Александр Бушков - Чингисхан: Неизвестная Азия
Восточные походы Чингисхана, по моему глубокому убеждению, попросту выдуманы теми же китайскими книжниками. Никакого сомнения, на территории Китая происходили какие-то войны с участием степняков (то ли монголов, то ли тюрок), но сведения о них большей частью откровенно баснословны: жуткие китайские боевые ракеты, выжигающие все живое чуть ли не на сто метров вокруг, девятьсот тысяч гробов, которые китайцы за пару дней изготовили для погибших во время осады и вынесли из города, и прочие ужастики. Мы почему-то считаем, что военная фантастика — изобретение столетия этак девятнадцатого, а ведь она существовала гораздо раньше. Когда господа историки сей факт уяснят, им станет куда легче жить и работать, а в том, что они пишут, появится больше логики и здравого смысла.
Безусловно, какие-то стычки у татар с китайцами случались — но не более того. Совсем недавно появилась любопытная статья о «Сокровенном сказании», где автор, аспирант Европейского института в Санкт-Петербурге (безусловно, не замеченный в симпатиях к «новой хронологии»), сообщает интереснейшие вещи: «Китайские ученые, занимавшиеся разбором дворцовых архивов после падения в 1368 г. „монгольской“ династии Юань, обнаружили это сочинение в закрытом для постороннего доступа отделении архива и потому назвали его „Юань биши“ („Тайная история династии Юань“). Через 15–20 лет решили использовать в качестве своего рода хрестоматии для подготовки переводчиков с монгольского языка и перетранскрибировали монгольский текст китайскими иероглифами. Тогда-то недавно присвоенное китайское название и было переведено на монгольский язык как „Тайная история МОНГОЛОВ“. То, что учеными первых лет Мин воспринималось как история легитимной китайской династии Юань, китайскими переводчиками и транскрипторами было переинтерпретировано как история „монголов“ — опасных „северных варваров“, присутствие которых на границах угрожало нарождавшейся „собственно китайской“ идентичности».
Иными словами, как и в случае с «Алтан тобчи», понадобилось на потребу конкретной политической ситуации изрядно присочинить, изобразив прежних насквозь китайских императоров в виде страшных северных дикарей, то и дело тревоживших Китай набегами. Похоже, что и в стане «классических» историков начинает помаленьку формироваться «критическое» направление. Дай-то бог…
Итак, Чингисхан разделался с соседями, стал единоличным правителем, получив императорский титул. Чем же он занимается, неужели ведет жизнь «классического» кочевника?
Самое интересное, что — ничего подобного. На примитивное кочевое житье-бытье никак не похоже…
Глава седьмая. Мир и война
Чингисхан прямо-таки ударными темпами начинает строить государство, проводя разнообразнейшие реформы во всех областях жизни. Делает все, чтобы превратить скопище кочевых родов в самый настоящий эль. Возникает держава — несомненно, по примеру прежних каганатов.
Начинается все с армии. До того войско было чертовски архаичным, построенным по принципу родового ополчения. Десятки, сотни и тысячи формировались из родичей, своеобразных «станичников».
Чингисхан в первую очередь организует гвардию («кешиг») и использует ее, вот парадокс, в точности так, как пятьсот лет спустя Петр I: гвардия превращается не только в воинское подразделение, но и в некий административный аппарат. Гвардейцы Чингисхана выполняют функции полиции и охраны караванных путей, заведуют дворцовым имуществом, хранением воинских штандартов и барабанов, берут на себя судебные функции и даже наблюдают за тем, как ведется хозяйство в улусах. Все это им приходится делать, потому что администрации как таковой пока что попросту нет.
В армии вводится другой принцип, который можно охарактеризовать нынешними терминами как «всеобщую мобилизацию».
Воинские подразделения теперь формируют уже не из родственников, а распределяя «призывной контингент» по усмотрению командования.
Параллельно меняется законодательство. До Чингисхана действовала архаичная система, когда «мудрые люди», опираясь на прецеденты (совершенно как в Англии), разбирали те или иные частные случаи и выносили решение, как жизненный опыт подсказывает.
Чингисхан заменил этот пережиток системой писаных законов под названием «Яса» — уголовный, гражданский и административный кодексы, вместе взятые. Судьи отныне обязаны были судить по писаным законам, а не по прецедентам и «родовому праву». Для руководства ими Чингисхан назначил Верховного судью государства.
