Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
– Не знаю, по-моему, это все интересно, – пожимала я плечами.
Дэн вносил в мою жизнь некоторое разнообразие, потому что разговоры Варьки и Наташки о каких-то тусовках, где можно покурить траву, меня уже порядком утомили.
Я даже стала с некоторым удовольствием ходить в школу: было интересно, что же сегодня выдаст Стольников. А после его очередного монолога я, сидя вечером за уроками, постоянно отвлекалась и выстраивала в голове ответы на стольниковские утверждения, но никогда не решалась озвучить их на следующий день.
Как-то нам задали прочитать «Портрет Дориана Грея». Мы дискутировали о нем два урока подряд, а потом Стольников выносил мне мозг этим Дорианом Греем еще неделю. Я и так плохо разобралась в этом романе, а Дэн запутал меня еще больше. Он безумно всем надоел с этой книжкой. Даже наша учительница литературы, которая обычно очень приветствовала споры и обсуждения, сказала ему:
– Денис, оригинальность – это хорошо, но только если за ней что-нибудь стоит.
Мне казалось, что, безусловно, стоит.
Однажды Стольников притащил мне книжку «Философские сказки», откуда он, видимо, почерпнул большую часть своих оригинальных идей. Мы ее обсуждали две недели. А потом он принес «Чапаева и пустоту» Пелевина. Эту книгу я прочитала с некоторым недоумением. Она была так не похожа на книги, которые я читала раньше. На моего любимого Диккенса, например. Вроде читаешь – и все так реалистично, понятно. А потом подумаешь – нет, ерунда какая-то. Рассуждения такие странные. Когда я изложила свои впечатления Стольникову, он ничего мне объяснять не стал, а авторитетно заявил:
– Вот это и есть настоящая литература, Саша! А не всякие там «Горе от ума» и «Евгений Онегин». Тебе еще Пелевина принести?
От Пелевина я отказалась. Но теперь, приходя в районную библиотеку, пробегала мимо полок с Диккенсом и Шарлоттой Бронте прямиком к романам ХХ века. И открывала для себя массу нового: «Коллекционера» Фаулза, например. Или «Постороннего» Альбера Камю. И погружалась в их мир.
Но что меня отталкивало в Дэне – так это его взаимоотношения со Степой. Мы со Степой никогда не дружили и вообще не особенно общались, но то, что вытворял с ним Дэн, – это ни в какие ворота не лезло. Они ходили забавной такой парочкой: высокий плотный Дэн – само воплощение стиля – и маленький худенький Степа в мятом костюме и с кейсом, у которого были оббиты все края, оттого что он постоянно его ронял.
– Послушай, Степа! – душевно говорил на большой перемене Стольников, обращаясь не столько к нему, сколько ко всему классу, толпившемуся у кабинета математики. – Не хочешь ли ты заработать десять рублей?
– Конечно, хочу! – с готовностью отвечал Степа.
– Вот если съешь пакетик с растворимым кофе – дам десять рублей, – доставал Стольников из кармана пакетик с кофе.
Степа тут же открывал пакетик и начинал с чавканьем жевать содержимое.
– Фуу!! – возмущался кто-нибудь. – Степа, ты дебил!
Степа, довольный, заканчивал есть, а Дэн отсчитывал ему десять рублей мелочью.
В следующий раз Стольников повышал денежную ставку и предлагал Степе выпить пузырек с замазкой. Степа соглашался. Иногда он так вживался в образ, что начинал пить чернила из стержней, хотя Дэн ему этого не предлагал.
– Нет, ну он просто кретин! – говорил Стольников и придумывал что-нибудь новенькое. – Дам пятьдесят рублей, если на алгебре съешь десятку.
– Почему на алгебре? – уточнял Степа.
– Ну прямо на уроке. Чтобы Морозова видела.
Степа сидел на первой парте.
И вот на уроке Морозова писала что-то на доске, а когда повернулась к классу, увидела, что Степа внимательно смотрит на нее и откусывает при этом от десятирублевой купюры. Морозова потеряла дар речи, а класс сдавленно захихикал.
– Федоров! Ты идиот? Ну-ка выплюни сейчас же! – воскликнула Морозова.
Степа выплюнул ошметки купюры прямо на парту.
– И убери за собой! – продолжала ругаться она. – Ты с головой дружишь вообще?
После алгебры Степа пошел к Дэну за вознаграждением, но тот отказался платить.
– Ты же не съел десятку! Ты выплюнул! – возмущенно говорил Дэн, а Степа сопел, не зная, что сказать.
