Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - Коллектив авторов
В первом полугодии 1942 г. информация о пособниках нацистов из числа советских граждан поступала в Москву также от разведывательных и политических органов Красной Армии, равно как и от оставшихся в тылу противника коммунистов и комсомольцев. К примеру, 14 мая в адрес начальника ГлавПУРа Льва Мехлиса был отправлен подробный отчет политотдела Приморской армии по Крыму. В нем повествовалось среди прочего об экономической ситуации в крымских населенных пунктах, о сложных взаимоотношениях между оккупационными властями и местным населением, а также о проявлениях коллаборационизма[437]. Несколько позже от выбравшегося в советский тыл лидера комсомольской организации латвийского портового города Лиепая Имантса Судмалиса[438] была получена яркая картина нацистской оккупации Латвии. Помимо описания разрушений и тяжелой экономической ситуации в латвийской столице Риге и на периферии, а также введенных немцами форм административного управления и паспортного режима, автор документа довольно пространно описал настроения латышского народа, при этом честно признав национальную ориентацию большей части латышских рабочих и уделив внимание явлению коллаборационизма. Согласно И. Судмалису, местные пособники оккупантов – члены организаций «Айзсарги» и «Свастиковцы»[439] – активно содействовали повсеместному физическому уничтожению евреев, а также коммунистов, бывших представителей советской власти и членов их семей[440].
Партизанская разведка учится собирать информацию о коллаборационистах и националистах, лето 1942 г. – зима 1943 г
Создание Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) в конце мая 1942 г.[441] не только способствовало дальнейшему развертыванию вооруженной борьбы в тылу противника, но и вывело партизанскую политикоэкономическую разведку на новый уровень. «Развитие партизанского движения в тылу противника, – объяснял в июле 1942 г. П. К. Пономаренко литовскому коллеге, первому секретарю ЦК КП (б) Литвы и главе Литовского штаба партизанского движения Антанасу Снечкусу, – открывает широкие возможности для <…> приобретения всех тех сведений, материалов, документов, которые позволили бы глубоко изучать политическое и экономическое положение в тылу противника»[442]. Именно поэтому организаторы первых краткосрочных курсов ЦШПД по агентурной разведке «для работающих во временно оккупированных немцами областях Союза ССР» включили в программу подготовки курсантов объяснение важности и конкретных методов политико-экономической разведки[443]. В партизанских разведдонесениях прочно закрепились сообщения о самых разных не «сугубо военных» процессах и событиях – от политико-административного режима оккупированных территорий до материального положения их населения, его настроений, а также политической активности.
При этом еще большее внимание стало уделяться отношениям оккупантов и оккупируемых, а среди последних – коллаборационистам и националистам (которые в это время еще воспринимались Москвой как единое целое). В том же письме-наставлении А. Снечкусу П. К. Пономаренко причислил к сфере интересов разведчиков-партизан «деятельность враждебных СССР националистических формирований»[444]. На протяжении лета 1942 г. в разведсводках самых различных партизанских формирований появились особые главы, посвященные ситуации за линией фронта. В них содержались более или менее подробные описания примеров изменнического поведения жителей в оккупации[445]. Сделав выводы из данной информации, в начале ноября 1942 г. ЦШПД разослал по подчиненным партизанским штабам специальную инструкцию об усилении разведки и агентурной разработки коллаборационистских воинских формирований, а также пропагандистской работы против них и в их рядах. В доказательство возможности таких действий партизанам объяснялось, что «добровольческие отряды» вовсе не однородны по своему составу, т. к.
«помимо предателей, идущих добровольно на службу к оккупантам, немцы системой террора, обмана, шантажа и принудительными мобилизациями добиваются того, что некоторая часть местного населения и военнопленных пополняет эти отряды»[446].
Как следствие, с осени 1942 г. значительно усилился поток направляемых в крупные республиканские партизанские штабы и в ЦШПД разведдонесений и сводок о реальных коллаборационистах, а также о жителях оккупированных территорий, заподозренных в пособничестве врагу в той или иной форме [447]. Основываясь на полученной информации, в начале 1943 г. разведотделы указанных партизанских командных инстанций уже были способны представить объемные справочные документы о развитии и активности – боевой, агитационной, культурной и т. д. – различных действовавших в тылу немцев коллаборационистских и националистических организаций вроде украинской ОУН – УПА[448]. Помимо этого, на основе открытых печатных источников оккупационной администрации составлялись описания ее чиновничьего аппарата, включая имена и должности руководителей местного самоуправления[449].
Вместе с тем в рассматриваемый период партизанская разведка еще не могла обеспечить одинаковый уровень освещения политико-экономических процессов и событий на всех занятых врагом советских территориях. В то время как в оккупированных регионах РСФСР, а также в восточных областях Украины и Белоруссии местные партизанские разведчики демонстрировали значительные успехи в данной области, в более удаленных от Москвы Эстонии, Латвии, Литве, на западе Украины и Белоруссии и особенно в Молдавии[450] не собиралось почти или совсем никакой информации. Причина связана с трудным развитием здесь советских партизанских структур. К примеру, содержание разведдонесений Литовского штаба партизанского движения[451], датированных осенью – зимой 1942 г., свидетельствует о том, что их авторы в основном черпали информацию из официальных периодических изданий и радиопередач оккупационных властей, «националистических» газет, а также из спорадических допросов плененных немцев и литовских добровольцев, прибывших на фронт из Литвы [452]. А в соседней Латвии информация о поведении немецких оккупантов, их взаимоотношениях с населением и настроениях последнего не собиралась в тот момент вовсе, поскольку Латвийский штаб партизанского движения был создан лишь в начале 1943 г. Именно поэтому в течение почти целого года упомянутые данные И. Судмалиса «кочевали» по разным отчетам о ситуации в Латвии, составленным находившимися в Москве руководителями латвийских партизан и коммунистов[453]. Впрочем, в конце 1942 г. – начале 1943 г. даже ведшее зафронтовую работу знаменитое 4-е управление НКВД[454] было еще не в состоянии организовать эффективный сбор данных по Латвии. Таковые поступали в управление в основном из показаний и личных писем латышских карателей, направленных немцами на различные акции во внутренние советские районы и там захваченных чекистами[455].
Разведработа партизан по коллаборационистам и националистам в период освобождения советских земель от нацистского ига, весна 1943 г. – осень 1944 г
После сталинградского триумфа Красной Армии в феврале 1943 г. официальная советская пропаганда заговорила о «близящемся поражении германо-фашистских войск на советско-германском фронте»[456]. «Потребители» информации партизанской разведки на республиканском и союзном уровнях уже не были готовы мириться с ущербностью получаемой ими картины текущей обстановки в тылу врага, равно как и с тем, что поставляемая им политическая и экономическая информация зачастую была почерпнута лишь из открытых источников и показаний местного гражданского населения. То, что в начальный период оккупации по праву считалось большим успехом, теперь ставилось партизанам-разведчикам на вид. Отныне в преддверии намечавшегося по всему фронту стратегического наступления,
