Филипп Контамин - Война в Средние века
Значительные капиталовложения, появление строителей, сочетавших практический опыте неоспоримыми интеллектуальными способностями, привели к тому, что к 1200 г. отставание военной архитектуры от церковной было в какой-то мере преодолено. Около 1070-1080 гг. даже самые изощренные укрепления казались слабыми и примитивными, по сравнению с большими, в основном монастырскими, церквями (Сент-Этьен де Кан, Жюмьеж); напротив, Шато-Гайар, Куси, Крак де Шевалье достойны того, чтобы поставить их рядом с соборами Амьена, Вестминстера или Реймса.
Несмотря ни на что, разница имела место. В отличие от кафедральных соборов, строительство которых шло медленно (в Сансе – 1128-1164 гг.; в Париже – 1163-1220 гг.; в Шартре – около 1195-1260 гг.), многие крепости были построены очень быстро: основная часть Шато-Гайара – за год («Вот прекрасная дочь одного года», – говорил Ричард Львиное Сердце), Куси – за пять лет. И это происходило не только потому, что технология строительства замков была более примитивной, чем строительства церковных зданий, но также из-за того, что князья, которым замки были нужны срочно, вкладывали в постройку огромные средства. На стройках кафедральных соборов, если не считать начального порыва, было меньше каменщиков, землекопов, камнетесов, чем при строительстве крепостей. Темп работ в значительной степени зависел от финансирования; если оно было постоянным, то даже самые крупные и изысканные церкви возводились очень быстро: таковы, например, Сент-Шапель (1243-1248 гг.) аббатство Руаймон (1228-1235 гг.), постройке которых покровительствовали благочестивые и щедрые капетингские монархи[229].
Рис. 1. Замок Радлан в Уэльсе (По: Brown R. A., Colvin H. М., Taylor A. History of the Kings Works (826)).
С 1150 гг. все чаще и регулярнее стали использовать камень вместо дерева, причем даже в тех районах, где сельские и городские постройки по преимуществу были деревянными. Камень (материал более прочный и менее подверженный порче и огню) взял верх далеко не сразу: донжон Гастингса перестроили в камне только в 1171-1172 гг. «В Монтеро-фо-Ионн деревянный донжон, построенный в 1015 г., только в 1196 г. был заменен каменной крепостью, законченной в 1228 г.»[230]. В замке Руминьи близ Рокруа около 1172 г. башни по-прежнему были деревянными. В области Во, в Савойе, в Женевской области использование дерева в строительстве крепостей продолжалось вплоть до конца XIV в. В XV в. в Эвре «на стройке оборонительных укреплений ремесленники по дереву неоспоримо преобладали над камнеобработчиками <...>. В 1417 г. на 12 строительных рабочих, чинивших стены, приходилось не менее 36 плотников и 15 пильщиков досок, не считая подручных и возчиков, которые занимались именно доставкой на место поваленных стволов и заготовок из окрестных лесов»[231]. Особенно часто дерево применялось в дополнительных защитных сооружениях: барбаканах, проходах, балконных выступах над воротами.
Рис. 2. Замок Радлан в Уэльсе в разрезе (По: Brown R. A., Colvin H. М., Taylor A. History of the Kings Works (826)).
В то же время распространяются мерлоны, деревянные галереи (вскоре замененные на машикули), переходы, балконные выступы над воротами, барбаканы, подъемные мосты; большее количество мелких деталей в укреплениях облегчало ближнюю оборону. Лучников стало больше, их лучше размещали, использование арбалета позволило систематически прибегать к фланкированию. Чтобы затруднить штурм с помощью лестниц, надстраивали куртины. Высоту башен увеличивали, несомненно, из-за желания достичь рекорда, как и в случае с большими готическими кафедральными соборами: в Куси донжон был облицован до высоты 20 м, тогда как его общая высота составляла 55 м. Случалось также, что добавляли вторую стену. Башенная кровля была лучше укреплена благодаря тому, что ее делали из свинца и камня и крепили не на балках или досках, а на сводах. Более мощные и высокие башни куртин придвигались ближе друг к другу: следовательно, они могли обороняться самостоятельно и одновременно были тесно связаны со всем строением при помощи галерей и дозорных путей. Против подкопов подножие крепостных стен стали укреплять и утолщать, а скаты рвов – покрывать камнем. Иногда увеличение количества и усиление башен даже приводили к тому, что донжон становился бесполезным, как в замках Каркассона и Анжера.
Возможно, наиболее значительные, во всяком случае, самые заметные, изменения происходили в самой планировке, когда все чаще объединяли разные элементы. В конечном счете остановились на простых и рациональных типах геометрических фигур: восьмиугольник (Кастель дель Монте), треугольник (Куси), чаще всего четырехугольник (Гент, Каркассон, Лувр Филиппа Августа, Дурдан, Рокетайад, Вилландро, уэльские замки Эдуарда I, крепости, построенные Петром II и Филиппом Савойскими).
