Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв - Георгий Владимирович Вернадский
Под четвертым периодом Ключевский разумеет время с начала XVII века до начала царствования Александра II (1613–1855). «Этот период имеет для нас особый интерес. Это не просто исторический период, а целая цепь эпох, сквозь которую проходит ряд важных фактов, составляющих глубокую основу современного склада нашей жизни – основу, правда, разлагающуюся, но еще не замененную. Это, повторяю, не один из периодов нашей истории: это вся наша новая история».
Установив хронологические периоды, Ключевский в дальнейшем мало считается с хронологией. Во всем своем курсе Ключевский все время думает о всем протяжении хода русской истории как о едином целом.
«В понятиях и отношениях, образующихся в эти два с половиной столетия, замечаем ранние зародыши идей, соприкасающихся с нашим сознанием, наблюдаем завязку порядков, бывших первыми общественными впечатлениями людей нашего возраста».
Судьбу этих «ранних зародышей» исторического процесса, их дальнейшего проявления в новых формах или же неуспешных попыток с ними не считаться Ключевский прослеживает в течение всего своего курса.
Приведем характерный пример. Уже в первой лекции курса Ключевский говорит: «В 1699 году Петр Великий предписал русским купцам торговать, как торгуют в других государствах, компаниями, складывая свои капиталы. Дело по непривычке и недостатку доверия шло туго. Между тем Древняя Русь выработала свою форму торгового товарищества, в котором соединялись не капиталы, а лица на основе родства и нераздельности имущества… Это торговый дом, состоявший из купца – хозяина с его „купеческими братьями“, „купеческими сыновьями“ и т. д. Эта форма кооперации наглядно показывает, как потребность коллективной деятельности, при недостатке взаимного доверия в обществе, искала средства удовлетворения под домашним кровом, цепляясь за остатки кровного союза».
Эту-то органически выросшую форму Петр и пытался заменить заимствованным с Запада образцом – торговой (или торгово-промышленной) компанией. Добиться устройства этих компаний ему удалось лишь благодаря его настойчивости, под давлением государственной власти (IV том, лекция LXIV).
Изложение курса, таким образом, построено как бы кольцами или кругами, частью параллельными (для разных сторон социально-экономического быта), а частью заходящими один в другой.
Большинство глав курса посвящено описанию истории административных учреждений и сословий, в особенности истории закрепощения сословий. По Соборному уложению 1649 года крестьянин потерял свободу передвижения и «сделался крепок лицу владельца под условием земельного надела… Потому дальнейшее законодательство разрабатывало не пределы и условия крепостного права как права, а только способы эксплуатации крепостного труда и эксплуатации двусторонней, фискальной со стороны казны и хозяйственной со стороны землевладельца».
При проведении военно-податной реформы Петром Великим введен был повальный рекрутский набор и установлена подушная подать и для крепостных крестьян, и для холопов. Этим стерто было различие между крепостными и холопами, и крепостное состояние фактически превратилось в рабство. «Петр думал о своей казне, а не о народной свободе, искал не граждан, а тяглецов».
В результате, как отмечает Ключевский, «в государственный строй вводилось дотоле чуждое ему начало, всесословная повинность». Ей подлежали и крепостные крестьяне (их в 1724 году насчитывалось больше 4 миллионов ревизских душ), и посадские (169 тысяч ревизских душ).
От дворянства Петр требовал бессрочной обязательной службы – военной или гражданской. Лишь в случае увечья на войне или по старости дворянин отпускался в свое имение на дожитие. Только Петр III 18 февраля 1762 года «пожаловал всему российскому дворянству вольности и свободы».
«По требованию исторической логики или общественной справедливости, – говорит Ключевский, – на другой день, 19 февраля, должна была бы последовать отмена крепостного права; она и последовала на другой день, только спустя 99 лет».
В развитии того, что можно назвать крепостным уставом русского общественно-государственного строя и в XVII и в XVIII веке, Ключевский придает особое значение изнурительным войнам. И в царствование Алексея Михайловича, и в царствование Петра Россия находилась почти все время в состоянии войны, притом одновременно с несколькими противниками.
В своей характеристике русского государственного строя Ключевский обильно пользуется острой иронией и сарказмом. В отношении к допетровской Руси ирония часто насмешливо-равнодушна. По отношению к Петру и его преемникам и их государственным дельцам (Ключевский предпочитает термин «делец» термину «деятель») сарказм становится беспощадным.
Но Ключевский выдвигает и положительные типы русских деятелей XVII века – царь Алексей Михайлович, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин. Ртищев неотлучно находился при царе Алексее. «Это был один из тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия… Своим влиянием царского любимца Ртищев пользовался, чтобы быть миротворцем при дворе, устранять вражды и столкновения, сдерживать сильных и заносчивых или неуступчивых людей вроде боярина Морозова, протопопа Аввакума и самого Никона».
Самым замечательным из московских государственных людей XVII века Ключевский считал А. Л. Ордина-Нащокина. «Этот делец вдвойне любопытен для нас, потому что вел двойную подготовку реформы Петра Великого. Во-первых, никто из московских государственных дельцов XVII века не высказал столько, как он, преобразовательных идей и планов, которые после осуществил Петр». Во-вторых, «по происхождению своему он не принадлежал к тому обществу, среди которого ему привелось действовать… Ордин-Нащокин был едва ли не первым провинциальным дворянином, проложившим себе дорогу в круг спесивой знати».
Из деятелей XVIII века Ключевский в особенности выделяет обер-прокурора Сената Анисима Маслова. Маслов в своих рапортах императрице Анне и Бирону «немолчно твердил о бедственном положении крестьян». В 1734 году «Маслов провел строгое предписание [императрицы] кабинету министров составить „учреждение“ для помещиков, „в каком бы состоянии они деревни свои содержать могли и в нужный случай им всякое воспоможение чинили…“. Этим поставлен был жгучий вопрос о законодательной нормировке крепостного права».
Ключевский не признавал значения отвлеченной философии. Но он много думал о роли природы в истории и соотношении естествознания и исторической науки. В своих дневниковых записях 1903 года он отметил впечатление, произведенное на него мыслями немецкого физика и физиолога Гельмгольца о логической индукции в изучении природы и ее основе – всеобщность явления, однообразное ее повторение. Ключевский противополагает этому «историческую индукцию». Метод ее – «народно-психологическое чутье».
В студенческие годы Ключевский пережил сложный религиозный кризис. Родившись в религиозной семье и будучи воспитанником Пензенского духовного училища, Ключевский естественно впитал в себя церковную религиозность, не подвергал ее сомнениям. В университете на него произвели большое впечатление лекции по богословию священника Николая Сергиевского. «Лекции его, – писал Ключевский, – знакомят нас не только с современной богословской, но и с философской наукой… Он смело вышел против Фейербаха, закоренелого современного материалиста… отвергающего Бога».
Ключевский, однако, на этом не остановился. Он решил вникнуть в мнения противников христианства.
Он прочел статью Чернышевского о религии в «Современнике», после чего внимательно изучил книгу Фейербаха «Лекции о сущности