Точно такие же реформы начались и в экономике. Вместо прежних «обычаев» хозяйственной деятельностью теперь стали руководить специальные чиновники, занимавшиеся к тому же и налогообложением. Размеры и сроки взимания налогов, распределение пастбищ и прочие хозяйственные дела теперь все тщательно фиксировалось в особых прошнурованных книгах, которыми ведали специальные чиновники. Именно тогда и появилась знаменитая «татарская десятина» — как минимальная налоговая ставка, десятая часть скота, зерна, а потом и денег, которые следовало отдавать в казну. К слову, когда явившиеся на Русь татары потребовали с населения эту десятину, они вовсе не занимались каким-либо беспределом, а намеревались брать ровно столько налога, сколько брали и со своих.
Стало формироваться и чиновничество, где поначалу большую роль играли разнообразные «инородцы»: китайцы, мусульмане, уйгуры — лишь бы были грамотными и дело знали…
В общем, подобные реформы вряд ли оказался бы способным последовательно и целеустремленно проводить «дикий кочевник», пусть даже и побуждаемый к тому «китайскими мудрецами», играющими роль этаких добрых гениев при «монголах». За преобразованиями Чингисхана явственно проступает весь предшествующий многостолетний опыт тюркских каганатов, опыт человека, опиравшегося на богатое наследие предков-государственников.
Некоторые статьи «Ясы» достаточно интересны. Так, смертной казнью наказывались сочинители ложных доносов, а также подданные обоего пола, уличенные в прелюбодеянии (вот со вторым, на мой взгляд, перехлест совершенно излишний). И вовсе уж грустной философичностью проникнут раздел о пьянстве, сочиненный самим Чингисханом: «Если уж нет средства против питья, то человеку нужно напиться три раза в месяц. Как только он перейдет за три раза — совершит наказуемый поступок. Если же в течение месяца он напьется только дважды — это лучше; если один раз — еще похвальнее, если же он совсем не будет пить, что может быть лучше этого?! Но где же найти такого человека, который совсем бы не пил, а если уж такой найдется, то он должен быть ценим!»
Естественно, строительство нормального государства было не всем по вкусу — консерваторы везде одинаковы. А потому вскоре случился классический конфликт светской и духовной власти, какие бывали на всех континентах…
Судя по всему, «центром оппозиции» стал не кто иной, как верховный шаман Чингисхана Кокочу, он же Тэб-Тенгри, «Самый Небесный». Именно он от лица Тенгри освятил избрание Чингисхана великим ханом. Насколько можно судить по дошедшим до нас скудным сведениям, человек был сильный, волевой, себе на уме, внушавший многим суеверный страх. Вспоминают, что в разгар зимы он любил, раздевшись догола, усаживаться на лед, который «таял от тепла его тела», так что клубы пара окутывали Кокочу, и суеверное простонародье считало, что шаман ненадолго возносится на небо на белом коне (нельзя исключать, что тут был еще какой-то фокус с пиротехникой соответственно техническому уровню того времени).
Трудно сейчас понять, в чем там было дело, но еще до образования государства многие соседи татар отчего-то упорно считали Кокочу затаившимся врагом Чингисхана. Вроде бы даже недруги Чингиса из числа соседних ханов пробовали привлечь шамана на свою сторону, но он отказался.
Как бы там ни было, с определенного момента Тэн-Тенгри начал вести себя предельно нагло, вмешиваясь во все, что его касалось и не касалось. Вокруг него стали кучковаться знатные татары, простые воины, всевозможные искатели приключений, обиженные, недовольные и прочие любители половить рыбку в мутной воде. Именно Кокочу своими интригами спровоцировал вражду между Чингисом и его братом Хасаром, из-за чего последний угодил в жуткую немилость. Понемногу в ставке шамана людей оказалось «столь же много, как у самого Чингиса». К нему даже стали перебегать люди младшего брата Чингиса Отчигина, и в конце концов «от Чингисхановой коновязи многие подумывали уйти к Тэб-Тенгри».
Начался натуральный беспредел. Отчигин отправил к Кокочу своего гонца, требуя вернуть беглецов, но посланника как следует отколотили, отобрали коня, навалили на спину седло и прогнали прочь, жизнерадостно вопя что-то вроде: «Какой посол, такой и господин!»
