Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки
Пассивность русской армии на Дунае контрастировала со смелым предприятием российского Черноморского флота под командованием адмирала П. С. Нахимова, который разгромил османскую эскадру в Синопском сражении в конце ноября 1853 года. Морская победа России подстегнула антироссийские настроения в Великобритании и Франции и в итоге подвигла правительства продолжить поддержку османов. После того как Николай I отверг англо-французское требование покинуть княжества, Лондон и Париж в марте 1854 года объявили войну России. Начавшийся как очередная русско-османская война, конфликт тем самым превратился в столкновение России с европейской коалицией, которое имело важные последствия для международных отношений в Европе[416]. Впервые в истории Восточного вопроса великие державы, конкурировавшие друг с другом за влияние в отчаянно отбивавшейся от их претензий Османской империи, принялись выяснять свои отношения на поле боя. Союз двух крупнейших христианских государств в защиту владений османского султана от посягательств со стороны русского царя резко контрастировал с англо-франко-русским дипломатическим вмешательством на стороне греков, которое имело место в 1820‑е годы.
Высадка франко-британских войск под Варной, а также австрийский ультиматум вынудили русскую армию снять осаду Силистрии в июне 1854 года и покинуть княжества к концу лета. В сентябре западные союзники подвергли бомбардировке Одессу, высадились у Евпатории, нанесли поражение русской армии под командованием Меньшикова в битве при Альме и осадили Севастополь – главную военно-морскую базу России на Черном море. Воспользовавшись медленным продвижением союзных войск после Альмы, русские защитники Севастополя сумели выстроить укрепления со стороны суши, заблокировали вход в севастопольскую гавань, затопив устаревшие парусные линейные корабли, и выдерживали осаду на протяжении последующих десяти месяцев, несмотря на массированные бомбардировки союзников. Их героическая оборона составляла контраст с нерешительными действиями основных русских сил под командованием Меньшикова, которые трижды безуспешно пытались прийти на помощь севастопольцам. Осада и взятие Севастополя в августе 1855 года сопровождались британскими бомбардировками других русских портов на Черном и Балтийском морях, а также на Тихом океане. Однако ни одна из них не имела решающего воздействия, и только угроза Австрии присоединиться к Западной коалиции заставила Санкт-Петербург начать мирные переговоры, которые завершились в Париже в марте 1856 года.
Крымская война была одним из первых глобальных военных конфликтов. Несмотря на то что Крымский полуостров вне всякого сомнения был ее главным театром, боевые действия велись и на Балтике, и в Арктике, и на Тихом океане, не говоря уже о привычном Закавказском фронте, на котором ситуация для русской армии сложилась наиболее удачным образом. Крымская война была первой современной войной: она ознаменовала конец эпохи парусного флота, продемонстрировала превосходство нарезного французского и британского оружия над гладкоствольными русскими мушкетами, а также была первым конфликтом, где использовались новые информационные технологии – фотография и телеграф[417]. Однако для задач дальнейшего исследования наибольший интерес представляет начальная стадия Крымской войны, а именно Дунайская кампания 1853–1854 годов и, в частности, место балканского населения в военных планах Николая I и его полководцев. Ниже рассматриваются взгляд царя на Османскую империю накануне войны, его растущий интерес к проектам мобилизации православного населения Балкан, а также нерешительные попытки воплотить эти проекты в жизнь зимой и весной 1853 и 1854 годов.
Донесения русских военных агентов в Константинополе накануне войны
На избрание Николаем I агрессивной стратегии в отношении Османской империи повлияли донесения его военных агентов в Константинополе. Оценка последними османского военного потенциала претерпела определенные изменения со времен миссии Берга в 1826–1827 годах. Несмотря на свою критику реформ Махмуда II, Берг не исключал вероятности, пусть и малой, успешной военной модернизации Турции. То же самое касалось и тех агентов Николая I, которые посещали Константинополь в контексте русско-османского сближения в начале 1830‑х годов. Во время противостояния Махмуда II со своим египетским вассалом Мухаммедом Али царь позиционировал себя в качестве спасителя Османской империи, а его военный посланник Н. Н. Муравьев (Карский) наслаждался сознанием того, что он представляет собой образец для подражания для османских офицеров[418]. Однако смерть Махмуда II и начало Танзимата с восшествием на престол гораздо менее харизматичного сына Махмуда II Абдул-Меджида I сделали Великобританию и Францию, а не Россию моделью для османских военных реформ. Переориентация Турции на западноевропейские парламентские монархии проявилась среди прочего в решении Порты предоставить убежище польским и венгерским политическим эмигрантам в 1840‑е годы[419]. Ввиду усилий Николая I подавить революционные движения в Восточной Европе такая политика османского правительства не могла не усугубить негативное отношение царских военных агентов к османским реформам, которые находили активную поддержку у британских и французских дипломатов и публицистов.
Со временем изначальный интерес российских комментаторов к личности султана и действиям османского правительства сменился большим вниманием к настроениям османских подданных. Особенно примечательным был интерес николаевских агентов к мусульманскому населению Турции. Накануне Русско-турецкой войны 1828–1829 годов Берг информировал царя об обескураживающем воздействии на румелийских мусульман новости об уничтожении Махмудом II янычарского корпуса. Эту тему подхватил М. П. Вронченко в своем «Обозрении Малой Азии в нынешнем ее состоянии» (1839–1840). Вронченко отмечал, что жители «потеряли, в Янычарах, свою опору против произвола частных Правителей, а на место ея не приобрели еще другой, которую долженствовало бы составить правосудие и попечительность верховнаго Правительства»[420].
Армия европейского образца, создававшаяся Махмудом II и Абдул-Меджидом I взамен традиционной османской военной организации, также не была популярна среди османских мусульман. Российские военные агенты в Константинополе в конце 1840‑х и начале 1850‑х годов подчеркивали прежде всего непопулярность воинских наборов. Так, автор военного обозрения Османской империи, составленного в 1847 году, признавал европейское влияние за новой системой военной организации, предполагавшей пятилетнюю срочную службу для всех годных к ней мусульман, после чего они составляли резерв (redif), который мог быть мобилизован во время войны[421]. Однако, если верить автору обозрения, сходство между новым османским ополчением и военными резервами европейских стран оставалось поверхностным:
Нельзя представить себе, чтоб когда-нибудь полудикий курд, бедуин, туркмен или необузданный албанец и босняк сделались истинными солдатами в европейском смысле слова, или могли быть сравняемы с прусским ландсвером. Для этого первое условие состоит в том, чтоб в массе народа развито было чувство дома и привязанности к отечеству и престолу; без этого всякое народное ополчение будет
