Алек Эпштейн - Израиль и (не)контролируемые территории. Уйти нельзя остаться
Усиление исламского фундаментализма. Вакуум, возникший после политической кончины панарабизма, частично заполнила радикальная исламистская идеология. Это движение продемонстрировало свою силу в нескольких попытках свержения светских режимов всеми возможными средствами, включая насилие. Исламский фундаментализм проявлял себя главным образом на региональном уровне, представляя собой серьезнейшую угрозу правящим элитам арабских государств. Исламистская революция в Иране в 1979 году и события в Алжире и Судане убедили многих арабских лидеров в том, что для их режимов фундаментализм едва ли не опаснее, чем Израиль. В условиях мира с Израилем они могли даже рассчитывать на сотрудничество с ним (пусть и закулисное) в борьбе с радикальными силами. Кроме того, конец вражды с Израилем означал, что в распоряжении арабских лидеров окажется больше ресурсов и возможностей для политических маневров, а также для привлечения военного потенциала, чтобы справиться с радикальными элементами. Способность Египта и Иордании успешно бороться с фундаменталистской угрозой во многом зависела от покоя на границах с Израилем. Угроза власти ООП со стороны ХАМАСа и «Исламского джихада», проявившаяся в полной мере уже после смерти Ясира Арафата, когда ФАТХ вначале проиграл выборы в Законодательный совет Палестинской администрации (в январе 2006 года), а затем был физически разгромлен в Газе (в июне 2007 года), осознавалась уже в начале 1990-х, побуждая палестинских националистов делать выбор в пользу соглашения с Израилем.
Фактор времени. Одним из наиболее важных факторов, вызвавших начало процесса Осло, был фактор времени. Анализ столетнего конфликта между арабами и евреями и между палестинцами и израильтянами показывает, что время не на стороне арабов. Отвергнув в 1937 году предложения Комиссии Пиля, а спустя десять лет – резолюцию ООН о разделе Палестины, в начале 1990-х политические наследники тогдашних палестинских лидеров мечтали получить контроль над территориями Западного берега и Газы, по площади вдвое меньшими, чем им предлагались в 1947 году, и почти вчетверо меньшими, чем в 1937 году. Войны 1967 и 1973 годов убедили арабов (и в частности палестинцев) в бесперспективности их надежд на то, что Израиль исчезнет с карты мира. Палестинцы решили, что, если на данном этапе невозможно получить «все», то нужно, пока не поздно, попытаться добиться хоть чего-нибудь.
Второй раунд переговоров состоялся 11–12 февраля 1993 года[222]. На этом этапе израильтяне представили первый документ, включавший некоторые конкретные положения. Рон Пундик отметил: «Хочу сказать, что в Израиле идет коренная переоценка позиции в отношении Западного берега и сектора Газы»[223]. Ряд выдвинутых им и Я. Хиршфельдом положений представлял собой значительный отход от прежней израильской позиции. Так, Израиль впервые согласился обсуждать статус Иерусалима на будущих переговорах о постоянном урегулировании. Хотя детали не оговаривались, сам факт подобного согласия был беспрецедентным. Кроме того, выражалось согласие на участие жителей Восточного Иерусалима в выборах будущего Законодательного совета Палестинской администрации, причем они наделялись не только правом избирать, но и правом быть избранными (так в итоге и было в январе 1996 года). Временной промежуток между выборами на Западном берегу и в секторе Газы и началом переговоров о постоянном статусе, который был зафиксирован в Кемп-Дэвидских соглашениях 1978 года, в этом документе не обозначался (в Газа – Иерихонском соглашении этот срок таки был определен – пять лет; они истекли 4 мая 1999 года). В случае провала переговоров Израиль соглашался на международный арбитраж (в арбитражную комиссию входили бы представители Израиля, палестинцев, США и России). Палестинские лидеры отнеслись к израильским предложениям с большим вниманием, А. Куреи (Абу-Алла) обсуждал их с Я. Арафатом, после чего в начале марта 1993 года оба они были приняты для детального разговора президентом Египта Х. Мубараком.
