Александр Немировский - Откуда пошел, как был организован и защищен мир
Прийдя в тень баньяна в глубине леса, они сидели, мучимые голодом и жаждой. И тогда Накула сказал старшему брату:
— В нашем роду никто не нарушал дхарму по нерадивости, почему же мы должны терпеть неудачу?
— Бедам нет предела и причины их неясны, — отвечал Юдхиштхира. — Но дхарма сама по себе высшая цель, независимо от удачи. Ты бы забрался на дерево и взглянул, нет ли где поблизости воды?
— Я вижу озеро! — послышалось с верхушки дерева. — Разреши, брат, я разведаю к нему путь.
— Спускайся и иди! — согласился старший из Пандавов.
Юность быстра на подъем, на спуск, на движение. Зная направление, юноша вскоре отыскал озеро и тщательно осмотрел берега. Не заметив не только людей, но даже животных на водопое, Накула окунулся в воду. Сверху она казалась голубой, а вблизи отливала чернотой.
И в это время он услышал человеческий голос с хрипотцой, как у простуженного:
— Не пей, пока не ответишь на мои вопросы.
Голос исходил из пустоты. Оглянувшись, юноша увидел цаплю, стоявшую у берега на одной ноге в позе праведника. Но не может же цапля разговаривать! Решив, что это ему померещилось, юноша зачерпнул глиняной кружкой воды и, выйдя на сушу, с наслаждением начал пить, но в то же мгновение упал бездыханным.
Долгое отсутствие младшего брата обеспокоило остальных, и они решили отправиться на розыски, оставив Юдхиштхиру одного. Не дождавшись их возвращения, он последовал за ними, нашел озеро и, увидев на берегу бездыханные тела братьев, предался горю.
Прошло немало времени, пока он заметил валявшуюся у воды глиняную кружку и поднял её, чтобы напиться. И тут он услышал:
— Ты не должен пить, пока не ответишь на мои вопросы.
Юдхиштхире стало ясно, что голос исходит от цапли. При других обстоятельствах говорящая птица повергла бы его в изумление и он сам бы утратил дар речи. Но неожиданная смерть братьев настолько его потрясла, что он как ни в чем не бывало пошел навстречу цапле и вступил с нею в беседу.
— Кто ты, скажи мне. Известно ли тебе, кто погубил моих братьев?
— Я, — ответила птица. — Водоросли и рыба — моя пища.
— Птицы ведь говорить не умеют, — продолжал Юдхиштхира. — Ты, наверное, из рудров или марутов, принявший облик цапли.
— Я — якша, — ответила цапля, превращаясь в огромного косоглазого великана ростом с пальму. — Это я убил твоих могучих братьев. Они захотели напиться, а я их предупредил, что ни одному существу здесь пить не разрешаю. Это относится и к тебе. Ответь на мои вопросы, и тогда пей сколько угодно!
— Я на твои владения не зарюсь и не одобряю тех, кто слишком похваляется своим знанием. Но если твои вопросы уразумею, попытаюсь ответить. Спрашивай, владыка!
— В чем божественность кшатриев? Как ты её понимаешь? В чем их долг и благочестие? В чем их недостаток и неблагочестие?
— Оружие их божество. Дхарма их благочестие. Их недостаток — трусость, неблагочестие — отказ в покровительстве, — ответил Юдхиштхира.
— Кто почтенней земли? Кто поднебесья превыше? Чего больше, чем травы? Кто быстрее ветра? — спросил якша.
— Мать почтенней земли. Отец поднебесья превыше. Мыслей больше, чем травы. Ум быстрее ветра, — ответил Юдхиштхира.
— Кто спит, не закрывая глаз? Кто, родясь, не копошится? У кого нет сердца? — спросил якша.
— Рыба спит с открытыми глазами. Яйцо, родясь, не копошится. У камня нет сердца.
— Кто странствует в одиночестве? Кто, родясь, рождается снова? От стужи какое лекарство?
— В одиночестве странствует Сурья. Снова и снова рождается месяц. От стужи — огонь лекарство.
— Чем окутан мир? Что препятствует озарению? Из-за чего покидают друзей?
— Мир окутан неведением. Мрак препятствует озарению. Друзей покидают из-за скупости.
— Кто враг мужей трудноодолимый? Какая болезнь неизлечима? Кто праведник?
— Враг мужей — гнев. Неизлечима жадность. Праведник тот, кто желает добра всему живущему.
— Ты ответил на все мои вопросы, — промолвил якша, — поэтому оживет один из братьев. Назови его имя.
— О якша, пусть оживет Накула, широкогрудый, долгорукий.
— Но почему ты не назвал Бхиму, чья сила в сраженье не уступает ста слонам? Ведь говорят, что он твой любимец. Почему ты отстранил Арджуну, высшую вашу надежду?
— Равны для меня и Кунти, мать моя, и Бхима, и Арджуна, и Мадри, мать близнецов. Но будет справедливым, если у каждой из них останутся сыновья.
