Дэвид Мёрфи - Что знал Сталин
С 10 до 20 апреля германские войска двигались через Варшаву на восток беспрерывно, как в течение ночи, так и днем. Из-за непрерывного потока войск останавливалось все движение на улицах Варшавы. По железным дорогам в восточном направлении идут составы, груженные главным образом тяжелой артиллерией, грузовыми машинами и частями самолетов. С середины апреля на улицах Варшавы появились в большом количестве военные грузовики и автомашины Красного Креста.
Немецкими властями в Варшаве отдано распоряжение привести в порядок все бомбоубежища, затемнить все окна, создать в каждом доме санитарные дружины, созвать все распущенные дружины Красного Креста. Мобилизованы и отобраны для армии все автомашины частных лиц и гражданских учреждений, в том числе и немецких.
С начала апреля закрыты все школы и курсы, и помещения их заняты под военные госпитали ‹…›.
Немецкие войска занимаются здесь улучшением старых и постройкой новых шоссейных дорог, ведущих по направлению к советской границе. На всех дорогах деревянные мосты укреплены железными брусьями. Проводится заготовка переправочных средств через реку Буг».
Пока варшавская резидентура придерживалась фактов, имеющих отношение к их региону, они попадали точно в цель. Единственной фальшивой нотой в их длинной записке было утверждение, что «немцы рассчитывают якобы сначала забрать Украину прямым ударом с запада, а в конце мая через Турцию начать наступление на Кавказ». Этого единственного предложения было достаточно для Сталина, чтобы забраковать весь отчет. [216]
Глава 11. Слушая врага
Внешняя разведка ГУГБ — НКГБ была не единственной составной частью ведомства наркома Меркулова, которая поставляла ценную информацию Сталину о германских намерениях. Нам известно из официальной засекреченной истории органов государственной безопасности 1977 года, что в период, предшествующий нападению Германии, контрразведывательные подразделения проводили широкие операции против иностранных миссий в Москве. Эти операции включали в себя агентурное проникновение, прослушивание телефонов, установку подслушивающих устройств и попытки подкупа и вербовки членов этих миссий. Хотя их главной целью было выявление иностранных разведчиков, слежка за их деятельностью и проверка контактов с советскими гражданами, эти операции давали важную разведывательную информацию в качестве «побочной». В то время как «улов» из германского посольства и посольств их союзников считался самым лучшим, операции против американского, британского и иных посольств, так же, как и их служб и резиденций иностранных корреспондентов, давали дополнительные, подтверждающие данные. [217]
В феврале 1941 года Главное управление государственной безопасности стало НКГБ — все еще под руководством Меркулова. Его Третий отдел стал Вторым контрразведывательным управлением, так как контрразведывательные операции продолжились и расширились. [218]
Главой контрразведки остался Петр Васильевич Федотов, опытный чекист, принимавший участие в операциях против чеченских горцев с 1923 по 1937 год. К 1939 году, после того как Берия возглавил НКВД, Федотов стал начальником Секретно-политического отдела. В сентябре 1940 года он был переведен в контрразведывательный отдел. [219]При Меркулове Третий, или Секретно-политический отдел, также использовал секретных сотрудников, чтобы выявлять и действовать против антисоветских элементов среди населения. Эти секретно-политические операции представляющие для нас большой интерес в определении размеров сообщений по немецким намерениям, уже описывались в 4-й главе. Эти операции проводились в новоприобретенных районах Молдавской, Украинской и Белорусской ССР и в Прибалтийских республиках — Литве, Латвии и Эстонии, недавно включенных в СССР.
Московские операции Второго управления дали серьезную информацию по намерениям Германии и ее союзников. В конце апреля 1941 года Первый, или немецкий, отдел Управления направил Сталину расшифровку разговора от 25 апреля между полковником Гансом Кребсом, помощником германского военного атташе, и его помощником Шубутом: «Ну, мы покончили с греками. Скоро начнется новая жизнь — СССР. Мы планируем призвать всю армию?», — спрашивает один голос. «Да». — «Но они даже не заметили, что мы готовимся к войне». Эти замечания, как и предыдущие — в разговоре о слабости железнодорожной и шоссейной систем, должны были не оставить у Сталина сомнения о германских намерениях. Тем не менее, это была довольно откровенная беседа немецких офицеров, которые должны были быть осведомлены, что их кабинеты и жилые помещения могли прослушиваться. Раньше их разговоры были более осторожными. Как же произошло это изменение?
