Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Поэтому даже заряды, разрывающиеся у наших ног, не могли так подействовать на нас, как глубоко поразившее нас неожиданное известие, что 9-й корпус, т.е. Виктор с 30-тысячным уцелевшим отрядом, на который мы возлагали все наши заветные мечты, отправлен навстречу Витгенштейну. Мы узнали, что Витгенштейн, изгнавши Сен-Сира из Полоцка, угрожал теперь тылу нашей армии; мы узнали, что войска, выступившие в Смоленск 9-го числа, успели взять себе и истребить весь провиант, который был сложен. Мы узнали, далее, что генерал Бараге д‘Ильер потерял одну из своих бригад, взятую в плен казаками, т.е. половину сил, которыми можно располагать в Смоленске. Мы раздавлены такими новостями и в отчаянии не хотим им верить. Несколько человек покидают тогда ряды, так как не в силах более выносить отчаянной обстановки, в какой мы очутились; они спускаются в Смоленск, рассчитывая найти там какое-нибудь пристанище и желая сами удостовериться в положении дел. Вскоре они возвращаются, чтобы подтвердить нам справедливость этих ужасных известий и сказать еще, что смоленский гарнизон вынужден питаться мясом лошадей, павших после стольких путевых лишений.
Император, однако, приказывает раздать нам пищевые припасы — наделить нас порциями муки, риса и сухарей. Но в этот момент новая ужасающая сцена разыгрывается на наших глазах. Часть солдат, принадлежащих к арьергарду, значительное число прислужников и отсталые, решили присоединиться к нам, чтобы вместе с нами спуститься к Смоленску. Израненные, окровавленные, преследуемые казаками, они с воем подбегали к нам и умоляли о помощи. Весь путь покрывается этими несчастными; они представляют собой самую жалкую картину, особенно в тот момент, когда спускаются с горы, где не чувствуют себя в безопасности. Но спуск настолько крут, а покрывающий его лед делает его таким опасным, что все эти несчастные, которые и без того едва держатся на ногах, свергаются по покатости прямо вниз, и большинство их гибнет, образуя целое озеро крови, и испускают последний вздох под стенами, бывшими злосчастным предметом их пламенных стремлений. Несколько кавалерийских офицеров и драгуны гвардии, еще составляющие свиту принца, не могут сдержать себя при виде этого зрелища и пускаются на своих плохеньких лошадях против казаков. К счастью для них, генерал Лекки выдвигает пехоту гвардии вдоль дороги, по которой двигались бежавшие от русских. Движение Лекки приводит неприятеля в бегство и спасает известное число этих жалких людей, совсем уже ставших добычей казаков. Но эти последние при нашем приближении сейчас же их оставили.
В ту же минуту к генералу Бруссье является офицер и от имени принца обещает ему, что подкрепление придет скоро. Вместе с тем Бруссье передается приказ удерживаться на позиции до появления новых войск. Генерал размещает тогда обе свои злополучные дивизии в деревне, стоящей позади небольшого леса; в качестве защиты служит им усадьба, окружность которой обрамлена изгородью. Таким образом этот доблестный генерал увеличивает свои оборонительные средства и с благородной покорностью ожидает решения судьбы.
Нам пришлось до поздней ночи оставаться на назначенной нам позиции. И несмотря на столько ударов, обрушившихся на нас, чувство чести и дисциплина по- прежнему сохраняют свою власть. Представьте только себе наших солдат, которые с полной невозмутимостью держатся на обледенелой почве, представьте себе, что они стоят на возвышенности, открытой бешеным порывам ветра при 29° холода; они без припасов; у них нет одежды, перед ними только одно — лучше умереть от холода, чем покинуть свое знамя. Пусть же слава покроет этих славных воителей, которые заснут здесь вечным сном!
Однако ночь положила конец предпринятой казаками своеобразной охоте. Ищут биваков, и войска, за исключением сторожевых отрядов, идут устраиваться в первых попавшихся домах на высоте, которую мы занимаем.
Таким образом, мы едва добрались до заветного города, как узнали, что он заполнен отсталыми, разграбившими съестные припасы, и теперь мы находимся под гнетом нужды, усталости, голода и холода, и осаждены врагами. И тем не менее, мы предпочитаем сражаться и погибнуть от неприятельского оружия или от суровости зимнего времени, чем покинуть пост, доверенный нашей чести. Разве это не такие характерные черты, которые Плутарх мог бы собрать, чтобы поведать о них потомству? И разве наши герои не черпают этих чувств в примерах своих вождей, таких, как превосходный генерал Лекки, как полковники Морони, Крови, Бонфанти, Бастида, Берретини, Саккини или другие бравые офицеры, как Росси, Джакопетти, Ферретти, Айрольди, Вилла, Соммарива, Додичи, Цаппа, Чима, Феррари, Киези, Банки, Гвидотти, Раффалья, Бацци, Данези, Цукки, Баклер и многие-многие другие, которых мне хотелось бы назвать, чтобы увековечить их память? Таковы же и французские офицеры, не менее достойные похвал. Они, сражаясь среди нас, гордятся нашей славой; и из них с особенным удовольствием я всегда буду вспоминать таких людей, как Жаке, Клеман, Сюбервиль, Дальстейн, Блан Шардон, Жермен и другие.
