Гроссман Эренбург - Черная книга
По свидетельству бывшего комиссара стрелкового полка Московской ополченской дивизии, Сутягина М. В., так же, как и я, попавшего в плен под Вязьмой, в Гомельском лагере, где он находился, в декабре 1941 года умирало ежедневно по четыреста – пятьсот человек.
Мой товарищ по плену, полковник Молев А Г, находился в лагере Демблин (Польша). Здесь с сентября 1941 года по март 1942 года из ста шести тысяч пленных умерло до ста тысяч. В Замостье, в лагере для офицерского состава, за зиму 1941/42 года, по свидетельству моего товарища по плену Шутурова Д В. (Днепропетровск), из двенадцати тысяч человек к концу марта 1942 года осталось две с половиной тысячи. Остальные умерли от голода и холода.
По свидетельству врача Сайко В. Д в Житомирском лагере с 1941 года по май 1943 года умерло около шестидесяти тысяч человек В Сувалкском лагере с начала войны до 1 мая 1944 года (по уменьшенным данным немецкой комендатуры) умерло пятьдесят четыре тысячи военнопленных.
Бывший некоторое время в конце 1941 года начальником санитарной службы Могилевского лагеря военнопленных инженер Фокин В. В, вместе с которым я находился в Кальварийском лагере в 1943 году, рассказывал мне, что в Могилевском лагере за зиму 1941/42 года от холода и голода погибло, а также было замучено фашистами более ста тысяч человек. В день умирало до семисот человек Умерших не успевали хоронить.
По свидетельству Дорошенко С. П, работавшего врачом в Минском госпитале военнопленных, в Минском лесном лагере с июля 1941 года по март 1942 года умерло сто-десять тысяч человек Ежедневно умирало четыреста – пятьсот человек.
В ряде мест осенью и зимой 1941/42 года немцы устраивали лагеря военнопленных под открытым небом. Так было в Замостье, в Сухожеброво (около Седльца). в Минске и в других местах Результатом этого была почти поголовная гибель находившихся здесь людей. В лагере рядового состава в Замостье в конце 1941 года пленные жили под открытым небом. В октябре выпал снег. За два дня две тысячи человек замерзло.
Зимой 1941/42 года немцы в лагерях по утрам выгоняли пленных из бараков на двор и не пускали в помещения до ночи. Люди замерзали. Раздача пищи тоже производилась на морозе. Зимой 1941 года в Могилевском лагере для получения "обеда" надо было три -четыре часа простоять на морозе. В часы ожидания ежедневно умирало по несколько человек.
Тысячи военнопленных гибли на этапах и при перевозке по железной дороге. Этапы отправляли часто пешком. Отстававших пристреливали и это практиковалось до последних дней войны. Часто конвоиры стреляли в колонны пленных исключительно ради забавы. Зимой 1941 года были случаи, когда из лагеря выходила колонна в шесть тысяч человек а к месту назначения приходили две – три тысячи. Остальные либо замерзали в пути, либо были убиты немцами.
По железным дорогам пленных перевозили либо в товарных вагонах (без печек), либо на открытых площадках. В каждый вагон помещали до ста человек Люди замерзали и задыхались от отсутствия воздуха В феврале 1942 года "госпиталь" военнопленных из Вязьмы перевозили в Молодечно. По пути на каждой остановке из вагонов выносили умерших от истощения и замерзших.
Тов. Филькин Д С. находился в Гродненском лагере № 3. Он рассказывает, что в январе 1942 года из Бобруйска прибыл эшелон в котором было тысяча двести военнопленных. Когда открыли вагоны, оказалось, что восемьсот человек в пути замерзло и задохлось. К июлю 1942 года из всего этого транспорта людей в живых осталось шестьдесят человек.
В декабре 1941 года, когда в Вязьму прибыл эшелон с пленными, вывезенными немцами со станции Шаховская, советский врач, который был направлен на станцию принимать эшелон рассказал мне, что значительная часть людей замерзла в пути. Трупы выносили из вагонов и складывали штабелями. Некоторые еще показывали признаки жизни, пытались поднимать руки, стонали. К таким подходили немцы и пристреливали.
В лагерях военнопленных, в штрафных и рабочих командах жестокость гитлеровцев и их изобретательность в деле убийства не знали пределов.
В 1941-1943 годах первые пять – семь дней плена, как правило, людям совершенно ничего не давали есть. Немцы цинично утверждали, что это делается для того, чтобы люди ослабели и были неспособны к побегам. В январе – феврале 1942 года в вяземском "госпитале" на больного отпускалось в день семьдесят граммов немолотой ржи. Из этого зерна два раза в день готовили "баланду" – каждый раз по пол-литра на человека. Хлеба не выдавали. Неудивительно, что люди слабели и умирали, как мухи.
