Борис Илизаров - Почетный академик Сталин и академик Марр
Судя по всему, статья была замечена не только Лениным и Троцким. В 1914 году она была издана отдельной брошюрой с тем же содержанием, но под измененным названием «Национальный вопрос и марксизм», что выдавало претензию автора на толкование выдвинутых положений уже в более широком теоретическом контексте. После революции Народный комиссариат по делам национальностей переиздал ту же брошюру в «Сборнике статей» своего наркома (Сталин. Тула, 1920) вновь под измененным названием «Марксизм и национальный вопрос» с авторскими корректировками и комментариями. С этого момента Сталин устремился (пока еще мелкими шажками) в ведущие марксистские теоретики. Затем статья много раз переиздавалась в различных сборниках и отдельной брошюрой, пока, наконец, под тем же названием в очередной раз не была переиздана после Отечественной войны во втором томе собраний сочинений вождя.
Подборку номеров журнала «Просвещение» Сталин возил с собой все предреволюционные годы, а после революции они осели в его библиотеке. По обычной своей привычке, он читал и перечитывал понравившиеся издания по нескольку раз и в разные годы. Точно так же он перечитывал и свои опубликованные работы, часто правил их или отмечал то, что по тем или иным причинам считал важным. Вот и на этом единственно сохранившемся номере со статьей «Национальный вопрос и социал-демократия» остались любопытные сталинские отметины. Это позволяет нам судить о взглядах Сталина на нацию и язык не только исходя из содержания, но и проследить последующие смысловые акценты вождя на свое же произведение. И хотя у меня нет твердых данных, указывающих на время и место, в которых Сталин перечитывал свою статью с простым карандашом в руке, я все же думаю, что это происходило между 1914 и 1917 годами в приполярной деревне Курейке (Красноярский край), в которой он отбывал свою последнюю ссылку. Есть свидетельства, что он пытался там продолжить работу над национальными проблемами, для чего запрашивал через семью Аллилуевых марксистскую литературу. Но лень и апатия, охватившие кавказца в условиях Приполярья, а главное, связь с малолетней жительницей деревни Лидией Перепрыгиной не дали осуществить благие намерения. Присланные книги так и провалялись в мешках под его кроватью, но журнал «Просвещение» и свою статью он, скорее всего, перечитывал, и не раз, именно там[193]. На обложке этого номера есть странные арифметические упражнения, сделанные сталинской рукой, но чернилами. Особого смысла они не несут (например, умножал столбиком 10 000 на 3 или 20 000 на 2 и соответственно получал 30 000 и 40 000 и др.), но это говорит о том, что Сталин брал журнал в руки, может быть, и много лет спустя после революции. Именно тогда он стал позволять себе чиркать по страницам книг, в том числе и библиотечных, чернилами.
Статья состоит из небольшого вводного раздела и главок: I. Нация; II. Национальное движение; III. