Ален Демурже - Рыцари Христа. Военно-монашеские ордены в средние века, XI-XVI вв.
После 1187 г. большой госпиталь перевели в Акру, где у госпитальеров уже были заведение для приема паломников и госпиталь для больных. Переправившись после 1291 г. на Кипр, госпитальеры задумали возвести большой госпиталь в Лимасоле, но завоевание Родоса изменило всё.
В конце средневековья под властью госпитальеров Родос, оставаясь портом захода для судов, следующих в Иерусалим, сам стал объектом паломничества, о чем свидетельствует гасконский рыцарь Номпар де Комон, побывавший там в 1420 г.[493] Временное заведение поначалу было размещено в башне городской стены на морском побережье. Потом, в ноябре 1314 г., капитул принял решение о строительстве госпиталя. Это трехэтажное здание несомненно построили в части города Родос под названием Коллакио (collachion), предназначенной для госпитальеров, в квартале Арсенала. Ему была выделена ежегодная рента в 30 тысяч безантов, которой обложили доходы двух деревень острова[494]. Поскольку его вместимость оказалась недостаточной, в 1437 г. благодаря наследству магистра Антонио Флувиана приняли решение о новом строительстве. Большой госпиталь был заложен в 1440 г., а в 1483 г., еще не завершенный, он принял первых больных. В 1914–1919 гг. его реставрировали итальянские оккупанты, и теперь в нем находится археологический музей[495].
Он выстроен на двух уровнях и выходит на два двора. На втором этаже большая палата для больных открывается на галерею, куда поднимаются с большого двора по монументальной лестнице. План воспроизводит устройство Иерусалимского госпиталя. Его строители не заимствовали многое у анатолийского «хана», или караван-сарая, на который часто ссылаются исследователи, а скорее восприняли традицию бенедиктинских лазаретов. Во второй половине XV в. орден Госпиталя сохранил верность такому плану, в то время как на Западе усвоили крестообразную планировку в соответствии с принципами, которые в Милане применил Филарете, — такой план давал больше вариантов использования здания и позволял его достраивать[496].
На Родосе были и другие госпитали — в частности, тот, который основали в Бурге (торговом квартале города) итальянские рыцари, чтобы селить проезжих знатных паломников, или госпиталь в Афанду, деревне километрах в двадцати от города Родос[497].
Медицинская практика
Для службы в госпиталях назначались рыцари и братья-слуги. Ни в ордене Госпиталя, ни в Сантьяго сестер для этой цели специально не приглашали. Но практика медицинского ухода вынуждала набирать специальный персонал. Difiniciones ордена Монтесы настаивают, что в лазарете необходим компетентный врач[498]. В Иерусалиме орден Госпиталя имел четырех врачей, и этого было мало. Зато за каждую из одиннадцати палат заведения отвечал специальный смотритель, которому было придано двенадцать служителей. Таким образом, на тысячу коек имелся обслуживающий персонал численностью в 143 человека[499]. На Родосе врачей было больше. Их набирали за пределами ордена (например, были врачи-евреи); им ассистировали писцы, записывающие назначения. Среди вспомогательного персонала числились рабы[500].
Изучение жизни ордена Госпиталя на Востоке ставит проблему контактов с арабской медицинской практикой, гораздо лучше разработанной и более изощренной, чем западная. Арабские авторы насмехались над примитивными методами франкских хирургов, предпочитающих отрезать ногу, чем лечить нарыв. Универсальной панацеей было кровопускание, которому уставы и статуты посвящают несколько статей[501]. На медицинскую практику госпитальеров и тевтонцев, конечно, повлияли контакты с арабской медициной — на Востоке или в Южной Италии. Этой медицине обучал университет, основанный в Салерно императором Фридрихом II. Германа фон Зальца, магистра тевтонцев, в 1238 г. лечили врачи из Салерно. Можно сравнить перечень медикаментов, используемых в Салерно, с тевтонским — они очень близки[502].
