Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)
Капитан застонал от боли в плече, закрыл глаза. Савельеву стало жалко этого человека, и в то же время он с неприязнью подумал о нем: "Солдафон, наверное, тупоголовый. Приказа об отступлении нет..."
Савельев заговорил об отступлении не из боязни за свою жизнь, о себе он сейчас вообще не думает. Просто обстановка, в которой они очутились, заставляла его думать трезво и рассуждать логически.
- Савельев, я вот что хотел спросить, - раздался вдруг голос капитана. Иван Савельев, что жил в Сибири, в деревне Михайловке, это не ваш брат?
Антон удивленно, всем телом, обернулся к капитану. Но тот сидел по-прежнему с закрытыми глазами. Грязный лоб его покрылся крупными каплями пота.
- Верно... брат. Младший...
- Вот видите. - Капитан открыл глаза. - А я вас сразу узнал... Такой же белобрысый Иван-то. А в Шантаре другой ваш брат живет, Федор. Тот чернявый.
- Верно... Да вы кто такой?
- А я - Назаров. Максим Панкратьевич Назаров. Из Михайловки я родом. Там, в Михайловке, отец мой, председатель тамошнего колхоза. Год назад я в отпуск к нему ездил... А служим вот вместе с земляком, с Кружилиным Василием.
- Постой, постой, это какой Кружилин? - Савельев нахмурился, потер лоб. Кружилин, Кружилин? Фамилию вроде слышал... Нет, не помню. В Шантаре я, считай, мальцом последний раз был. Кажется, в девятьсот десятом году еще... Неужели я похож на Ваньку?
- Похож, - подтвердил Назаров. - Он, Иван, что же, не вернулся еще из тюрьмы?
- Не знаю, - сказал Савельев. - Что в тюрьме Иван, знаю. А вот за что? У старшего брата несколько раз спрашивал - не отвечает даже на письма. А жена Ивана - ей я тоже писал - одно твердит: невиновен Иван...
Давно уже был слышен шум моторов и лязг гусениц. Капитан шевельнулся, привстал, глянул через бруствер.
- Ползут. Еще жарче сейчас будет. Вы, Савельев, сейчас еще можете уйти... А мы не имеем права. Вы ведь, кажется, ехали с Кружилиным по Дрогобычскому шоссе, видели, что там делается? Наша задача - задержать немцев как можно дольше, чтобы дать людям возможность отойти от Перемышля подальше. В этом весь смысл. Другого нет. Там женщины и дети...
У Савельева перехватило в горле. Он глотнул тугой ком слюны.
- Я понял... Я останусь. Куда мне идти...
- Дело ваше, - холодно сказал Назаров. - Кружилин, ты тут за старшего будешь. Танки, как и в первый раз, пропустить, отрезать пехоту... Если что, я на батальонном КП...
И выскочил из окопа, не обращая внимания на свист автоматных очередей, побежал вдоль холма, придерживая здоровой рукой фуражку...
По команде Кружилина бойцы приготовили гранаты.
- А ты, батя, умеешь? - спросил Кружилин, протягивая гранату и Антону.
- Приходилось. Только больше самодельными.
- Дело простое: вот так выдерни чеку - и швыряй!
Но воспользоваться гранатами на этот раз не пришлось. Танки заползли на холм и с остервенелым ревом принялись сновать взад и вперед по его плоской макушке, крутиться на месте, распахивая неглубокие окопчики, размалывая в них людей. Огромная лязгающая махина, закрывая дымное небо, приближалась и к окопу, в котором был Савельев.
- Ложи-ись! - почти беззвучно закричал Кружилин, широко раскрыв рот. Где-то сбоку раздавались взрывы, беспорядочная винтовочная трескотня.
Антон обернулся и увидел - между двумя соседними траншеями ворочается черная железная махина, а красноармейцы из окопов швыряют и швыряют в нее ручные гранаты, бьют из винтовок, целясь, видимо, в смотровые щели. Но танк был неуязвим, гранаты отскакивали от брони и рвались вокруг.
- Да ложись же! - рявкнул Кружилин в самое ухо, дернул его за пиджак.
Антон повалился и, падая уже, увидел, что танк выбросил султан кроваво-черного дыма и тут же вспыхнул костром. "Ага, ага!.." - злорадно почти вслух выкрикнул Савельев. Еще он увидел на миг светлую ленту Сана, и немцев, которые беспорядочными кучками взбирались на холм, и плоское, грязное днище танка над головой. Оно пялилось куда-то вверх, потом упало на окоп тяжелой многотонной крышкой. "Ну, сейчас мы вас встретим..." - подумал Савельев о немцах, сжимая гранату. Он упал неудачно, подвернув под себя руку. Граната больно давила в ребро. "Ничего, сейчас, сейчас..." - стиснул он зубы, пересиливая боль. Но сверху, на спину ему, обвалилась земля, засыпала с головой. Сразу стало нечем дышать, совсем нечем... Перед глазами в черной непроницаемой мгле вспухли оранжево-зеленые круги и со звоном лопнули, брызнули во все стороны белыми-белыми искрами...
