Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.
ГЛАВА XI
ПРАВО И СУД.
История не в состоянии без посторонней помощи наглядно описать народную жизнь во всем ее бесконечном разнообразии; она должна довольствоваться описанием общего хода событий. В ее состав не входят дела и поступки, мысли и вымыслы отдельного лица, как бы они ни были проникнуты народным духом. Однако попытка обрисовать их хотя бы только в самых общих чертах по отношению к этим древнейшим временам, почти совершенно исчезнувшим для истории, кажется нам потому необходимой, что глубокая пропасть, которая лежит между нашим собственным строем мыслей и чувств и строем мыслей и чувств древних культурных народов, сколько-нибудь доступна для нашего понимания только в этой области. Дошедшие до нас предания с их перепутанными названиями народов и малопонятными для нас легендами — то же, что высохшие листья, при виде которых с трудом верится, что они когда-то были зелены; вместо того чтобы прислушиваться к их наводящему тоску шелесту и распределять по разрядам такие ничтожные частички человеческого рода, как все эти хоны и ойнотры, сикулы и пеласги, не лучше ли заняться разрешением вопросов: как отпечатлелась реальная народная жизнь древней Италии на юридических отношениях, а идеальная — на религии, как в то время люди хозяйничали и торговали, откуда получали они грамотность и дальнейшие зачатки цивилизации? Как ни бедны в этом отношении наши сведения о римлянах и в особенности о племенах сабельском и этрусском, все-таки, несмотря на краткость и неполноту нашего описания, читатель найдет в нем не мертвые имена, а живые образы или во всяком случае легкие очертания таких образов. В общем итоге всех исследований этого рода — скажем, здесь же — оказывается, что у италиков и в особенности у римлян сохранилось от древнего быта сравнительно меньше, чем у какого-либо другого индо-германского племени. Стрелы и лук, боевая колесница, отсутствие у женщины права владеть собственностью, покупка жены, первобытный обряд погребения, кровавая месть, борьба родовой организации с общинной властью, одухотворение природы — все эти явления вместе с бесчисленным множеством других однородных, как следует предполагать, служили основой и для италийской цивилизации; но они уже бесследно исчезли в ту пору, с которой становится для нас заметно зарождение этой цивилизации, и мы убеждаемся, что они когда-то действительно существовали, только путем сравнения с родственными племенами. Поэтому история Италии начинается с гораздо более позднего периода цивилизации, чем, например, история Греции и Германии, и с самого начала носит сравнительно современный характер. Правовые установления, по которым жило большинство италийских племен, исчезли бесследно; только в латинском местном праве до нас дошли некоторые сведения из римских преданий.
Вся судебная власть сосредоточилась в общине, т. е. в лице царя, который чинил суд или «приказ» (jus) в присутственные дни (dies fasti) на судном месте (tribunal), сборной площади, сидя на колесничном кресле (sella curulis 59 ); подле него стояли его вестники (lictores), а перед ним — обвиняемые или тяжущиеся (rei). Правда, над рабами был прежде всех судьею их господин, а над женщинами — отец, муж или ближайший из их мужских родственников, но рабы и женщины не считались вначале настоящими членами общины. Даже над состоявшими под властью отца семейства сыновьями и внуками отцовская судебная власть соперничала с царской; но первая в сущности была не судебной властью, а просто проистекала из принадлежавшего отцу права собственности над детьми. Следов такой судебной власти, которая составляла бы принадлежность родов, или вообще такой, которая не проистекала бы из верховной судебной власти царя, мы не находим нигде. Что касается самоуправства и в особенности кровавой мести, то в древних легендах как будто слышится отголосок того первобытного принципа, что умерщвление убийцы или его укрывателя разрешается ближайшим родственникам убитого; но те же самые легенды отзываются об этом принципе как о достойном порицания 60 ; поэтому следует полагать, что кровавая месть очень рано исчезла в Риме благодаря энергичному вмешательству общинной власти. В древнейшем римском праве также нет никаких следов того влияния на судебный приговор со стороны друзей подсудимого и окружающей его толпы, которое допускалось древнейшим германским правом; в нем нет и того, что так часто встречается у германцев — что готовность и способность поддержать перед судом свои притязания с оружием в руках считались необходимыми или по меньшей мере позволительными. Судебный процесс мог быть или государственным, или частным, смотря по тому, возбуждал ли его царь по собственному почину или по просьбе обиженного.