20–22 марта 1993 года состоялся новый раунд переговоров – насколько можно судить, первый, о котором Ицхак Рабин узнал заблаговременно, а не постфактум. Шимон Перес не только проинформировал его о ходе переговоров, но и добился его согласия на то, чтобы Ясир Арафат смог прибыть из Туниса в Газу, чтобы лично возглавить создававшуюся Палестинскую администрацию. Палестинские представители были поражены, когда в ходе переговоров израильтяне сами заговорили о возвращении Я. Арафата в Палестину[224]. Яир Хиршфельд отметил, что «на сегодня границы суверенитета Израиля ограничены “зеленой чертой”, и нынешнее правительство не хочет расширения. На переговорах по окончательному урегулированию будут определены безопасные и общепризнанные границы, [хотя и] с внесением изменений на некоторых территориях». По его словам, «если мы подпишем Декларацию принципов, например, в июле 1993 года, то начнем переговоры по окончательному урегулированию в июле 1995 года. Темой переговоров будет установление совершенно нового порядка в районе Ближнего Востока. Те, кто в Тунисе, смогут переехать в Газу, и если вы представите предложения об экономических проектах на Западном берегу, вы сможете получить новые земли в рамках ваших полномочий и осуществить на них ваши проекты. Мы же перейдем из состояния полного контроля над всей территорией в новое состояние. Вы сможете распоряжаться частью территории и использовать право вето в отношении другой части. А третья часть земель останется под контролем Израиля (поселения), о которой и пойдет речь на переговорах о заключительной стадии урегулирования»[225]. Следующие раунды переговоров состоялись 30 апреля, 8 и 21 мая 1993 года.
Следующим важным шагом стала инициатива Ш. Переса, которую можно условно назвать «Газа плюс»[226]. Израильские руководители считали уход из Газы первым шагом на пути к постепенной передаче власти палестинцам и в отдельных районах на Западном берегу. Однако ООП выражала недоверие, не станет ли уход из Газы первым и одновременно последним шагом: Я. Арафат боялся, что, уступив ему Газу, Израиль не захочет отказываться от контроля над Западным берегом. Дабы показать готовность Израиля идти до конца, Ш. Перес предложил вместе с Газой передать под контроль Палестинской администрации, в рамках первого этапа, либо Дженин, либо Иерихон (в этих двух городах не было еврейских жителей; впоследствии Ш. Перес остановил свой выбор на Иерихоне). При посредничестве президента Египта Х. Мубарака Ш. Пересу удалось добиться того, чтобы Я. Арафат согласился с идеей «Газа плюс Иерихон». Не менее сложным для Ш. Переса было убедить в этой идее И. Рабина, изначально резко возражавшего против отказа от контроля над районом Иерихона.
Ицхак Рабин верил в то, что война в Персидском заливе создала возможность для Израиля снискать доверие арабского мира[227]. Эта позиция основывалась на ощущении, что Израиль в состоянии заключить мир с арабами лишь с позиции силы: «Только сильное Государство Израиль сможет дать своим руководителям чувство безопасности, необходимое для принятия трудных и порой болезненных решений во имя мира»[228]. И. Рабин верил, что война в Персидском заливе позволила ему делать эти болезненные уступки, потому что она улучшила стратегическое положение Израиля. В 1980-е годы иракская армия стала в результате ирано-иракской войны самой большой на Ближнем Востоке и сильнейшей в районе Персидского залива. Операция «Буря в пустыне» уничтожила половину иракского конвенционального арсенала и привела, по выражению И. Рабина, «к разоблачению ядерных планов Ирака, которые отдалили, если не вовсе предотвратили чрезвычайно опасную угрозу безопасности Израиля»[229]. И. Рабин также учитывал факт распада Советского Союза, являвшегося главной опорой арабского радикализма. «Враждебные Израилю арабские страны, – заявлял он, – не смогут более полагаться на защиту советского зонтика, прикрывавшего их в прошлом с военной, политической и экономической позиций»[230]. Распад Советского Союза укрепил Израиль и, с другой стороны, открыл ворота для потока иммигрантов (в 1990–1991 годах в Израиль из Советского Союза прибыли 330 тысяч человек). И. Рабин говорил от имени многих, когда описывал открытие ворот из Советского Союза как «реализацию сионистской мечты»[231]. Для него эти события создали «новый мир»: «Угроза самому существованию Израиля … уменьшилась как результат двух событий, сопровождавших распад Советского Союза и кризис в Заливе»[232]. В долгосрочной перспективе И. Рабин был менее оптимистичным. Он полагал, «что, поскольку ядерное оружие появится на Ближнем Востоке в ближайшие годы… ситуация требует от нас… закончить арабо-израильский конфликт и жить в мире с нашими арабскими партнерами»[233]. (Оставалось неясным, как мир с некоторыми арабскими государствами уменьшит угрозу, скажем, со стороны ядерного Ирана.) При этом И. Рабин считал, что палестинский террор и «интифада» болезненны, мешают нормальному образу жизни многих израильтян, но все же не представляют непосредственной угрозы самому существованию Израиля[234].
