Ричард Ли - Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана

В Италии первая ложа была основана в 1733 году, в Голландии в 1734 году, в Швеции в 1735 году, в Швейцарии в 1736 году. Первая ложа в Германии была учреждена в Гамбурге в 1737 году. Годом позже в масоны был посвящен будущий Фридрих Великий Прусский [37], впоследствии основавший свою собственную ложу в своем замке в Рейнсберге. В 1740 году была основана ложа в Берлине. К этому времени количество лож в Голландии и Швеции стало достаточно большим, чтобы давать право на создание Великой ложи. К 1769 году в одной только Женеве насчитывалось десять лож. Ложи также были учреждены перед самым носом инквизиции – в Испании и Португалии. К середине восемнадцатого столетия масонство проникло в каждый уголок Западной Европы. Оно уже распространилось через Атлантический океан на Южную и Северную Америку. Вскоре оно проникло на восток в Россию, а также в европейские колонии в Азии, Индостане и Тихом океане. Помимо Фридриха Великого и императора Священной Римской империи Франсуа Лотарингского, ряды масонства включали таких коронованных особ, как Станислав II Польский, Адольф Фредерик Шведский и, по неподтвержденным данным, Людовик XV Французский. В их число входили также многие «отцы-основатели» будущих Соединенных Штатов, такие деятели, как Бенджамен Франклин и Джордж Вашингтон. Масонами были видные литературные фигуры, такие, как Монтескье, Дидро, Вольтер, а к концу восемнадцатого века Гете и Шиллер. В Британии масонами являлись видные представители правящей Ганноверской династии, а также Поп, Свифт, Босуэлл [38] и Хогарт [39].

Угроза, которую представляло собой для Церкви масонство, была многолика. В первую очередь многие, если не большинство лож того времени, придерживались, по крайней мере отчасти, картезианского рационализма и тем самым служили в качестве рассадника враждебных католицизму умонастроений. Масонство никогда не претендовало на то, чтобы быть конкурирующей или альтернативной религией, однако оно задавалось духовными вопросами и в силу этого подрывало догматическую, нерассуждающую и безропотную веру, которой требовал Рим. В то время как Рим упрямо цеплялся за доктрину, в течение столетий остававшуюся неизменной, масонство восприняло быстро меняющийся мир восемнадцатого столетия – с его коммерцией, промышленностью и научным прогрессом. Тот мир также включал значительную социальную реформу с беспрецедентным акцентом на равенстве и правах человека. В то время как Церковь смотрела назад, масонство смотрело вперед, а когда Рим заглядывал в будущее, это будущее представлялось более благосклонным к ложам, чем к святому престолу. Были и другие основания для беспокойства. До Реформации Церковь являлась, пусть только в теории, верховным арбитром западного христианского мира. Фактически она представляла собой, пусть и условно, международный форум – аналог Лиги Наций или Организации Объединенных Наций того времени. Теоретически секулярные споры между соперничающими монархами, к примеру, подлежали рассмотрению Церковью. Церковь была уполномочена действовать в качестве посредника между враждующими сторонами, в качестве миротворца и третейского судьи. Эта роль была драматичным образом ограничена Реформацией. Протестантские церкви были едва ли готовы принять католический авторитет в духовных или мирских вопросах. Но католицизм по-прежнему сохранял достаточное влияние на европейском континенте – во Франции, в Австрии и Южной Германии, в Италии, Испании и Португалии, – чтобы предложить по крайней мере какую-нибудь общую основу, на которой можно было добиться сближения. Именно на этой территории масонство грозило покуситься на традиционные функции Церкви, возможно, даже узурпировать их. В отличие от Церкви, разветвленная сеть масонских лож переступала границы конфессий, позволяя католикам и протестантам говорить друг с другом без оков доктрины и догмы. Разраставшаяся паутина лож являла собой одновременно канал для передачи сообщений и форум для межправительственных и международных контактов на высшем уровне, для непротокольных обсуждений договоров, для щекотливых дипломатических переговоров. Так, к примеру, протестантская Пруссия при Фридрихе Великом и католическая Австрия при Марии Терезии и Франсуа Лотарингском могли находиться в состоянии войны – как это и было в действительности в двух случаях между 1742 и 1763 годами. Но и Фридрих и Франсуа были масонами, равно как и многие их министры и военачальники. Посредством лож могло производиться дипломатическое зондирование на предмет возможности мирных переговоров и находиться общее основание для сближения и объединения усилий, что с помощью Церкви было уже невозможно делать. При посредничестве лож могли оформляться новые союзы, для поддержания баланса сил создаваться новые альянсы и образования. Это, без сомнения, способствовало подвижности политической жизни эпохи, в силу чего могли возникать такие явления, как знаменитая «Дипломатическая революция». Во время войны за австрийское наследство (1742-1748) Австрия выступала в союзе с Англией против Пруссии и Франции. В результате «Дипломатической революции» противоборствующие стороны поменялись союзниками. Во время Семилетней войны (1756-1763) Австрия выступала уже в союзе с Францией против Пруссии и Англии.

