Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Что касается меня, то достаточно было моей недолгой отлучки из своей колонны, чтобы я потерял свою провизию и маленький багаж[26].
Полковой командир и начальник батальона Бастида предписали мне оставаться в хвосте полка и следить за тем, чтобы никто из наших не отставал. Я почти всегда удачно справлялся с этой опасной и тяжелой обязанностью, благодаря которой я был зрителем всех несчастий нашей колонны.
Я несколько задержался в Смоленске, чтобы позаботиться о судьбе несчастных велитов, которые там оставались, и чтобы торопить отсталых, и эти мои обязанности заставили меня на довольно продолжительное время отделиться от колонны. Верхом на усталой лошади я спешил потом ее догнать; но моя лошадь, не подкованная железом, несколько раз падала. Я увидал казаков, показавшихся слева дороги и на высотах около Смоленска, и боялся стать их добычей.
При последнем падении моей лошади вся моя амуниция отвязалась. Я был в сильном возбуждении ввиду опасности, которой я подвергался; мои руки коченели от холода и ноги замерзали во время вынужденной остановки. Наконец, приведя все кое-как в порядок, я, держа лошадь в поводу, бросился бежать, чтобы согреться. Лошадь скользила на каждом шагу, увлекая и меня за собой; раны на ногах, образовавшиеся вследствие слишком узкой обуви, открылись и увеличивали мои страдания. Наконец, я присоединился к колонне, выбившись окончательно из сил. Свою лошадь я поручил саперу Маффей с приказанием не удаляться от меня.
Потом мало-помалу он отстал, и я увидал его только через несколько дней, но без моей лошади и без багажа, который был на ней.
ГЛАВА XXII
Горсть героев
Лубня, 16 ноября. Терзаемый жестокой лихорадкой, мучимый острыми болями, под тяжестью стольких зол, я был почти не в силах двигаться. Когда какой-то человек, проходя вплотную около меня, толкнул меня, я свалился и во время падения мои раны дали живо себя почувствовать. Ошеломленный толчком, вне себя от бешенства и видя собственное бессилье, я остаюсь здесь и не имею возможности двигаться. Два отставших итальянских солдата меня подняли и прислонили к откосу направо от дороги. Я почувствовал тогда, как стыла моя кровь, я видел приближающуюся смерть и мало-помалу стал терять сознание.
Капитан и полковой адъютант Дальстейн (француз), не знаю зачем, но на мое счастье, принужден был остаться в хвосте колонны. Он увидел меня в этом плачевном состоянии, подбежал ко мне на помощь, привел в чувство, ободрил, приподнял, почти насильно дал мне выпить водки и увез меня с собой. Поистине, жизнь очень часто бывает только бременем, но тот, кто среди невообразимых бедствий мог спасти ее одному из своих ближних, достоин вечной признательности. Быть может, повторяю, до тебя, мой чудный и бравый Дальстейн, дойдет когда-нибудь это выражение моей признательности не за жизнь, которую ты мне сохранил, а за твой доблестный и великодушный поступок, какой ты способен был совершить. Ты узнаешь, что если ты доблестно служил в рядах итальянцев, то и они, со своей стороны, никогда не забудут добрых дел, где бы они их ни встречали.
Итак, мы покинули Лубню до рассвета и все утро шли, не встречая никаких препятствий. Принц Евгений, сопровождаемый своим штабом и ротами саперов и гардемаринов, ехал впереди войска. Отъехав на 3/4 мили, он около трех часов дня увидал перед собой группу отсталых и оторвавшихся от своих отрядов; они занимали дорогу на большом пространстве, атакуемые казаками.
Принц приказал генералу Гильемино, начальнику своего штаба, присоединить всех этих несчастных к отрядам саперов и гардемаринов, затем занять позицию в пересекавшем дорогу лесу и там держаться.
Вдруг русский офицер, князь Кудашев, полковник и адъютант генерала Милорадовича, предшествуемый трубачом, возвещавшим о парламентере, приблизился к группе вице-короля. Он объявил, что император и его гвардия вчера были разбиты. «Двадцать тысяч русских, сопровождаемые всей армией Кутузова, окружают вас, — сказал он, — и вам ничего не остается лучшего, как сдаться на почетных условиях, которые предлагает вам Милорадович».
Уже несколько офицеров, желая скрыть вице-короля, чтоб он не был узнан, двинулись вперед и сами хотели ответить, но вице-король отстранил их. «Вернитесь скорее, откуда пришли, — сказал он парламентеру, — и скажите тому, кто вас послал, что если у него 20 000 человек, то у нас — 80 000!» И русский, который собственными глазами мог видеть всю слабость этой горсти непреклонных людей, удалился, изумленный таким ответом.
