрейфуса» в Париже – очевидно, что подобными «делами» мировая закулиса отсеивала преданных и верных ее делу автохтонов, готовых во имя разного рода льгот и преференций наплевать на интересы и своих стран, и своих народов.

А что касается «младшего партнера» пана Масарика, Эдуарда Бенеша, то он никогда и не скрывал, что все свои планы и надежды связывает с Западом. «Отношения СССР и Чехословакии всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, который зависит от Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком вытекают из франко-русского договора, и если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его также потеряет. Чехословакия всегда будет придерживаться Западной Европы, и будет всегда связана с ней, и никогда не будет связана с Восточной Европой. Любая связь с Россией будет осуществляться лишь при посредничестве Запада и с его согласия, и Чехословакия воспротивится тому, чтобы превратиться в инструмент русской политики» – это слова Бенеша. Надеюсь, ни у кого после этого не осталось иллюзий относительно «русофилии» тогдашнего руководства Чехословакии? И Масарик, и Бенеш были патентованными «демократами» «общечеловеческой» ориентации, для которых интересы хозяев мира всегда были на первом месте; и действия Бенеша во время «Мюнхенского сговора» говорят об этом лучше всяких слов…

Таким образом, можно утверждать, что идеологией межвоенной Чехословакии был отнюдь не панславизм (и уж тем более не русофилия) – хотя довольно большое количество русских постреволюционных эмигрантов в 1923–1924 годах по решению президента Масарика обрело твердь под ногами на чешской земле (а генерал Войцеховский даже стал одним из руководителей чехословацкой армии). Чехословакия Масарика – Бенеша была либерально-космополитическим государством с авторитарным стилем управления – сиречь никакой «демократией» она не была, как бы ни утверждали обратное записные «борцы с нацизмом». А все рассуждения о «демократическом» характере чехословацкого режима разбиваются об очевидные факты.

По Питтсбургским соглашениям между лидерами чешского и словацкого национального возрождения, подписанным в разгар Первой мировой в США, Словакия должна была стать частью вновь создающегося ФЕДЕРАТИВНОГО государства Чехословакия – тем не менее Масарик «продавил» через парламент Конституцию, в которой ЧСР объявлялась УНИТАРНОЙ республикой – недовольных же этим словацких политических деятелей официальная Прага незамедлительно объявила «сепаратистами» или «шпионами» (свои 15 лет профессор Войтех Тука получил именно за «шпионаж в пользу Венгрии»).

Все поползновения немцев Судет на автономию подавлялись силой оружия и запретами на политическую деятельность. А уж о подкарпатских русинах и говорить не стоит! В 1919 году Антанта приняла решение о том, что Подкарпатская Русь войдет в состав ЧСР лишь в том случае, если почти вся власть в крае будет принадлежать Краевому парламенту (не от хорошей жизни, конечно, было принято столь революционное решение – за Карпатами бушевали Советы, и обещать русинам меньшее означало своими руками толкнуть их в объятья большевиков) – и что же? Ни о каком самоуправлении для русинов до самого конца Первой республики ни разу не зашло и речи! Правда, Прага, надо отдать ей должное, не загоняла недовольных русинов в лагеря (как это делала Польша со своими украинскими «сепаратистами») и даже открыла Украинский свободный университет и сельскохозяйственный институт – но это делалось по большей части в пику недружественному северному соседу. Образование русины и украинцы в ЧСР получали, а вот участвовать в управлении собственными землями им запрещалось.