Само собой разумеется, конечно, что возможности, предлагавшиеся ложами, далеко не всегда реализовывались, а чаще обычного оставались чисто теоретическими. Но и способность Церкви выступать в роли арбитра тоже редко выходила за рамки теории, да и ложи добились по меньшей мере таких же успехов в претворении теории в практику, что и Церковь. Даже если войну нельзя было предотвратить, можно было договориться о тщательном соблюдении, насколько это возможно, оговоренных правил и некоторых достижений Просвещения, отстаиваемых ложами. И в самом деле, войны восемнадцатого столетия, в отличие от войн семнадцатого века, велись так же «цивилизованно», «по-рыцарски» и «по-джентльменски», как может вестись любая война, в строгом соответствии с международно признанными и принятыми принципами и стандартами поведения. Отчасти это отражало перелом в сознании, произошедший вследствие эксцессов таких конфликтов, как Тридцатилетняя война, но это также имело своей причиной отсутствие религиозной вражды и религиозного фанатизма и признание определенных кодексов поведения, пользовавшихся все большим уважением. Эти кодексы были в немалой степени обязаны тем идеям, принципам и ценностям, которые проповедовались ложами.

Встревоженная буйным распространением масонства и угрозами, которые исходили от этого института, Церковь принялась действовать. 25 июля 1737 года во Флоренции была созвана тайная конференция Священной канцелярии, вероятно, под председательством самого папы Климента XII. На конференции присутствовали три кардинала, главы основных папских конгрегаций и генеральный инквизитор. Единственной темой их обсуждения было масонство.

Тогда почти так же широко были распространены утечки информации из высокопоставленных источников, как и сейчас, и вскоре в берлинском журнале были опубликованы сообщения об этом тайном конклаве. Согласно этим сообщениям, собравшиеся на конклаве церковники были убеждены, что масонство являлось лишь прикрытием для какой-то гораздо более обширной, всеохватывающей, тайной ереси совершенно нового вида. Трудно вообразить, что за ересь мнилась клирикам, чтобы вызвать у них такое крайнее беспокойство. Как бы то ни было, по сообщениям берлинского журнала, масонов уже арестовывали. Позже в том же году в целом ряде городов вспыхнули антимасонские выступления, за которыми угадывался чей-то заказ. Становилось все более очевидно, что влиятельные закулисные силы начали ополчаться против масонства. Девять месяцев спустя после конференции во Флоренции – 28 апреля 1738 года – папа Климент издал первую из целого ряда следовавших за ней булл по этому вопросу, приобретавших с каждым разом все более воинственный тон. Булла («In eminenti») начиналась словами:

«Осуждение союзу, ложам… вольных каменщиков, под страхом отлучения, следующего ipso facto [40], а освобождение от него оставляется за верховным понтификом».

В дальнейшем тексте папа заявлял, что «мы желаем и требуем, чтобы как епископы, прелаты и другие местные служители, так и уполномоченные по делам еретиков инквизиторы повсеместно предпринимали действия и устраивали следствия против преступников, невзирая на их положение, звание, статус, сан или известность, подвергали их заслуженным наказаниям, как если бы их подозревали в ереси, и принуждению».

Оговоренное в данном случае «принуждение» – тюремное заключение и сопутствующее наказание – должно было при необходимости производиться и осуществляться с «помощью светских властей».