ГЛАВА XXI
Полная анархия
Смоленск, 14 ноября. Ночь прошла довольно спокойно, но с рассвета до нас через каждые 5 минут стали доноситься звуки пушечных выстрелов. Находившийся в Смоленске вице-король был уверен, что это тревожные сигналы генерала Бруссье; он немедленно вскочил на лошадь и в сопровождении своих адъютантов отправился в путь. Дивизия Пино, идя по дороге от Вопи к Смоленску, встретила войска русского генерала Грекова около Каменки; они находились на прекрасной позиции, защищенные двумя пушками. Полковник Баталья их атаковал и, опрокидывая все на своем пути, пришел в Смоленск. Лишения и опасности, перенесенные остатками итальянской армии, не миновали также и солдат армии Пино, которая совершала свой путь поистине среди тучи врагов, тревоживших ее со всех сторон.
Утром 14-го вице-король поднялся на нашу позицию. Взобравшись на возвышенность, принц Евгений стал во главе королевской гвардии и повел ее на неприятеля. Холод был такой, что 32 гренадера упали, замерзнув в строю, где они ждали приказа о выступлении. Вице-король не ошибся. Платов до восхода солнца атаковал деревню, где укрепился Бруссье. Артиллерия Платова зажгла дома, и Бруссье должен был оставить позицию. Он отступил со своим небольшим отрядом в полном порядке, но все же оставался в крайне затруднительном положении. Наш приход вернул мужество этим смельчакам и остановил горячность нападающих.
Глубокая рытвина препятствовала Бруссье двигаться вперед. Казаки поставили на возвышенности батарею, которая делала переход чрезвычайно опасным. Принц поставил сюда две пушки и гаубицу и послал 50 выглядевших скелетами солдат из двух рот на атаку позиции. Эта горсть смельчаков, не обращая внимания на картечь и пики, вошла на высоты, как стая львов. Враг, напуганный такой отвагой, вскачь понесся назад со своей артиллерией и отказался от намерения отрезать отступление Бруссье. Повозки, войска, отсталые прошли на его глазах и спаслись от полной гибели, которую готовил им Платов.
Наконец, днем 14-го, королевская гвардия, к которой принадлежал и я, и спешенная кавалерия итальянской армии получают приказание спуститься к Смоленску. Дивизии Бруссье и Пино остаются на позициях на возвышенностях вдоль Петербургской дороги.
В момент нашего вступления в Смоленск мы узнали, что император выехал отсюда сегодня утром, в восемь с половиной часов, в сопровождении старой гвардии и предшествуемый на расстоянии трех часов ходьбы молодой гвардией.
С 9 ноября — день его прихода в Смоленск, — император старался, насколько это было возможно, реорганизовать свою армию; он соединил в один корпус, под командой Латур-Мобура остатки кавалерии; раздал ружья тем солдатам, у которых их уже не было; каждый поясной патронташ снабжен был 50 патронами; переносные мельницы были распределены между различными корпусами. Большая часть раненых и больных, которых всего было здесь 3678 человек, была эвакуирована из Смоленска в Оршу; в отделившиеся отряды были отправлены приказы и инструкции, велено было правильно распределить находящийся в магазинах города провиант по всем войскам, стоящим под оружием. Императорская гвардия при этом распределении должна была получить запасов на 15 дней; остальные части — на 6. Раздача началась с гвардии, в первый же день ее прихода, но она замедлилась и тем замедлила раздачу прочим войскам.
Отсталые, которых отчасти жадность, отчасти необходимость побудили снова вступить в ряды войск, получают теперь несколько горстей ржаной муки, овощей и немного водки. Этим они остаются неудовлетворенными и снова уходят и живут тем, что нападают на нестроевых людей, которые возвращаются с полученным провиантом к своим полкам.
Только благодаря бдительности офицеров и дисциплине императорской гвардии удается улаживать ссоры и успокаивать беспорядки, то и дело возникающие у дверей магазинов. Многие солдаты отказываются разносить провиант по войскам, а если их заставляют, то они берут его, прячут и потом распределяют между собой.