Наконец, некоторые замки выделялись своими необъятными размерами: таковы Дувр, Шато-Гайар, Сафет – огромная крепость ордена тамплиеров в Святой земле, построенная за два с половиной года (1240-1243 гг.), которая якобы стоила, как сообщает современный текст, 1 200 000 сарацинских безантов. Возведенную на потухшем вулкане крепость высотой 850 м окружала 825-метровая стена, перед которой был ров; ее высота достигала 22 м, а ширина верхней части – 3,30 м; затем шел внутренний ров глубиной 15,40 м и шириной 13,20 м; за рвом находилась внутренняя крепостная стена высотой 28,6 м, следовательно, она была выше первой на 6,6 м. Вторая стена включала, по крайней мере, семь башен, толщина стен которых составляла 4,4 м. Согласно источнику, в котором приведены эти точные цифры, гарнизон Сафета был сродни населению небольшого города: 1700 человек в мирное время, 2200 во время войны, в числе которых 50 рыцарей, 80 сержантов, 50 туркополов, 300 арбалетчиков, 400 рабов и 820 слуг»[232].
6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
За исключением отдельных действий, совершаемых под влиянием внутренних побуждений и особых потребностей, войну невозможно понять вне исторического контекста. Войны – порождение своего времени, и синхронность изменения их характера вместе с эволюцией общества особо показательна. В 1150-1300 гг. война неизбежно меняется, как и все общество, но не всегда в том же темпе из-за возможных несовпадений.
Войне благоприятствовало усовершенствование механизма управления армиями, а также правосудия, финансов и Церкви: управление стало более сложным, строгим и точным. Мобилизация во флорентийскую армию в 1260 г. представляет собой образец точности и предусмотрительности. В более широком государственном масштабе замечательную сноровку в области военной администрации продемонстрировали чиновники Эдуарда I и Филиппа Красивого. Военный учет, призыв, снабжение, оплата отныне были доверены управленцам, достигшим высокого мастерства благодаря постоянному использованию документации. Вот три примера, позволяющие понять, какого уровня сложности достигла военная организация. Первый относится к командному составу. С 9 февраля 1260 г. во Флоренции перед летним походом на Сиену прежде всего назначили предводителей и администраторов будущей армии: шесть гонфалоньеров рыцарей, по одному из сестъеры (sesto), каждого из них сопровождали два комиссара (distringitores) и двое советников, шесть гонфалоньеров арбалетчиков с тем же количеством комиссаров и советников, причем такое же сопровождение было у шестерых знаменосцев лучников, шестерых знаменосцев отрядов из привратных кварталов (poste campi) и гонфалоньера рыцарей повозки; потом шли пятьдесят рыцарей повозки, гонфалоньер и пехота повозки, знаменосцы и сеньоры рынка, знаменосцы «опустошителей», гонфалоньеры павезьеров, армейские казначеи, знаменосцы вспомогательных отрядов; наконец, чиновникам поручался набор воинов в окрестных приходах, тогда как другие собирали мулов, скот, продовольствие[233].
Второй пример взят из истории Неаполитанского королевства в анжуйскую эпоху: в двух актах (от 19 и 20 ноября 1277 г.) Карл I приказал казначеям выплатить Гоше Бело, своему служащему, 5070 унций золота для выдачи аванса наемникам, рыцарям, оруженосцам, конным и пешим арбалетчикам. Этот аванс на период с 15 сентября по 15 декабря 1277 г. должны были записать в «трех одинаковых тетрадях», перечислив там «подробно, ясно имена и прозвища каждого из нанятых», размер аванса, день и место выплаты, и «сказать об отсутствии тех, кого нет»; одна из этих тетрадей должна была храниться у Гоше Бело, другая – у рыцаря Пьера де Уго или у вице-маршала Адама Фурра, третья – у служащего Генриха Бара и рыцаря Луки де Сент-Эньяна[234].
Третий пример – также о плате наемникам, на этот раз в Англии: в 1300 г. Джон Боутур участвовал в походе на Шотландию с отрядом численностью от 6 до 8 человек. 12 сентября того же года Робер Бавен, один из его рыцарей, вел расчеты с казначейством Эдуарда I за период с 4 июля. Жалованье, которого он требовал, составляло 61 фунт 14 шиллингов. Бавен получил грамоту на передачу ему вместо 30 ливров фермы Сент-Бриавель; между тем он уже получил вина и продовольствия на 13 фунтов 4 шиллинга 8 пенсов: таким образом, ему оставалось получить еще 18 фунтов 9 шиллингов 4 пенса. Но на этом дело не закончилось: Бавен потребовал 134 фунта 13 шиллингов 4 пенса за лошадей, погибших во время похода на Фалькирк в 1298 г., свыше 30 фунтов 5 шиллингов 1 пенса жалованья, которое ему задолжали за службу в качестве рыцаря-баннерета в доме короля. В целом задолженность Бавену составила 111 фунтов 7 шиллингов 9 пенсов, и он удовлетворился признанием этой суммы казначейством в расчете на скорый возврат[235].
