Игорь Зимин - Зимний дворец. Люди и стены. История императорской резиденции. 1762-1917
Екатерина II, воспринявшая идеи атеистического века просвещения, в полной мере учла «религиозные просчеты» своего супруга. Будучи не самым религиозным человеком, императрица это не демонстрировала. Наоборот, она всячески подчеркивала свою приверженность православным канонам. Один из очевидцев вспоминал: «Когда священник что-либо читал или пел речитативом, то Государыня, подобно простонародью, делала весьма глубокие поклоны верхним корпусом и при каждом поклоне крестилась трижды… Таких крестных знамений делала монархиня в течение получаса, пожалуй, до 50 и доказывала вообще во всем своем внешнем образе действий необычайное благочестие»[220].
Впрочем, несмотря на демонстрируемую приверженность православию, Екатерина II могла себе позволить устроить свою мыльню прямо под алтарем собора, на антресолях первого этажа Зимнего дворца. Наверное, ей просто было так удобнее, но в окружении немало злословили по этому поводу, поскольку фавориты сопровождали императрицу и в мыльню.
Демонстративная приверженность Екатерины II православию проявилась и в том, что она в марте 1763 г. лично «отменила некоторые образа в Большой церкви» и на иконостасе лично определила приоритет ряда икон, обозначив это собственноручно: «1. Св. мученика Харлампия и великомученика Евстафия; 2. Св. мученика Январия и великомученицы Екатерины; 3. Апостола Петра; 4. Апостола Павла». При этом «отмененные образа» по ее распоряжению отправили в Малую церковь Зимнего дворца[221].
Замена икон, конечно, не была случайной. Стоявшие в верхнем ряду иконостаса «Святые Харлампий и Евстафий» были связаны с днями рождения Петра III и Павла I, а также с избранием на всероссийский престол Михаила Федоровича Романова и переселением царской фамилии в Санкт-Петербург. «Святые Январий и великомученица Екатерина» – с днями рождения Елизаветы Петровны и Екатерины II. Святые апостолы Петр и Павел напоминали о днях тезоименитства Петра III и Павла I. Икона «Святых Праведных Захарии и Елисаветы» – о тезоименитстве Елизаветы Петровны.
Таким образом, сюжеты икон иконостаса Большой церкви Зимнего дворца представляли святых покровителей членов императорской фамилии в память их рождений (третий ряд), тезоименитств (второй ряд) и сопутствующих этим дням праздников в семье Романовых[222].
Собор во имя Спаса Нерукотворного образа освятил 12 июля 1763 г. архиепископ Санкт-Петербургский Гавриил (Кременецкий). Свое наименование собор получил во имя образа Спасителя, написанного в 1693 Ф.Ф. Ухтомским. Этот образ, по легенде принадлежавший Петру I, находился в моленной при алтаре и был украшен золотой ризой с бриллиантами.
Внешний облик Большого собора Зимнего дворца неоднократно менялся. Поскольку помещение было огромным, то из-за промерзания купол внутри храма заменили уже в 1764–1765 гг. плоским потолком, который украсили иллюзорной живописью А. Перезинотти и И. Бельский с «командою».
При Екатерине II Большой собор стал постоянным участником парадной жизни Зимнего дворца. Фактически все главные события в жизни императорской резиденции логически завершались в его стенах. Там крестили внуков и внучек Екатерины II, там они женились и выходили замуж. В Большом соборе проходили все положенные церковные церемонии.
При Павле I, в соответствии с характером царя, в религиозную жизнь императорского двора было привнесено отчетливое военное начало. По воспоминаниям, «по воскресным и праздничным дням, после вахтпарадов, все военные вообще должны были находиться при выходах в церковь их величеств, в башмаках, застегивая мундиры на три крючка противу средних пуговиц»[223].
11 марта 1807 г. Александр I «Высочайше указать соизволил: Зимнего дворца большую церковь именовать отныне Его Императорского Величества Придворным собором».
Традицию «военизированных» церковных служб продолжил Николай I. При нем опоздание на церковную службу считалось тяжким «придворным грехом», чреватым личным выговором императора. Николай Павлович лично следил за тем, насколько исправна выправка его сыновей и внуков во время служб. Однако все эти наследственные религиозные черты смягчались искренней православностью императора.
После пожара 1837 г. Большой собор, как и очень многое во дворце, восстанавливал В.П. Стасов. Как уже говорилось, Николай I желал восстановить дворец в прежнем виде. Поскольку в огне пожара погибла большая часть убранства собора вместе с иконостасом, то потребовалось воссоздавать заново все интерьеры. Отметим, что сохраненная Стасовым барочная отделка собора является одним из лучших образцов церковной интерьерной барочной стилистики.
