Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость
Но есть и другое состояние, когда человек спит и не видит снов, когда исчезает всякая активность. Где он находится в это время? Чем оно заполнено? Ответ на этот вопрос и может приблизить к раскрытию тайны сознания. Для того чтобы понять ход мысли, нужно вспомнить космогонические теории, которые служат в данном случае объяснительной моделью и в которых провозглашалась идея развития всех вещей из некоего божественного зародыша, первоначальная целостная сущность которого делилась на множество отдельных существ. Этот процесс подразумевает наличие двух крайних полюсов: в начале его – максимум невыявленной потенции, в конце – максимум проявленности. Если же движение в мире идет от непроявленного к проявленному, то возможен и противоположный ход – от проявленного к невыявленному. Применительно к активности человека это может означать, что максимально выраженной активности жизненных сил в состоянии бодрствования соответствует противоположное состояние во сне, когда все эти силы собраны в одно нерасчлененное целое: «Речь отдает ему все имена, благодаря речи он получает все имена; обоняние отдает ему все запахи, благодаря обонянию он получает все запахи; глаз отдает ему все образы, благодаря глазу он получает все образы; ухо отдает ему все звуки, благодаря уху он получает все звуки; разум отдает ему все мысли, благодаря разуму он получает все мысли…»
Таким образом мудрецы упанишад в загадке непроизвольной череды сновидений искали логику становления сознания, освобождающегося от сансарных тенет. Трудно не согласиться с ними и отрицать, что именно сон дает нам неизведанные и неожиданные формы опыта и что сон и разные его состояния могут помочь связать высшую реальность с психической жизнью личности, спроецировав внутреннюю жизнь человека на космологическую картину мира. Эти мысли из упанишад заставляют задуматься: может быть, и в самом деле во сне скрыты начала всех вещей и потому неслучайно в мифологии австралийских аборигенов начало мира именуется «временем сновидений»?
Ключом к учению о четырех состояниях сознания становится мистический слог ОМ (АУМ), о чем говорится в «Мандукья-упанишаде», где дается его разъяснение:
...…Прошедшее, настоящее, будущее – все это и есть звук АУМ. И то прочее, что за пределами трех времен, – тоже звук АУМ. Ибо все это – брахман. Этот атман – брахман. Этот атман имеет четыре стопы.
Далее дается характеристика всех этих состояний, причем о последнем из них говорится так:
...Не познающей внутреннего, не познающей внешнего, не познающей ни того, ни другого, не проникнутой познанием, не представляющей собой ни познание, ни не-познание, невидимой, неразличимой, недоступной для мысли, неуказуемой, сущностью постижения единого атмана, растворением проявленного мира, проникнутой спокойствием, приносящей счастье, недвойственной – считают четвертую стопу. Это атман…
Состояние бодрствования символизируется звуком А, состояние сна связывается со звуком У, состояние глубокого сна обозначено звуком М, а четвертое состояние «не делится на части – это неизреченное состояние, представляющее собой растворение проявленного мира; это состояние приносит счастье; оно недвойственно. Таким образом, звук АУМ – это и есть атман. Тот, кто это знает, проникает своим атманом в высший атман». Медитация на священный слог может послужить одним из способов достижения высшего состояния.
Позже к этой теме обратился в своих комментариях философ Гаудапада (V–VI вв.), считающийся одним их предшественников и наставников другого философа Шанкары в русле веданты, едва ли не самой популярной ортодоксальной религиозно-философской школы. Четыре состояния сознания он называет четырьмя шагами к освобождению. Анализируя их, он сохраняет наименования, данные упанишадами: первая стопа, сознание во время бодрствования, «всечеловеческое», вайшванара, определяется ориентацией на внешние объекты и довольствуется простыми ощущениями. Второе состояние, названное в упанишадах «сияющим», тайджаса, наступает во сне со сновидениями, когда все внимание поглощено внутренним содержанием сознания. Третий шаг к освобождению от внешних обусловленностей сознание делает в глубоком сне; оно становится «мудрым», праджня, и пребывает как единая, нерасчлененная сущность. Для последнего же состояния не найти подходящего определения, и оно названо просто «четвертым». Определить его можно только апофатически – как невидимое, непостижимое, неописуемое и т. п. Оно неподвластно средствам рационального постижения и представляет собой атман, тождественный брахману. Познавательная глубина сна в текстах упанишад кажется недостижимой, а важность сновидений для духовной жизни – неоспоримой. Сон – явление самоценное, неизбежное и вездесущее; его нельзя ни доказать, ни обосновать, ни опровергнуть.