Собеседники разговаривали в доме военного атташе генерала Эрнста Кёстринга. Это был отдельный дом, полностью занимаемый германскими атташе, поэтому не такой доступный для обычных подслушивающих операций, как обыкновенная квартира. Советские контрразведчики еще раньше поняли важность особняка Кёстринга, и в конце апреля 1941 года решили попытаться проникнуть в него. Они использовали соседний дом в качестве базы, объяснив его жильцам, что ремонтируют лопнувшие трубы, и это требует больших работ. Из подвала они проделали тоннель в подвал дома Кёстринга и проникли в его кабинет. Был открыт сейф, сфотографированы документы и поставлены микрофоны по всем помещениям, после чего все следы визита были убраны. Федотов лично разработал операцию. В результате с этого момента до 22 июня советская контрразведка получала отчеты о конфиденциальных беседах немцев между собой. Они также получали доклады о совещаниях между немцами и их итальянскими, венгерскими и финскими союзниками. [220]
Эти разговоры, все из которых указывали на возможность нападения Германии на Советский Союз, были переданы руководству страны. Например, 26 апреля есть запись о встрече немецкого офицера с неизвестным, по своей речи и манерам поведения похожего на агента, которого немец опрашивает после выполнения задания. Офицер говорит: «Мы должны иметь информацию по дивизиям. У нас она есть, но она недостаточна ‹…›. Что касается России, то здесь мы не встретим больших трудностей». Далее агент заявляет, «что прошлым вечером развлекал русских военно-морских офицеров у себя дома, и они ему сказали, что теперь немцы объявят войну». Немецкий офицер закончил беседу словами: «Я хочу вам дать одно маленькое поручение — проникайте прямо в воинские части и собирайте информацию». [221] Затем, 31 мая состоялся разговор между Кёстрингом и словацким посланником. Кёстринг: «Здесь нужно провести какую-нибудь провокацию. Она должна быть проведена так, что какой-либо немец будет убит, и это приведет к войне». Это замечание могло способствовать страху Сталина перед провокаций со стороны немцев. Однако, более вероятно, что Кёстринг имел в виду способ, который Гитлер придумал, чтобы начать войну с Польшей. Тогда эсэсовцы, переодетые в польскую форму, напали на радиостанцию на территории Германии. [222]
Однако 18 мая Немецкий отдел представил выписки из подслушанных разговоров 13 и 15 мая, в которых немецкие офицеры заявляют абсолютно ясно, что они вскоре ожидают начало войны с Советским Союзом. Один говорит: «По мнению русских, у нас расшаталась дисциплина в войсках ‹…›, но они ‹русские› совершенно не думают о том, что мы знаем, что делаем ‹…›. Генерал, нам нужно начинать войну». Второй собеседник комментирует: «Правда, многие говорят, что атака у русских очень плохо разработана. Это их больное место. Поэтому наши войска должны быть брошены в стремительную атаку. Тогда уж русские войска будут смяты ‹…›. Я думаю, что русские будут кусать пальцы, когда мы появимся нежданно-негаданно». Выборка кончается следующими словами: «‹…› то дело, о котором мы говорим, должно остаться в абсолютной тайне ‹…›. Русские, конечно, будут застигнуты врасплох ‹…›. Мой визит в Генеральный штаб Красной Армии показал мне, что они ничего не подозревают». [223]7 июня Немецкий отдел сделал расшифровку, датированную 5 и 6 июня. Обе содержат комментарии, отражающие немецкие планы нападения на СССР. Последняя строчка расшифровки от 5 июня звучит так: «Москву нам нужно совершенно отрезать от Ленинграда». 6 июня эти замечания были услышаны: «Если мы будем применять здесь в большом количестве истребители, то нам понадобится восемь недель…». Ответ: «…У русских было почти два года передышки». [224]
Конечно, имелись микрофоны, установленные в помещениях посольств и других стран. Расшифровка из финского посольства от 12 мая, взятая вместе с информацией из резидентуры Первого управления в Хельсинки (см. главу 9), не должна была оставить никакого сомнения в мозгах советского руководства, что финны будут сотрудничать с немцами в их войне против СССР. Финский чиновник, выступая 12 мая, заявил: «Мы должны стоять на стороне Германии, так как она единственная великая держава, которая близка к нам». [225]