Следует упомянуть и о том, что после гибели Зимнего дворца, уже 20 декабря 1837 г., в Шепелевском доме развернули походную церковь, в которой император приказал установить «образ Христа Спасителя, который находился в Алтаре Большой придворной церкви в Зимнем Дворце» и который спасли во время пожара[224]. Именно там состоялась панихида по всем погибшим на пожаре.
Этот чудотворный образ Спаса Нерукотворного, буквально выхваченный из огня рушившейся церкви, был необычайно важен для Романовых. Исследователи считают, что этот образ написан Симоном Ушаковым для царя Алексея Михайловича. Позже образ перешел к Петру I от его матушки Натальи Кирилловны. Перед этим чудотворным образом Петр I «испрашивал благословение Божие на новую столицу», с этим образом Петр I никогда не расставался, и на смертном одре он стоял в изголовье императора. Чудотворный образ Спаса Нерукотворного перенесли в Зимний дворец из Москвы после коронации Екатерины II, что послужило основанием для нового освящения храма в честь Спаса Нерукотворного Образа[225].
В ноябре 1838 г. Комиссия по восстановлению дворца определилась с «Предположением об освещении Большой и Малой церквей Зимнего Дворца». Так, в алтаре на те же места установили допожарные настенные бра. Поскольку часть торшеров и светильников утратили, то их воссоздавали по образцу сохранившихся старых. Единственное изменение допускалось в сторону увеличения количества свечей. Император желал сделать Большой собор более светлым.
Во время пожара иконы спасали в первую очередь и сняли даже те, которые были укреплены в верхнем ряду трехъярусного иконостаса. Видимо, Николай I находился в храме во время спасения икон, поскольку после пожара он счел нужным наградить деньгами тех, кто с опасностью для жизни спас эти иконы. Удалось спасти и большую часть канделябров и люстр, украшавших собор. После восстановления собора все это, тщательно вычистив, вернули на привычные места. Например, удалось спасти во время пожара серебряное паникадило, его отреставрировал мастер Дж. Банистер. А то, что утратили, воссоздали по сохранившимся образцам.
Купола Большого и Малого соборов в ходе восстановления дворца вызолотили. Решение об этом Николай I принял 6 апреля 1838 г.: «купола Большой и Малой церкви Зимнего Дворца с колокольней вызолотить»[226].
Как и во всем дворце, в соборе при его восстановлении вместо резного дерева широко использовалось папье-маше. Вылепленные из папье-маше сложные барочные декоры тщательно вызолотили.
Убранство в соборе восстанавливали скульпторы Д. Адж и Ю. Штрейхенберг, кариатиды и статуи – В.И. Демут-Малиновский и П.В. Свинцов. Золочёный иконостас, сень и кафедру вырезал по рисункам зодчего мастер П. Кретан. 25 марта 1839 г. в день Св. Пасхи митрополит Московский Филарет (Дроздов) в присутствии императорской семьи освятил обновленный собор.
Именно в Большом соборе Зимнего дворца 2 июля 1839 г. состоялось венчание старшей дочери Николая I, великой княгини Марии Николаевны. Согласно «Высочайше утвержденному церемониалу Бракосочетания Ее Императорского Высочества Государыни Великой Княжны Марии Николаевны с Его Светлостью герцогом Максимилианом Лейхтенбергским», «Их Императорские Величества Государь Император и Государыня Императрица» изволили «из внутренних покоев шествовать в придворную церковь». Венчание проходило по двум обрядам: православному и католическому.
В соборе во время венчания присутствовал маркиз де Кюстин. Он вспоминал: «Дворцовая церковь невелика по размерам; в ее стенах собрались посланцы всех государей Европы и, пожалуй, даже Азии. Никогда прежде не случалось мне видеть зрелища столь же великолепного и торжественного, что и появление императора в этой сверкающей золотом церкви. <…> Хотя церковь невелика, а придворных на церемонии присутствовало множество, все совершалось в безупречном порядке. Яркое солнце освещало внутренность церкви, где, как мне сказали, жара дошла до тридцати градусов. Венец великой княжны держал ее брат, наследник престола, которому император, в очередной раз оторвавшись от молитвенника, сделал замечание относительно его позы, причем в лице государя непонятным для меня образом соединились в этот миг добродушие и мелочная требовательность; венец герцога Лейхтенбергского держал граф Пален, русский посол в Париже. <…> Перед благословением в церкви, по обычаю, выпустили на волю двух серых голубей; они уселись на золоченый карниз прямо над головами молодых супругов и до самого конца церемонии целовались там».