Статуты ордена Госпиталя, появившиеся после 1206 г. и оставшиеся неизданными, скрупулезно описывают заботу, которую следовало уделять больным: продукты питания, сиропы, анализы мочи, ночные дежурства. Эти распоряжения были воспроизведены в одном медицинском трактате 1300 г. и пересмотрены по случаю постройки на Родосе нового госпиталя[503]. Ян из Лобковиц, чешский паломник, побывавший в Родосском госпитале в 1493 г., оставил несколько замечаний о его работе:
Велено, чтобы при каждом больном был служитель, каковой бы занимался им и поставлял ему то, в чем тот имеет надобность. Есть также два врача, причисленные к этой службе, каковые дважды в день посещают больных, один раз утром и один раз вечером. И тогда эти врачи, изучив утром мочу больного и отметив, что он нуждается для излечения в чем-либо из аптеки, записывают то, в чем он нуждается, на бумаге. Рядом имеется аптека, в нее также выделен смотритель. <…> Далее те же доктора составляют назначение, указывающее, какие блюда должно ему подавать и когда…[504]
Если верить А. Латтреллу, госпитальеры не внедряли на Западе восточных медицинских практик. Они почти не давали средств своим западноевропейским заведениям. Кое-где встречаются упоминания о врачах (например, в госпитальном заведении в Швеции) или о хирургах, о фармацевтах (в Генуе), но это и всё. Впрочем, они ввели западные обычаи на Востоке, как показывает молитва для больных, которую воспроизводит один текст, давно известный на Западе[505].
Этот пересмотр мнений о влиянии ордена святого Иоанна на развитие западной медицины и на передачу восточных знаний побуждает вновь поставить в самом широком виде проблему о восточном влиянии в медицинской сфере и вернуться к строению и к самой концепции госпиталя. Византийские и арабские больницы были небольшими, принимали с полсотни больных, за каждым из которых ухаживал намного более многочисленный персонал, чем в заведении госпитальеров святого Иоанна. Эти больные были пациентами, требующими медицинского ухода. А ведь они составляли только часть, и, конечно, меньшую, всех «больных» западного госпиталя. Тот отныне был открыт «для всех несчастных мира», и его планировали и строили, исходя из этого. В английском языке ясно различаются curing и caring, лечение и уход[506].
Милосердная деятельность играла и идеологическую роль, особенно в XIV и XV вв., когда не скупились на критические замечания по адресу военных орденов. В той же мере, что и военные успехи, она оправдывала наличие у ордена владений и привилегий. Большой госпиталь Родоса «был до определенной степени пропагандистским инструментом»[507]. Восхищенные описания, которые с XII в. до конца средневековья оставляли посетители госпиталей в Иерусалиме или на Родосе, показывают, что операция по созданию имиджа госпитальерам удалась.
То же самое делали тевтонцы с большим Марбургским или с Эльбингским госпиталями. Но они не обладали ни постоянством, ни последовательностью госпитальеров. Госпитальер ордена, командор Эльбинга, не руководил госпиталем в этом городе (оставив заботу об этом подгоспитальеру) и никоим образом не играл роль «министра здравоохранения» тевтонского Ordensstaat [орденского государства (нем.)]. Тевтонские госпитали провинции Германия были автономными, независимыми от этого командорства; они подчинялись великому командору Германии. В XIV и XV вв. орден забросил свои госпитали и передал управление ими мирянам. Положено было принимать больных бедняков, а принимали все больше вполне здоровых богачей, дворян или городских бюргеров. Госпитали должны были выделять часть средств из своих доходов на финансирование дорогостоящих военных операций ордена, который уже находился на последнем издыхании[508].
К концу средних веков странноприимная функция оказалась в кризисе. Города, обеспечивавшие руководство большей частью этих заведений, больше не могли этого делать из-за нехватки финансовых средств. Кризис конца средневековья затронул и странноприимные структуры. Тем не менее орден Госпиталя по-прежнему обеспечивал выполнение этой функции на Родосе, а потом на Мальте в XVI–XVIII вв. Он ее осуществляет и в наши дни.
Глава 10
Патримоний, благочестивые дары и колонизация
Любому монастырскому заведению его основатель предоставлял имущество и доходы, позволявшие первому существовать; потом его бенефиции, или патримоний, росли за счет даров верующих. Почти так же было и в отношении военно-монашеских орденов, за одним исключением: поскольку дар приносили ордену в целом, а не конкретно тому или иному дому, акты основания домов известны редко. Довольно часто командорство создавали лишь с момента, когда накапливался солидный патримоний. Признавая орден Калатравы в 1164 г., папа Александр III упоминал владения, которые орден мог получить «либо благодаря уступке понтифика, либо от щедрот королей и князей, либо как дары верующих, либо всеми прочими законными средствами…»[509] Притом патримоний орденов создавался как в тылу, так и на фронте; это было средство, позволяющее ордену выполнять свою военную миссию. Он был частной собственностью, но в передовых районах фронта бывал в некотором роде и общим достоянием. Приращение патримония стало целью, к которой ордены стремились в своих собственных интересах. Ведь они были не только монахами и колонизаторами, но и просто-напросто сеньорами.