В 1941-1943 годах в лагерях летом поели всю траву на дворах ели древесные листья, если попадались лягушки – поедали и их, жарили на огне и ели конскую шкуру, если ее удавалось добыть. Соль была недосягаемой роскошью.
[Максимальная калорийность дневного рациона советских военнопленных в немецких лагерях, по подсчету врачей, составляла 1.300 – 1.400 калорий, в то время как для человека, находящегося только в состоянии покоя, нужно 2400 калорий, а для занимающегося физическим трудом – 3.400 – 3.600 калорий.}
В лагерях были военнопленные взрослые люди, вес которых доходил до тридцати -тридцати двух килограммов. Это – вес подростка.
Гитлеровцы всемерно препятствовали постановлению лечебного дела в лагерях. Они большей частью совершенно не отпускали медикаментов. В "госпиталях" неделями не перевязывали раненых, так как не было бинтов; не давали немцы и хирургических инструментов. Много тысяч советских граждан умерло в госпиталях от ран. заражения крови, а еще больше от истощения, голодных поносов, тифа, туберкулеза.
В плену я находился в "госпиталях" лагерей военнопленных в Вязьме, Молодечно, Кальварии, Ченстохове, Эбельсбахе. Слово "госпиталь" никак не подходит к этим учреждениям. В Вязьме госпиталь помещался в полуразрушенных, брошенных жителями домиках, на окраинах города и в развалинах корпусов маслозавода. В домиках всегда было холодно и темно. Раненые валялись на голом полу. Даже соломы не было для подстилки. Только к концу моего пребывания в Вязьме в домиках были сооружены нары, но и на них больные лежали без соломы, на голых досках. Медикаментов не было. Вшивость в госпитале была невероятная Бани за три с половиной месяца моего пребывания в Вязьме не было ни разу.
Так же было и в молодечненском госпитале. На голом полу, в каждой "палате" в четыре ряда, плотно прижавшись друг к другу, лежало восемьдесят человек Свирепствовал тиф. На целый этаж (восемь – десять палат) был один термометр. Я заболел тифом. За все время болезни фельдшер смог лишь один раз измерить мне температуру. Вшей обирали в обязательном порядке три – четыре раза в день. Раздевались догола и просматривали каждую вещь. За один прием набирали по триста – четыреста крупных вшей. мелких собирали пригоршнями. Немцы ничего не делали для борьбы со вшивостью. Врачи мне рассказывали случаи, когда немцы кардинально "решали" проблему борьбы с тифом: они под- жигали тифозные бараки вместе с находящимися там больными.
Гитлеровцы разработали целую систему утонченных наказаний, рассчитанных на то, чтобы нанести физические страдания военнопленным, и на то, чтобы унизить их человеческое достоинство. Порка, избиения заключение в карцеры и бункеры – все это применялось в лагерях. Людей пытали, вешали и расстреливали без малейшего повода.
В молодечненском лагере (позже и в кальварийском) мы много раз видели, как на дворе порют пленных. Били полицейские, но за процедурой избиения часто наблюдали немецкие офицеры. В Молодечно я видел как офицер выхватил у полицейского нагайку и стал со всего размаха бить по голому телу распластанного на скамейке человека. Окончив избиение, офицер пригрозил полицейскому если он будет бить не крепко, то его самого выпорют.
Только извращенный ум садиста мог додуматься до системы пыток какие существовали в лагерях, особенно для офицеров, политработников и евреев.
Вот что мне рассказал бывший младший политрук Мельников (уроженец Сталинградской области, Березовского района, села Рогачева). Он попал в плен под Керчью в мае 1942 года. Его предали, сообщили немцам, что он политработник Немцы отправили его в лагерь № 326 (близ деревни Августдорф, недалеко от Падерборна и Билефельда), здесь был специальный "блок СС", куда помещали политработников, евреев и особо подозрительных.
Товарищ Мельников попал в этот блок На допросе прежде всего интересовались его предками, не было ли среди них евреев. При допросе били пистолетом по лицу и выбили зуб. Затем били резиновой дубинкой, добиваясь признания, что он политрук В этом блоке на допросах били до потери сознания Когда человек терял сознание, его окатывали холодной водой, он приходил в себя, тогда опять били Вставляли пальцы в щель дверей и ломали их, закрывая двери. Окунали голову в стоявшую тут же посуду с водой. Иногда держали голову в воде до тех пор, пока человек не захлебывался.
После двухчасовой пытки товарища Мельникова вывели на "тактику: в сточной канаве, куда стекала моча из уборной, нужно было проползти на животе (наполовину раздетым) пятнадцать – двадцать метров, затем по той же канаве проползти это расстояние на спине.