— Так как ты доказал, что для тебя выше всего справедливость, произнес якша, — пусть оживут все.
И поднялись братья одновременно, друг на друга и на Юдхиштхиру взглянули, но к воде не поспешили. Исчезла их жажда.
— Нет, ты не якша, — сказал старший из Пандавов. — Ты один из вседержителей мира. На берегу я следов сраженья не вижу. Братья же мои по силе равны огромному войску. Якше с ними не справиться вовеки!
— Я — Яма, твой прародитель, — ответил якша, принимая облик бога. — Я Дхарма, и прибыл, чтобы тебя испытать. Избери любой дар, достойный твоего благочестья, и ты его обретешь.
— Верни нам то, что похитил олень. Вот мой выбор.
— Я был тем оленем, — сказал Яма. — Вот тебе то, что ты просишь. Возврати это отшельнику. И вот вам мой дар. Отныне вы можете, подобно мне, принимать любой облик.
Выбор
Не отрывая взгляда, словно ожидая нового чуда, молча смотрели Пандавы туда, где только что стоял великий бог. Первым заговорил Ютхиштхира:
— Теперь мы можем по желанию менять свою внешность. Но какой нам избрать путь? Какую из семи щедрых и богатых стран изберем?
— Конечно же, Матсю, — отозвался Арджуна. — Ею владеет Вирата, благочестивый, богатый и к нам благосклонный.
— Матсю! Матсю! — воскликнули другие братья в один голос.
— Я с вами согласен, — молвил старший из братьев. — Но не будем забывать, что нам не придется прибегать к благосклонности Вираты. Главное не обнаружить себя, прожить год под чужим обликом и именам. Перед нами непростой выбор. Придется находиться в услужении у чужих людей. Какое избрать занятие чтобы оно стадо лучшим прикрытием? За кого нам себя выдать?
Братья молчали.
— Я сам, — продолжал Ютхиштхира, — пожалуй, выдам себя за брахмана и предложу владыке Матсю коротать ночи за костями. Скажу я ему что в те годы, когда Пандавы не были в ссылке, я не раз составлял компанию самому Юдхиштхире и пользовался его расположением. Если Вирата захочет узнать что-нибудь о нашем дворце или о моих привычках, он не собьет меня с толку.
— Тогда я назову себя поваром, — проговорил Бхима, поглаживая себя по животу. — Кухня мне ближе всего, да и в поварском искусстве я не последний. Такие приготовлю приправы, что у всех во дворце слюнки потекут. Когда же меня спросят, кому я раньше служил, скажу — самому Юдхиштхире, который ценил меня также за силу. Если же будет устроено состязание борцов, я возьму верх над любым царским любимцем, но не оторву у него головы, чтобы не вызвать царского гнева.
Раздался дружный смех.
— А каково твое решение, Арджуна? — спросил Юдхиштхира. — Тебе, прожившему пять весен среди богов, нелегко быть таким, как все!
— Я им и не буду, — отозвался Арджуна. — Наряжусь в женское одеяние и объявлю себя евнухом.
— Евнухом? — протянул Юдхиштхира.
— Не удивляйся. Пять весен на небесах не избегал я апсар и проник в женскую душу. Я буду рассказывать царским дочерям старинные сказки, учить их пляске и пению, если же меня спросят о моем прошлом, скажу, что прислуживал госпоже Драупади.
Накула не спускал с брата восхищенного взгляда.
— Я удивляюсь тебе, Арджуна, — сказал он. — Такое занятие было бы мне не под силу. Объявлю-ка я себя конюхом. С конями я легче найду общий язык. Буду их лечить и сторожить. Кони меня не спросят, откуда я родом, если же спросят люди, отвечу: служил на конюшне у Юдхиштхиры.
— А ты, Сахадева? — спросил Юдхиштхира. — Какое себе облюбовал ты занятие?
— Я буду коровьим пастухом и доильцем, — ответил юноша. — Мне любы коровы. Помнишь, ты ни раз поручал мне заботу них? О повадках их знаю я не понаслышке. И быка я к ним приведу, чтобы красавицы не остались бесплодными, и телят выхожу. Владыка Матсю будет мною доволен.
— Что ж, братья, — сказал Юдхиштхира. — Я выбор ваш одобряю. Но вот незадача. У женщин, как вам известно, немного достойных занятий. Какое из них выбрать нашей супруге? Рукам её белым тяжелый труд непривычен, а красота её станет приманкой для негодяев, и мы им дать отпора не сможем, из опасения себя выдать.
— Я буду у царицы служанкой, — Драупади сказала. — Иной себе доли не вижу. Объясню, что служила я Драупади, её наряжала в девичьи годы, следила за её волосами и по такой работе тоскую.
— Мы сделали выбор, — заключил Юдхиштхира. — Теперь отпустим слуг. Пусть они достигнут столицы и скажут, что мы исчезли.
Наставления Дхаумьи