Первый вид процесса возникал только в том случае, если было нарушено общественное спокойствие, стало быть главным образом в случае государственной измены или сообщничества с неприятелем (proditio) или соединенного с насилием сопротивления властям (perduellio). Но нарушителями общественного спокойствия считались также злостный убийца (parricida), мужеложец, оскорбитель девичьей или женской чести, поджигатель, лжесвидетель, и кроме того, тот, кто магическими заклинаниями портил жатву или похищал в ночное время хлеб с полей, оставленных под охраной богов и народа, поэтому и с ними обходились как с государственными изменниками. Судебное разбирательство начиналось и производилось царем; он постановлял и приговор, предварительно выслушав мнение приглашенных им советников. Но после того, как царь приступал к судебному разбирательству, он мог предоставить дальнейшее производство дела и постановление приговора своему заместителю, который обыкновенно выбирался из членов совета; назначение позднейших чрезвычайных заместителей — двух комиссаров для постановления приговора над бунтовщиками (duoviri perduellionis) и тех позднейших постоянных заместителей, или «следователей по делам об убийствах» (quaestores parricidii), на которых возлагалась обязанность разыскивать и задерживать убийц и которые, стало быть, были чем-то вроде полицейских агентов, — не относится к царской эпохе, но, может быть, примыкает к некоторым ее учреждениям. Во время производства следствия обвиняемый обыкновенно подвергался аресту, но он мог быть освобожден из-под ареста на поруки. Только рабов подвергали пытке, чтобы вынудить сознание в преступлении. Кто был уличен в нарушении общественного спокойствия, всегда платился своею жизнью; смертная казнь была очень разнообразна: лжесвидетеля сбрасывали с крепостной скалы, похитителя жатвы казнили на виселице, а поджигателя — на костре. Царь не имел права миловать; это право принадлежало только общине, но он мог разрешить или не разрешить обвиненному ходатайство о помиловании (provocatio). Сверх того, в римском праве допускалось помилование преступника богами: кто пал на колени перед жрецом Юпитера, того нельзя было сечь в тот же день розгами; с того, кто входил закованным в цепи в жилище этого жреца, следовало снимать оковы, и жизнь даровалась тому преступнику, который на пути к смертной казни случайно встречал одну из священных дев Весты.
Взыскания со стороны государства за нарушение порядка и за полицейские проступки назначались по усмотрению царя, они состояли из определенного числа (отсюда название multa) быков и баранов. Царь мог также назначать наказание розгами. Во всех других случаях, когда было нарушено не общественное спокойствие, а спокойствие частных лиц, государство вступалось только по просьбе обиженного, который приглашал оскорбителя предстать вместе с ним перед царем, а в случае необходимости приводил его насильно. После того как обе стороны явились на суд и истец словесно изложил свое требование, а ответчик словесно же отказался его исполнить, царь мог или лично разобрать дело, или поручить заместителю разбирательство от своего имени. Обыкновенным способом удовлетворения по таким жалобам была мировая сделка между обидчиком и обиженным; вмешательство со стороны государства могло быть только дополнением к состоявшемуся решению в тех случаях, когда причинивший ущерб не давал достаточного удовлетворения (poena) пострадавшему, когда у кого-нибудь была задержана его собственность или когда чье-либо законное требование не было исполнено.
Нет возможности решить, считалась ли в ту пору кража за преступление, и если считалась, то при каких условиях; также неизвестно, чего был в праве требовать обокраденный от вора; но обиженный, конечно, требовал от пойманного на деле вора более, нежели от вора, уличенного впоследствии, так как обида, которую следовало загладить, чувствовалась в первом случае сильнее, нежели во втором. Если же кража не могла быть заглажена или если вор не был в состоянии уплатить штраф, потребованный пострадавшим и признанный судьею правильным, то судья присуждал вора в личную собственность обокраденному.
