Половецкая степь - Константин Васильевич Кудряшов
По известиям XII в.[471], на левой стороне Днепра торки сидели также в окрестностях города Баруча и Бронь-княжа, соответствующих, вероятно, нынешней Баришевке на Трубеже и Бранице на реке Бранице, впадающей в тот же Трубеж[472].
Обобщая историко-географические данные, можно наметить следующие основные направления русских походных путей в Половецкую степь. По киевской стороне Днепра путь пролегал от Киева за Рось, по водоразделу между Гнилым Тикичем и Тясмином (совпадая на этом отрезке с Черным шляхом XVII в.[473]., далее шел через верховья Ингульца и Саксагани к Днепровской луке, к Хортичему острову, и через Протолчьи на Сутень. Вариант этого пути сворачивал на юго-запад через верховья Ингула и (совпадая с Черным шляхом и с путем, указанным на карте «Teatrum belli», 1737)[474], переходил за Южный Буг и далее, пересекая в нижнем течении Чичаклею, вниз по Бугу выводил к Черноморской луке. По переяславской стороне Днепра путь шел через Переяславль, вдоль Днепра, пересекая в нижнем течении Сулу, Псел, Ворсклу и Орель. Он получил название «злодейского шляха», которым в XVI–XVII вв. нередко пользовались и татары ввиду его доступности для передвижения войск[475]. Напротив, среднее течение перечисленных рек было почти недоступным по обилию притоков, непроходимых болот и густых лесов. В этом отношении большие трудности создавала Ворскла, по обоим берегам которой к северу от Полтавы тянулись дремучие леса. Ниже Полтавы, до устья болотистой и лесистой речки Тагамлык, Ворскла была также мало проходима, и только южнее Тагамлыка начиналась ровная степная местность[476].
Из Северского Посемья путь шел по водоразделу между Донцом и Ворсклой (Муравским шляхом XVII в.)[477] к речке Мерлу и Можу с Адалагом в район Северского Донца и Нижнего Оскола; или же по водоразделу между Донцом и Осколом (Изюмской сакмой)[478] выводил к Изюмскому перевозу в бассейн Северского Донца и Тора.
Для походов суздальских и рязанских князей «на Дон» открывались пути по водоразделу между Осколом и Доном (где пролегала в XVII в. Калмиусская сакма)[479] к нижнему течению Северского Донца; или же по водоразделу между Доном и Хопром (где проходила в XVII в. Ногайская дорога)[480] к Нижнему Дону.
На перечисленных путях и связанных с ними речных переправах чаще всего и происходили многочисленные столкновения русских с кочевниками Причерноморья. На протяжении XI–XII вв. эта борьба велась беспрерывно и становилась иногда весьма напряженной. Едва Киевская Русь успевала одолеть одних врагов, как на смену им появлялись новые. В 1036 г. Ярослав нанес решительный удар печенегам. В злой сече, продолжавшейся до вечера, Ярослав «одва одоле» своих врагов. Разгромленные печенеги «побегоша разно, и не ведяхуся камо бежати: ови бежаще тоняху в Сетомли, ине же в инех реках; а прок их пробегоша и до сего дне»[481].
Бежавших печенегов сменили в степях торки, которые явились новой угрозой для Руси. В 1060 г. соединенные силы русских князей «поидоша на коних и в лодьях, бещислено множьство, на торкы. Се слышавше», торки бежали «и помроша бегаючи, божьим гневом гоними, ови от зимы, друзие же гладом, ини же мором и судом божьим. Тако бог избави хрестьяны от поганых»[482]. Часть печенегов и торков, однако, уцелела в степях до прихода половцев, господству которых должна была подчиниться.
Половцы[483] оказались для Киевской Руси более опасными врагами, чем печенеги и торки. Во второй половине XI в. борьба с ними протекает малоудачно для русских, но с конца XI в. и особенно в начале XII в. русские достигают заметных успехов. Летописец с сочувствием отмечает деятельность Владимира Мономаха, который в годы 1103, 1109, 1111, 1116 в победоносных походах, быстро следующих один за другим, нанес сильные удары по центрам половецких кочевий, проник в глубь Половецкой земли и, по образному выражению летописи, «пил золотым шеломом Дон». Его успешные походы заставили часть половцев откочевать на Северный Кавказ. Около сорока тысяч половцев выселилось в Грузию, где образовало постоянное войско грузинского царя Давида Строителя.
Летопись сохранила интересное сообщение о том, что устрашенный Мономахом половецкий князь Отрок бежал на Кавказ «в Обезы за Железные врата». Его брат Сырьчан удержался в донской степи и после смерти Мономаха послал своего «гудьця» (гусляра) в Обезы сказать Отроку: «Владимир умер, воротися, брате, в землю свою». Посылаемому вестнику Сырьчан дал при этом такое наставление: «Молви ему мои слова, спой ему песни половецкие; если же не захочет вернуться, тогда дай ему понюхать степной евшан». Отрок сначала отказался возвращаться и не хотел слушать песен «гудьця», но когда понюхал «евшан», прослезился и сказал: «Лучше лечь костьми да на родной земле, нежели на чужой жить в славе»[484], — и вернулся в родную степь. В этом поэтическом описании летопись подтверждает большое значение успехов Мономаха в борьбе с половцами. Повидимому, в связи с его походами, в степях против господства половцев произошло (в 1116 г.) восстание оставшихся там еще торков и печенегов, которые «секошася два дни и две нощи, и придоша в Русь к Володимеру»[485], — очевидно, для мирного поселения в русских пределах. Однако эти степные выходцы оказывались не всегда надежными союзниками; вероятно, по этой причине в 1121 г. Владимир «прогна берендичи из Руси, а торци и печенези сами бежаша»[486]. Сын Мономаха Мстислав (1126–1133) по примеру отца успешно продолжал борьбу с половцами. Преувеличивая его подвиги, летопись говорит, что он загнал половцев «за Дон и за Волгу, за Яик»[487].
В середине XII в. отношения русских князей с половцами осложняются новым явлением. В свою междоусобную, феодальную борьбу русские князья часто вовлекают и половцев в качестве союзников одной из борющихся сторон. Феодальные раздоры русских князей истощали боеспособность Русской земли, тем