Я долго наблюдала за всем этим безобразием. И совершенно не понимала, почему Степа с такой готовностью соглашается на эти сомнительные стольниковские провокации. Неужели так нуждается в карманных деньгах? Да вроде бы нет – нельзя сказать, чтобы у Степы совсем не было денег. Или он считает, что, делая все это, повышает свой авторитет в глазах одноклассников? Но ведь, по-моему, очевидно, что все уже давно не скрывают своего презрения к Степе… Поведение Дэна тоже казалось мне непонятным. Неужели вся эта канитель доставляет ему удовольствие? Но какое?
– Слушай, чего ты докопался до Степы? – однажды прямо спросила я у Стольникова.
– Я не докопался до него, – объяснял мне Дэн. – Я просто предлагаю ему, а он не отказывается. Вот ты бы согласилась пить замазку? – я сказала, что нет. – Ну вот. Потому что ты нормальный человек. Я тебе и не предлагаю. А Федоров – придурок. Сам виноват. Он же может сказать: «Нет, не буду. Пошел ты в ж…, Стольников!» Но он почему-то всегда соглашается! И это его проблемы.
В логике Стольникову не откажешь. Но почему-то мне все равно смутно казалось, что он не прав. Если ты видишь, что человек слаб, то зачем его лишний раз подначивать, провоцировать? Но все мои вопросы оставались без ответа.
Один раз в школу пришли какие-то люди и полурока рассказывали нам всякую белиберду про средства гигиены. В конце своей импровизированной лекции раздали всем по дезодоранту.
После уроков, в гардеробе, когда мы уже собирались домой, Стольников начал пристально рассматривать дезодорант. Он оказался не роликовым, а палочковым. Дэн повыдвигал его пару-тройку раз, а потом заговорщицки посмотрел на нас.
– Стеееп! – позвал он Федорова.
– Чего? – с готовностью выглянул тот из-за вешалки.
– Дам сотню, если ты съешь дезодорант! – провозгласил Дэн.
Мы ахнули.
– Степа, не будь придурком! – сказала я. – Не вздумай жрать эту гадость.
Но у Степы уже загорелись глаза. Мы все с опаской смотрели на него. Степа открыл дезодорант, набрал побольше воздуха в легкие и откусил половину. И начал пережевывать. По лицу Дэна расползлась улыбка. Мы все надели куртки и вышли из школы.
Я ехала домой с каким-то тяжелым чувством. Как будто бы это я заставила Степу давиться дезодорантом. Как там говорил Стольников: если ты и не совершаешь зла, то ты ему потакаешь?..
Не знаю, что там в итоге было со Степой. Скорее всего, он просто выплюнул этот злосчастный дезодорант. Но кто-то сразу донес его маме, что Степа его съел. Мама примчалась с работы, а Степу дома не обнаружила. Он ушел куда-то гулять. Весь вечер она обзванивала больницы и морги, пока Степа не явился домой как ни в чем ни бывало.
На следующий день она столкнулась на улице с Дэном и Маратом, которые после школы вместе шли в магазин.
– Денис! Ты-то мне и нужен! – набросилась она на Стольникова. – У тебя вообще есть голова на плечах? Ты почему Степу заставляешь есть всякую гадость? Он под твоим дурным влиянием уже полгода! Совсем распоясался! Ты хоть чувствуешь себя виноватым?!
– Я?! – изумленно посмотрел на нее Дэн. – А разве я виноват, что вы его так плохо воспитали?
В феврале мама наконец решила перевести Степу в другую школу. В дневнике у него были редкие тройки на фоне вереницы двоек. Да и его взаимоотношения со Стольниковым Степиной маме, мягко говоря, не нравились. Уходил Степа прямо посреди недели и даже почему-то посреди дня. Он заглянул к нам на уроке геометрии – попрощаться.
– Ну что, ребята! – сказал он, поставив на пол свой кейс. – Ухожу я от вас…
– Давай-давай, вали уже, – рассмеялся Стольников.
Степа продолжал, не обращая внимания:
– Жалко вас оставлять. Но ничего, – Степа шмыгнул носом. – Даст бог – свидимся, – и направился к выходу.
Мы ответили ему дружным смехом.
– Ну чего же вы так? – укоризненно сказала Морозова, положив на стол кусок мела, когда за Степой закрылась дверь. – Человек с вами попрощаться пришел, а вы…
После неловкой паузы класс хором сказал:
– До свидания, Степа!
– Теперь-то уже чего? – махнула рукой Морозова и начала писать на доске условие задачи. – Он уже, наверное, из школы вышел.
В классе воцарилась мертвая тишина.
За этот эпизод мне стыдно до сих пор. После девятого класса я поступила в гуманитарный класс, а Стольников – в параллельный, физико-математический. Больше мы с ним не общались, а в одиннадцатом классе даже перестали здороваться. У Стольникова появился новый прихвостень, Толик. Он даже внешне напоминал Степу, и они ходили по школьным коридорам исключительно в обществе друг друга.
