Нина Тумаркин - Ленин жив! Культ Ленина в Советской России
Термин «ленинизм» впервые вошел в обиход по крайней мере с 3 января 1923 года, когда Владимир Сорин, заведующий отделом агитации и пропаганды Московского партийного комитета, опубликовал в «Правде» статью под названием «Марксизм, тактика, Ленин». В статье утверждалось, что для «пропаганды ленинизма» делается слишком мало. Автор высказал также идею, что знание ленинизма необходимо для понимания марксизма. Мы должны изучать Ленина, заявлял он — изучать на деле, «с карандашиком в руке». Марксизм до Ленина не был настоящим марксизмом. «Маркс-Энгельс плюс Ленин» — вот формула коммунизма или марксизма. Четыре месяца спустя «Правда» напечатала первую статью, открывшую дискуссию о соотношении марксизма и ленинизма[293].
«Теория Маркса плюс практика пролетарской революции — это и есть ленинизм», —
писал Н. Бабахан. Мы должны серьезно изучать ленинизм, настаивал автор, чтобы суметь извлечь уроки тактики для революционной борьбы с капитализмом. В девятнадцатом столетии всецело царила теория, однако в двадцатом превалирует марксистская практика. Теоретический марксизм воплощен в ленинизме; ленинизм непредставим без марксизма. Так называемые чистые марксисты, отвергающие Ленина, это догматики и «высохшие мумии теории». «Мы не только марксисты, — писал Бабахан, мы прежде всего ленинцы».
Статья положила начало широкому обсуждению «истинной» природы ленинизма. Публицист, звавший себя материалистом, был возмущен проведенным в статье Бабахана различием между марксизмом и ленинизмом. Ни единое слово из написанных Лениным не может расцениваться как ревизия марксизма, писал он с негодованием. Бабахан, проводя это ложное разграничение, имел в виду, что наш Ленин — ревизионист. Учение Ленина — это чистейшей воды марксизм. Путь, проложенный Лениным, единственно верный для марксиста.
«Ни один революционер не сделает ни одного шага без изучения Ленина. И мы изучим Ленина, каждую строчку его трудов, каждую его мысль, изучим как марксисты… чтобы сделаться еще лучшими марксистами… Сделаем марксизм „шестым чувством“ своим, — заключает автор, — и тогда мы будем теми, кому будет позволено носить имя „ученика Ленина“»[294].
До болезни Ленина его статьи на злободневные темы регулярно появлялись в центральной печати. После резкого ухудшения здоровья в марте 1923 г. Ленин больше ничего не писал, однако печать продолжала создавать видимость его постоянного присутствия в политической жизни, публикуя его давние статьи и анализируя их так, как если бы они откликались на злобу дня. Например, одновременно с обнародованием правительственного сообщения о тяжелой болезни Ленина, газета «Известия» поместила (в том же номере) статью, посвященную 30-й годовщине «литературно-политической» деятельности Ленина, начатой им в 1893 г. с написания работы, обнаруженной лишь недавно[295].
С целью подчеркнуть действенность ленинского слова, о сочинениях Ленина говорилось теперь с использованием военной терминологии. В начале апреля 1923 г. статья в «Правде» призывала предстоящий Двенадцатый съезд партии обратить внимание на «закрепление и использование того острого инструмента для борьбы и побед рабочего класса, каковым, без сомнения, является учение ленинизма»[296]. Михаил Павлович утверждал, что «разгром» народничества социал-демократами в 1890-е гг. был достигнут благодаря «тяжелой марксистской артиллерии» работ Ленина[297]. Через несколько месяцев в статье, посвященной пятой годовщине покушения на жизнь Ленина в 1918 г., Зиновьев писал:
«Ленинизм есть то несравненное оружие, с помощью которого он будет непобедим»[298].
Ленин был сражен болезнью, но писания его сохраняли прежнюю силу.
Как восхваление Ленина стало обязательной риторической фигурой для выражения лояльности коммунистической власти, так и клятва верности ленинизму сделалась в 1923 г. необходимым условием провозглашения солидарности с линией партии. «Молодежь — ни на шаг от ленинизма!» — возвещал журнал организации коммунистической молодежи. Только работы товарища Ленина «дают правильную ориентировку и указывают единственно правильное направление пути»[299]. К 1923 г. любые политические платформы должны были находить законную опору в ленинизме: ни одна из высказываемых мыслей не могла быть верной, если она расходилась с ленинизмом. Этот постулат вошел неотъемлемой частью в партийную жизнь и сделался наиболее показательной чертой ленинского культа. Преданность ленинизму стала означать лояльность по отношению к правительству и партийному руководству. На Двенадцатом съезде партии товарищ Иванов подверг критике некоторые высказывания представителя демократических центристов В. В. Осинского: я не слишком много читал «Капитал» Маркса, заявил он, однако я большевик. «Помните, — предупредил он, — ко всякой критике того, что вошло в историю под именем ленинизма, мы относимся серьезно. И за всякие подобного сорта отрыжки и попытки будем одергивать»[300].