Затем вице-король галопом догнал свой отряд, остановил его и обратился к нему с речью, в которой обрисовал опасность положения. И солдаты, которые за минуту до того чувствовали себя изнуренными и подавленными, нашли в себе остатки прежней энергии; их лица озарились тем же светом, какой в былые времена предвещал победу. Все, у кого было еще оружие, становятся в ряды, хотя многие из них изнурены лихорадкой и едва живы от холода. Вице-король развертывает свои батальоны; они, правда, не представляют собой достаточно растянутой и глубокой линии, но все же держатся они гордо и неустрашимо.
Пока Евгений приготовлялся к сражению, Гильемино под прикрытием своих саперов и итальянских гардемаринов, невзирая на жестокий артиллерийский и мушкетный огонь, формировал роты из разрозненных солдат, сохра- нивших свое оружие. Он сформировал таким образом 1200 человек. Кругом толпились солдаты, потерявшие свои части, чиновники, служащие, а также женщины. Можно было видеть, как штаб-офицеры за отсутствием солдат сами с гордостью становились в ряды. Зато гардемарины не хотят, чтоб ими командовал кто-нибудь чужой, тогда как каждым из остальных взводов командовали генералы.
Первой мыслью было направиться к Красному, но, угрожаемые со всех сторон, они должны были отказаться от этого намерения и остаться в лесу и здесь защищаться; это станет потом вечной славой наших воинов: 1500 итальянцев и французов, один против десяти, имея в своем распоряжении малое количество оружия, которым можно было пользоваться, сумели, однако, удержать врага в течение часа.
Вице-король все еще не подходил, а дальнейшее сопротивление становилось невозможным. Требования сдать оружие следовали одно за другим, а в краткие промежутки итальянцы слышали издали пушечную стрельбу и впереди, и позади, так как принц Евгений был также атакован. Надо было на что-нибудь решиться. Достигнуть Красного? Невозможно. Это было слишком далеко и все заставляло думать, что и там шло сражение. Покориться необходимости и отступить? Но русские нас окружили со всех сторон.
И все-таки казалось более благоразумным идти отыскивать принца Евгения; возвратившись назад, соединиться всем вместе и, уже раз соединившись, двинуться вперед к Красному.
Таково было предложение Гильемино. Его слова были встречены единодушным одобрением. Немедленно он строит колонну в каре и бросается против 10 000 ружей и пушек неприятеля.
Сначала русские в глубоком изумлении расступились; они смотрели, что хочет делать это небольшое число почти безоружных воинов; но затем, когда они поняли план Гильемино, они, не то от удивления, не то от другого какого-то чувства, закричали, чтобы отряд остановился. Смелые и благородные русские офицеры заклинали его сдаться; но вместо всякого ответа наши решительно продолжают свое наступление в зловещей тишине, надеясь только на свои штыки.
Тогда против них вспыхнул вдруг весь неприятельский огонь, и после нескольких шагов вперед половина героической колонны покрыла собой почву.
Но те, кто остался, продолжали свой путь в полном порядке — результат, действительно, необычайный, достигнутый отрядом, состоящим из самых разнородных элементов — до того момента, когда их встретила итальянская армия с громкими криками радости и освободила их от всякого преследования.
Тем временем Евгений, видя, что Милорадович хотел ему преградить дорогу, поставил королевскую гвардию в центре, вторую дивизию — слева, первую — справа от дороги, а дивизию Пино — позади, в резерве. Оторванные от отрядов солдаты и багаж укрылись в маленьком лесу, расположенном позади правого крыла дивизии Пино. Многочисленная русская кавалерия двинулась вперед и начала битву. Дивизии, построенные в каре, ее оттеснили, и русские, не решаясь атаковать вновь, открывают артиллерийский огонь. На него мы можем отвечать только медленно и слабо, ввиду бедности запасов, которыми мы располагаем.
Принц Евгений, утомленный столькими бесполезными жертвами, посылает королевскую гвардию атаковать правый фланг русских; но дивизия эта, слишком слабая, чтобы оперировать против линии войск, не медлит принести себя в жертву под ужасный огонь картечи. Новый отряд неприятельской кавалерии выступает в дело, и, хотя наши храбрецы, сильно разреженные пулями, с великим хладнокровием опять выстроились в каре, но все-таки вынуждены отступить.