* * * *
Антон очнулся оттого, что кто-то пытался вывернуть ему руку. Он застонал.
- Ага, живой... Тихо только! Тихо, - услышал он сквозь звон в голове и почувствовал, как сваливается с него тяжесть. - Вылезайте...
Василий Кружилин наполовину откопал Савельева, взял его за плечи, кое-как вытащил из-под земли. Антон сел, тяжело и жадно стал вдыхать теплый ночной воздух, пропитанный запахом пороха, бензина и горелой краски.
- Это ты, сынок? А еще есть живые?
Боец не ответил. Он сидел в двух шагах, рассматривал немецкий автомат, пытаясь вставить в него рожок.
На противоположной стороне Сана горели костры, мелькали между деревьев огоньки. У Савельева сильно болел бок, он засунул под рубаху грязные пальцы, пощупал ребра, пытаясь определить, целые ли они. Но определить не мог.
- А-а, черт, темно! - с досадой сказал Кружилин. - Как он, дьявол, вставляется?
Было тихо, совсем не верилось, что недавно здесь кипел бой. Неподалеку в полутьме чернела бесформенная глыба - наверно, тот танк, который все же удалось подбить гранатами. В небе, видимо, все еще стлались дымы, потому что там то вспыхивали, то исчезали россыпи звезд. А может, ветер гонял клочья облаков - понять было нельзя.
Боль в боку поутихла, притупилась, и Антон подумал, что ребра его все же целые, наверно.
- Что ж теперь делать нам, сынок? Надо ведь что-то делать.
- А что нам, холостым! - усмехнулся Кружилин. - Сейчас в Перемышль зайдем, тяпнем в забегаловке грамм по полтораста для лихости да к бабам завалимся. Шикарная у меня деваха есть в Перемышле... А у ней подруга - ух! И все просила меня товарища привести, познакомить. Вы как, папаша, насчет женсостава-то? В силе еще?
Кружилин пошловато хохотнул, но странно - этот хохоток и слова парня не рассердили Антона, не обидели, а заставили улыбнуться. Антон подумал, что Кружилин совсем не пошляк, просто в нем не перебродила еще молодая кровь и он любит жизнь. И очень хорошо, что он, Кружилин, пережил сегодняшний день, остался цел в этой мясорубке и вообще теперь останется живой. Через неделю, через две в крайнем случае, немцев отбросят обратно за Сан, Кружилин снова будет ходить в Перемышль, к своей "шикарной девахе", а на этом холме поставят памятник погибшим в сегодняшнем бою. Простой деревянный обелиск, наверное, со звездой наверху. Надо будет потом специально приехать сюда, поглядеть на памятник. Василий все возился с автоматом, щелкнул какой-то пружиной.
- Ага, вон какая музыка, - сказал он удовлетворенно и встал. - Ну, пошли, папаша. Винтовку вот возьмите.
Кружилин был тоже оборванный, один рукав гимнастерки обгорел, а на щеке засохли полосы крови. Все это Антон разглядел, когда на минуту вывалилась из-за дыма (все-таки это были дымы) луна и облила искореженную землю бледно-молочным светом.
- Ты ранен, сынок? - спросил Савельев.
- Пустяки. Гусеницей скребануло. На пяток сантиметров бы правее - и мокрое место вместо головы. А так кожу только царапнуло да клок волос выдрало. Я счастливый.
Боец пошел впереди, шел быстро, уверенно, - наверное, он знал, куда идти.
- Лелька так и говорит: "Счастливый ты, Вась". Я спрашиваю: "Почему?" - "А потому что, говорит, я люблю тебя..." - Кружилин обернулся, подождал, пока подойдет Савельев, и сообщил строго: - А вообще-то мы пожениться договорились. Вот отслужу действительную - мне три месяца осталось - и сразу увезу ее в Шантару. В армию-то я из Ойротии уходил, там отец мой работал. А сейчас его опять в Шантару перевели. Приеду - и сразу свадьбу. А, здорово?
- Куда мы идем?
- Да, счастливый я, - продолжал Василий, усмехаясь. - Что тут было! Танки перепахали окопы, ушли, как только ихняя пехота вскарабкалась на высоту. Забегали, загалдели, стрельбу подняли. Добивали тех, кто еще живой. Я лежу, приваленный землей, одна голова наружи. Почему они меня не пристрелили? Потому, наверное, что морда вся в крови, думали, мертвый. А некоторых с земли повыдергивали, согнали в кучу. Кто мог идти, угнали куда-то, остальных очередями прошили. Все мне видно. Потом все ушли. Я мог бы засветло уползти, да через понтонный мост все шли и шли колонны ихних войск, автомобили, тягачи с пушками. Заметили меня с моста бы...
Он говорил и говорил не останавливаясь. Савельеву теперь неприятен был его голос. Радуется, что в счастливой рубашке родился, ишь расписывает как все радостно. И он невольно замедлил шаг. Кружилин через полминуты опять остановился. И когда Савельев подошел, парень вдруг качнулся, окровавленной головой уткнулся ему в грудь.
