Крымская война: история - Орландо Файджес
Планы царя по разделу не шокировали Сеймура. В своем первом отчете лорду Джону Расселу, министру иностранных дел, он даже казалось приветствовал эту идею. Если Россия и Британия, две христианские державы, «наиболее заинтересованные в судьбах Турции», смогли бы занять место мусульманского правления в Европе; по его словам, «благородный триумф, которого бы смогла достичь цивилизация девятнадцатого века». В коалиционном правительстве лорда Абердина многие, включая Расселла и Уильяма Гладстона, канцлера Казначейства, задавались вопросом, стоит ли поддерживать Оттоманскую империю, когда христиане в ней преследуются турками. Но другая часть была твердо привержена реформам Танзимат и требовала времени для их выполнения. Прокрастинация определенно устраивала британцев, после того как они оказались между русскими и французами и не доверяли и тем и другим в равной степени. «Русские обвиняют нас в излишней французскости», как проницательно отметила королева Виктория, «а французы обвиняют нас в излишней русскости». Кабинет отверг идею царя о неизбежности оттоманского падения и решил не планировать наперед под гипотетические обстоятельства, что само по себе могло бы подстегнуть кончину Оттоманской империи возбуждением христианских восстаний и ответных репрессий турок. На самом деле настойчивость царя в вопросе неизбежного краха возбудило подозрения в Вестминстере, что он сам строит планы и приближает его своими действиями. Сеймур заметил после одной из бесед с царем: «вряд ли может быть иначе, когда суверен, настаивающий со всей неуступчивостью на будущей судьбе соседнего государства, должно быть уже решил для себя, что час ликвидации пробил»{120}.
В последующих беседах с Сеймуром Николай становился все более доверительным и все больше раскрывал свои планы раздела. Он говорил о превращении Турции в вассальное государство, подобное тому, что было проделано с Польшей, и о предоставлении независимости дунайским княжествам, Сербии и Болгарии, под русским протекторатом, он также заявлял, что Австрия поддерживает его. «Вы должны понимать», сказал он Сеймуру, «что когда я говорю о России я также говорю и об Австрии. Что подходит одному, подходит и другому, наши интересы относительно Турции совершенно идентичны». Сеймура, со своей стороны, все более отдаляла «поспешность и отчаянность» планов царя, казалось, он был готов поставить на карту все в войне против Турции, и реализовать свои планы со всей самонадеянностью самодержавной мощи, накопленной почти за тридцать лет{121}.
Доверие царя определенно базировалось на его неверном понимании ситуации. Он считал, что располагает поддержкой британского правительства, которой, по его ощущению, он получил на основании взаимопонимания, достигнутого с лордом Абердином в 1844 году, когда Абердин, теперь уже премьер-министр и самый прорусски настроенный из всех британских лидеров, был министром иностранных дел. Николай полагал, что поддержка Абердином русской позиции в споре о Святых местах является также залогом поддержки в его планах раздела. В донесении из Лондона в начале февраля русский посол Брунов сообщал царю, что Абердин отметил в неформальной обстановке, что оттоманское правительство является наихудшим в мире и что британцы не склонны поддерживать его еще сколько либо долго. Этот отчет ободрил Николая и он стал более открыто говорить с Сеймуром (веря в то, что угроза англо-французского альянса ушла) о том, чтобы занять более агрессивную позицию против французов и турок весной 1853 года{122}. Он и понятия не имел ни о растущей изоляции Абердина в его собственном кабинете по Восточному вопросу, ни понимания общего дрейфа британской политики в сторону против России.
Для принуждения султана к восстановлению прав России в Святых Землях царь отправил своего личного посланника в Константинополь в феврале 1853 года. Выбор личности посланника сам по себе был знаком его воинственных намерений в этой миссии. Вместо выбора опытного дипломата, который бы мог содействовать миру, Николай решил отправить военного с ужасной репутацией. Князю Александру Меншикову было 65 лет, он был ветераном войн с Францией в 1812 году, адмиралом в войне с турками в 1828–29 годах, где он был кастрирован ядром. У него был опыт в ранге морского министра, включающий планирование захвата турецких проливов, он был генерал-губернатором оккупированной Финляндии в 1831 году и руководил дипломатической миссией в Персии. По оценке Сеймура Меншиков был «прекрасно информированным человеком, с более независимым характером, нежели у других из окружения императора, его своеобразный ход мыслей постоянно прорывался наружу в саркастичных наблюдениях, отчего его немного опасались в Санкт-Петербурге». Но при этому него недоставало необходимого такты и терпения, чтобы быть миротворцем с турками, что, как отмечал Сеймур, было весьма примечательно:
Если бы было необходимо послать военного в Константинополь, император вряд ли бы смог найти кого-либо лучше… чем того, кого выбрал. Однако невозможно отбросить тот факт, что выбор солдата сам по себе имел значение и что переговоры должно быть… будут неэффективны, переговорщик с легкостью сможет оборотиться в командующего, в чьей власти призвать 100 000 солдат и встать во главе их{123}.
Миссией Меншикова было потребовать от султана отмены ноябрьского указа в пользу католиков, восстановление греческих привилегий в Храме Гроба Господня, и репарации в форме формального договора или «сенеда», который бы
