Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Хрусталев Денис Григорьевич

Требование десятины с земледельцев является вполне традиционным для монголов и считалось не очень обременительным. Однако, со скотоводов, согласно Ясе, взимали только одну сотую стада. В «Юань ши» воспроизведен указ великого хана Угэдэя 1229 г. о налогах, согласно которому: «Тем из монгольского народа, кто имеет 100 лошадей, – отдавать одну кобылу»[195]. То есть требование десятины с коней – форменный грабеж.

О результатах монгольско-рязанских переговоров судить сложно. О дальнейших действиях князей источники содержат противоречивую информацию, лишенную порою даже внутренней логики. Летописец представляет дело таким образом, что рязанцы сразу и наотрез отказались вести какой-либо диалог с монголами, но предложили им решить дело на поле брани («хотеша съ ними брань сътворити»): «И ркоша им князи: “…аще нас не будет всех, то все то ваше будет”. И оттоле пустиша их к Юрью в Володимерь, и оттоле пустиша от Нухле Татары в Воронажи. Послаша же рязяньстеи князи к Юрью к Володимерьскому, просяще у него помоце, или самому поити»[196].

Остается непонятным, почему, если война признавалась неизбежной, необходимо было отсылать вражеских послов во Владимир, а за ними вдогонку направлять собственные просьбы о помощи. И по какой причине в таком случае князья вдруг разрешили («пустиша») татарам переправиться через Воронеж и вступить на рязанскую территорию – от Нузлы, занятой татарами ранее, в «Воронажи», то есть туда, где они встречались с татарскими послами (по некоторым предположениям, междуречье Лесного и Польного Воронежа)? Тактическим ходом это назвать нельзя. Скорее всего, перед нами следы позднейшей модернизации, направленной на прикрытие неуклюжих действий князей. Рязанцы, находившиеся фактически в вассальной зависимости от Суздаля, должны были действовать в рамках проводимой их сюзереном политики, то есть уступать, замирять и соглашаться с татарами. Вероятно, Юрий Ингваревич, встретив послов за городом, что могло быть признано дружеским жестом, немедленно согласился с требованиями Батыя и позволил его войскам переместиться для зимовки от Нузлы на Воронеж, где ждать послов от великого князя. Так как в Рязани считали, что самостоятельно (без согласия сюзерена) мирный договор с монголами они заключать не могут, то отослали парламентеров во Владимир, где и принимались важные внешнеполитические решения. Однако расчет на заступничество со стороны Суздаля не оправдался. Великий князь Юрий предал рязанцев, хотя и сделал это перед лицом нависшей над всеми его землями угрозой, что в глазах летописца служит ему некоторым оправданием: «Юрьи же сам не поиде, [ни посла к ним,] ни же пакы послуша князь рязаньскых молбы, но сам хоте особо брань сътворити. Но уже бяше божию гневу не противитися, яко же речено бысть древле Исусу Наугину господомь; егда веде я господь на землю обетованую, тогда рече: “Аз пошлю на ня преже вас недоумение и грозу и страх и трепетъ”. Також и преже сих отъят господ от нас силу и храбрость, а недоумение и грозу и страх и трепет вложи в нас за грехы наша»[197].

Рязань в первой трети XIII в. Вид с севера.

Примечательно, что позднейшая «Повесть о разорении Рязани Батыем» предлагает более живописную версию событий, в которых центром произошедшего выступает не отказ Владимирского князя в помощи, а самостоятельные переговоры рязанцев с монголами. Согласно этому источнику, после того как «безбожный царь Батый» пришел «на Русскую землю» и остановился на р. Воронеж («ста на реце на Воронеже»), он «присла на Резань» к князю Юрию Игваревичу «послы безделны», то есть бесполезные, ложные, «просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем». «

И услыша

Повесть составлялась более чем через 30 лет после описанных событий, и отдельные словосочетания здесь часто носят случайный характер. Так, заранее сообщается, что послы были «безделны», а за помощью рязанцы посылают, лишь только «услыша» о подходе монголов. Это, конечно, не более чем смысловая конструкция, в которой при всем при том сохраняется безусловно верная последовательность событий.

После получения отказа в военной поддержке Юрий Ингваревич, согласно Повести, созывает «братью» на совет. В собрании приняли участие три Ингваревича – Юрий, Роман, Олег, а также Юрий Давыдович Муромский и кто-то из пронских князей, отождествить которого затруднительно. Вожди собрались для определения дальнейших совместных действий в условиях неисполнения Суздалем обязанностей сюзерена. Феодальное право, как известно, позволяет вассалам отказаться от присяги в том случае, если их покровитель оказывается неспособным их защитить. Князья начали искать новые ориентиры. Во-первых, сам факт совещания говорит о союзе Рязани, Пронска, Мурома, а также Коломны, чья принадлежность к Суздальскому княжеству в те годы, видимо, была (или стала?) условной. Во-вторых, коллегиально было принято решение искать сепаратного соглашения с Батыем: «…и начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары». Речи о войне пока не шло: ведь, как было сказано выше, рязанцы немедленно по прибытии монгольского посольства согласились на предложенные ханом условия. Поэтому у князей были основания рассчитывать на возможность избежать войны. С другой стороны, планы монголов на мировое господство не были секретом даже для странствующего доминиканского монаха, практически не понимавшего местных языков, а уж тем более не могли оставлять иллюзий владетелям Рязани. Поэтому основной целью переговорного процесса с Батыем должно было стать максимальное оттягивание начала конфликта.

Для переговоров и в качестве заложника в ставку Батыя на Воронеж снарядили сына Юрия Ингваревича Федора «з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли». По внешним признакам миссия княжича оказалась успешной: «Безбожный царь Батый, льстив бо и немилосерд, приа дары и охапися лестию не воевати Резанския земли, и яряся хваляся воевати Русскую землю»[199].

Сепаратный мир заключили и, казалось бы, ничто не предвещало беды. С рязанской стороны нежелание конфликта было вполне искренним. В случае войны их поражение было предопределено. Кроме того, подстрекая хана к вторжению в «Русскую землю», под которой, судя по всему, понималась Северо-Восточная Русь, они оказывались изгоями среди своих же родственников, а также восстанавливали против себя Владимирского великого князя. При прочих равных Батыя также должны были в большей степени интересовать близкий к половецкой степи Киев и могущественный Владимир Залесский, а не бедная пограничная Рязань. Однако эти расчеты оказались неверными.

Исследователи разнятся во мнениях о причинах, побудивших Батыя разорвать только что заключенный мир. «Повесть о разорении Рязани Батыем» объясняет случившееся гневом хана, которому княжич Федор отказался предоставить «на ложе» свою жену Евпраксию: «И нача [Батый] просити у рязаньских князей тщери или сестры собе на ложе. И некий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имеет у собе княгиню от царьска рода, и лепотою-телом красна бе зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: “Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту!” Благоверный князь Федор Юрьевич Резанской и посмеяся, и рече царю: ”Не полезно бо есть нам, христианом, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд, – аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши”»[200].