Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко
Военный суд над генералом М. Е. Тарнавским, полковником А. Шаманеком и сотником О. Лисняком состоялся 13–14 ноября 1919 г. в Виннице. На нем председатель трибунала атаман С. Шухевич выдвинул им обвинение в заключении позорного договора с вражеской деникинской армией вопреки приказам правительства. Адвокаты, в лице сотника С. Шалинского и атамана Ю. Шепаровича, сделали запрос об уровне боеспособности Галицкой армии в сентябре – октябре 1919 г. и, опираясь на собранные самостоятельно данные, начали довольно энергичную защиту подсудимых[305].
Свидетелями ужасного положения УГА выступили шеф-врач А. Бурачинский, начальник разведки Р. Ковальский, интенданты П. Хомич, М. Гарасевич, а также Д. Палиев и др. Категорически отрицая все обвинения в свой адрес, М. Е. Тарнавский отвечал прямо, резко, хотя и не всегда искренне. В целом он вел себя не как обвиняемый, а, скорее, как обвинитель.
В частности, экс-командующий утверждал, что «армия желала уже давно покончить борьбу» и другим путем спасти ее было невозможно. Он уверял, что не ушел в отставку лишь из-за груза ответственности и убеждения, что действует «в интересах государства».
Отвергая утверждения трибунала, что якобы одностороннее перемирие могло негативно сказаться на положении армии УНР, М. Тарнавский дал довольно пессимистическую, больше – критическую оценку ее положения и изложил очень субъективный взгляд на отношения между Галицкой и Надднепрянской армиями. Правда, при этом он неоднократно ссылался на собственную неосведомленность о деятельности политического руководства, хотя факты невыполнения приказов последнего отрицал.
Суд освободил М. Е. Тарнавского, А. Шаманека и О. Лисняка от наказания, даже не признав за ними «преступления непослушания» (несубординации), ибо они якобы «хотели», но в силу обстоятельств, от них не зависимых, «не смогли» выполнить приказы штаба Главного атамана. Единственным следствием судебного процесса стало понижение обвиняемых в званиях и должностях. Следует согласиться с мнением, что процесс имел формальный характер и приговор был заранее определен[306], ибо если бы суд на самом деле следовал букве закона, то действия галицкого командования можно было трактовать значительно строже.
Однако приговор соответствовал настроениям военной общественности, хотя сам судебный фарс и оставил ощутимый привкус горечи. После публичного оправдания еще больше возрос авторитет М. Е. Тарнавского, так что его даже стали называть «украинским Гарибальди». Уже 16 декабря из-за болезни генерала О. Микитки он снова начал исполнять обязанности командующего Украинской Галицкой армии, а затем воплощать в жизнь условия договора, за заключение которых недавно стоял перед судом. Полковник А. Шаманек был назначен комендантом I-го корпуса[307].
По случаю «братания» Украинской галицкой и российской Добровольческой армий 22 ноября состоялось торжественное богослужение. Украинское население внешне никак не отреагировало на необыденное политическое событие. Уже привыкнув к постоянным сменам власти и заботясь о самовыживании, оно, наверное, и не пыталось разобраться в «тонкостях военной дипломатии». Самым трагическим последствием ноябрьских событий 1919 г. стал открытый раскол украинского соборнического фронта, когда обе стороны начали открыто обвинять друг друга в «предательстве». Напряженность в отношениях и противоречия между правительствами, а особенно межпартийная потасовка, теперь уже в полной мере охватили Галицкую и Надднепрянскую армии. Печатный орган Начальной команды «Казацкий голос» проводил линию, в соответствии с которой, договор с А. И. Деникиным имеет исключительно военный характер, был продиктован тяжелым положением армии и необходим для продолжения борьбы. Особо настойчиво доказывалась неизменность идейной платформы УГА: «Договор дает… возможность обеспечить потребности армии при одновременном неотречении от наших идеалов», а «галицкий стрелец до смерти останется верным идее, за которую умерло столько его товарищей»[308].
На противоположных, даже откровенно враждебных позициях стоял печатный орган штаба Действующей армии УНР «Украина», который постепенно превращался в главный рупор антигалицкой кампании. В серии статей с красноречивыми названиями «Как готовилась измена», «Предательский акт», «Государственная измена» и других генезис политического поведения руководства ЗУНР и УГА выводился еще с киевских событий и последующих военно-оперативных просчетов, вся вина за которые сваливалась на Начальную команду. Звучали горькие упреки и обвинения в том, что галичане постоянно и сознательно вели «двойную игру». «Случилось то, от чего при одной мысли кровь стынет в жилах, – настаивали идеологи надднепрянцев. – Нас предал не только генерал Тарнавский и его военные единомышленники – это предательство подготовили, выполнили и дальше поддерживают галицкие верховоды, которые на нашем хлебе-соли пригрелись…»[309]
Таким образом, главными виновниками поражений правительства и армии УНР объявлялась «Диктатура» (власть Диктатора. – В. С.), которая «погубила наш национальный идеал… собственными руками разрушила то, чего не могли доконать ни большевистские, ни деникинские армии». «Украина» доказывала, что именно галицкое политическое руководство вместе с Начальной командой «разграбили наше имущество, довели до нищенской сумы нашу надднепрянскую армию, опустошили нашу военную казну…»[310] Самым ужасным в этом противостоянии стало создание нового образа врага: «В то время, когда дни Деникина на Украине уже сочтены, – отмечалось в одной из передовиц «Украины», – на пути в Киев стоит только одна преграда – штыки галицкой армии, обращенные против нас диктатурой»[311].
Такая слепая ненависть и откровенная враждебность усиленно навязывались надднепрянскому воинству. Однако немного оправившись от приступа гнева, военное руководство УНР несколько смягчило тон выступлений. В статье «Исторический момент», напечатанной в той же газете «Украина» от 14 ноября 1919 г., оно уже «заявляло публично», что «сама Галицкая армия в своей целости и в том нашем национальном общем несчастье ничем не провинилась», что она стала «жертвой обдуманной измены, как и мы, Надднепрянцы», так что обвинения «братской Галицкой армии» было бы «страшной несправедливостью» и «бросило бы меж нами страшную эпидемию недоверия».
В ноябре 1919 г. галицких стрельцов ошеломила «утечка информации» (конечно, провокационная) о том, что якобы в руки деникинцев попало «сокровище Петлюры», которое состояло из большого количества золота и ценных бумаг европейских и американских фирм. Это создало почву для распространения слухов о том, что лишь небольшой части этого сокровища могло хватить на удовлетворение всех потребностей Галицкой армии[312]. Так обоюдно углублялись неприязнь и враждебность в отношениях между галицкими и надднепрянскими воинами.
Заключение договора с А. И. Деникиным, как вскоре выяснилось, не решило проблем, стоявших перед УГА. Особенно призрачными стали надежды на возвращение в Галицию.
Единственное, что вырисовалось со всей трагической очевидностью – соборные усилия, попытка создания единого украинского государства, оборона его от враждебных посягательств исчерпали себя окончательно, потерпели неудачу и не имели сколь-нибудь оптимистической перспективы.
1919 год заканчивался для Украинской Народной республики практически полной катастрофой. Олицетворением всего трагизма ситуации стал почти одновременный отъезд в Польшу С. В. Петлюры, оставшегося в одиночестве в Директории, и в Вену лишившегося остатков своего авторитета в Украине – Е. Е. Петрушевича[313]. Диктатор ЗУНР собрал 20 декабря в австрийской столице небольшое собрание своих сторонников из Украинской Национальной Рады и правительства ЗОУНР, принявшее 20