Из современных толкователей сновидений к воззрениям упанишад близок Э. Фромм: «Сон и бодрствование – два полюса нашего бытия. Бодрствование связано с действием. Сон – со свободой от него. Во сне осуществляется наша встреча с самими собой. Сознание есть психическая активность нашего бытия в аспекте внешней реальности – действия. Бессознательное – психический опыт самобытия, где преобладает не действие, а самопознание». Но Фромм замыкает проблему сна на самом человеке; в отличие от учителей упанишад он не видит его трансперсонального, космического измерения. Шаг в этом направлении сделал К.-Г. Юнг, считавший сон «столь сложным и запутанным сюжетом», что и не рисковал «сочинять что-либо относительно его возможных хитросплетений», но все же допускал, что «человеку всегда помогает не то, что он думает сам о себе, но то, что открывается мудростью, которая превосходит его». Сон и в самом деле можно интерпретировать, переводя его на язык нашей повседневной реальности, как это делал Юнг, имевший к этому особый талант; но можно воспринимать его и непосредственно, без рефлексии, и тогда сон может стать спонтанной формой медитации или формой творчества, как в известном случае с Менделеевым.
Как бы то ни было, сейчас, кажется, уже никто не сомневается, что сон – не торможение коры головного мозга, а очень активное ее состояние и что сон – вполне конкретная реальность, которая поддается освоению лишь посредством личного переживания: нам остается только быть очень внимательными к своим снам, так как, по всей вероятности, именно там, на бессознательном уровне, происходит перестройка наших ценностных представлений. Неслучайно вещие сны в некоторых религиях считаются одной из форм вероятностного прогнозирования, и этом качестве они сыграли в религиях ни с чем не сравнимую роль.
Тесно связаны со сном мотивы памяти и забвения. М. Элиаде приводит индийскую легенду о том, как йог Матсьендранатх увидел на Цейлоне красавицу-принцессу, влюбился в нее, забыл свое имя и прошлое (в другом варианте: оставил свое тело ученику и проник в тело умершего правителя, воскресив его). Его ученик Горакхнатх понял, что учитель обречен на смерть. И что же он делает? Он отправляется в царство бога смерти Ямы, изучает книгу судеб, находит страницу о своем гуру и вычеркивает его из списка мертвых. Потом он идет в покои принцессы, где находится Матсьендранатх, переодевается в танцовщицу, поет и танцует. К учителю возвращается память: он понимает, что, поддавшись чарам принцессы и предаваясь плотским утехам, он ступил на путь смерти и что его забвение – это не что иное, как забвение своей бессмертной природы.
Таким образом, забвение ассоциируется со смертью, а пробуждение – необходимое условие бессмертия.
«Единая душа Индии»
Представьте себе глухую индийскую деревню недавнего прошлого; она не слишком отличается от настоящего: Индия все еще аграрная страна, и большая часть ее населения – крестьяне, живущие в деревне, а в деревне многое, изменяясь внешне, остается без изменений по существу. Правда, сейчас глухих деревень остается все меньше, а раньше было очень много. Деревня отгорожена от всего остального мира невидимой, но прочной стеной. Ее составляют несколько кривых улочек, вдоль которых беспорядочно ютятся дома. Нет телевизоров, да и радиоприемники есть далеко не у всех. Леса, поля и ближайшее озеро – вот картина, которую жители селения видят перед собой каждый день. Привычных для жителей больших городов благ цивилизации здесь нет, но об этом, кажется, почти никто не жалеет. Самодостаточная индийская деревня – одна из важнейших основ традиционной индийской культуры.
С утра до вечера большинство людей заняты в поле – пашут, копают, сеют, собирают урожай. А по вечерам они собираются возле дома старого брахмана, который знает наизусть все 100 тысяч шлок (двустиший) «Махабхараты» и 24 тысячи шлок «Рамаяны» – общеизвестных эпических поэм. Размеры «Махабхараты» в восемь раз превышают «Илиаду» и «Одиссею» вместе взятые; это – самое большое литературное произведение, известное человечеству. Люди собираются перед его домом и ждут. Темная южная ночь плотно окутывает поля, горы и холмы, лунный свет блестит на листьях пальм, на небе призрачно мерцают звезды. Помощники брахмана вносят на веранду изображение местного божества, устанавливают его на возвышении, украшенном цветочными гирляндами, зажигают светильники и воскуривают благовония.