Съезд состоялся в апреле 1923 г. За исключением Шестого съезда, собравшегося тогда, когда Ленин находился в подполье, это был первый съезд, на котором вождь не присутствовал. Весь съезд проходил под знаком возникающего культа Ленина. После 1917 г. Ленина часто приветствовали как вождя, учителя, рулевого и даже архитектора партии. Теперь приветствия звучали более изобретательно:
«Да здравствует наш мировой вождь и друг детей Владимир Ильич Ленин»[301].
В те годы, когда Ленин принимал активное участие в политическом руководстве страной, он постоянно подвергался критике, но с 1923 г. подобная практика прекратилась.
Каменев открыл Двенадцатый съезд партии дифирамбами Ленину и пожеланиями скорейшего его выздоровления; он высказал также убеждение, что вместо него партией будут руководить его труды[302]. На заседании съезда 23 апреля — на следующий день после того, как Ленину исполнилось 53 года, Каменев заявил:
«С учением [Ленина] сверялись каждый раз, когда перед нами становилась та или иная проблема, тот или иной трудный вопрос. Мысленно каждый из нас спрашивал себя: а как бы ответил на это Владимир Ильич?»[303]
Мы надеемся, продолжал он, что решения нашего съезда будут именно такими, какими желал бы их видеть Владимир Ильич; ибо мы несем новую ответственность перед нашим вождем. Мы должны продемонстрировать ему, когда он поднимется с постели (а мы страстно верим, это случится), что его учение является генеральной линией всех наших поступков и решений[304]. Каменев задал тон всему съезду, и прочие ораторы последовали его примеру. Зиновьев выступил с основным докладом. Обычно это всегда было прерогативой Ленина, и Зиновьев заговорил напыщенным языком о жадном внимании, с каким слушатели всегда внимали речам Ленина. Докладчик уподобил их «глубокому ясному ключу», к которому «в летний знойный полдень» припадает человек, чтобы утолить свою жажду[305].
Преклонение перед ленинизмом, продемонстрированное на Двенадцатом съезде, знаменует весьма важную перемену в политике партии. До 1923 г. непомерное восхваление Ленина ограничивалось преимущественно сферой массовой агитации. На партийных съездах к вождю обращались со стандартными эпитетами, установленными для ритуала приветствия, и только. Торжественное провозглашение Двенадцатым съездом уникальности ленинизма как истины в последней инстанции было победой членов Политбюро ЦК, упорно стремившихся, несмотря на отход Ленина от власти, удержать свой контроль над партией. Какое-то время партийные лидеры оспаривали друг у друга мантию наиболее точного истолковывателя ленинского идейного наследия.
Однако на Двенадцатом съезде соперничество между ними было замаскировано дружным, рассчитанным на аудиторию преклонением перед Лениным и его трудами. Ленин доживал последние месяцы, и те, кому суждено было вскоре стать его преемниками, пытались употребить свою власть для упрочения законности прав на наследование. Им предстояло управлять партией без Ленина — но от его имени. Партия, таким образом, ставила перед собой задачу освятить и увековечить в Ленине то, что не могло стать добычей тления — его труды. Одним из шагов для достижения намеченной цели было учреждение в 1923 г. института, предназначенного для сбора и хранения ленинских рукописей.
Институт Ленина
3 января 1923 г., в той же статье, помешенной в газете «Правда», Владимир Сорин, призывая к систематическому изучению ленинизма, предложил создать в Москве Институт Ленина, деятельность которого заключалась бы в сборе любых материалов о Ленине и подготовке изданий его сочинений. Институт, где хранился бы архив Ленина, должен был стать научным центром по изучению работ вождя. Таким образом, ленинизм и Институт Ленина явились порождением агитационно-пропагандистского отдела Московского партийного комитета. Возглавлявший этот отдел Владимир Сорин прекрасно сознавал важность превращения Ленина в политический символ.
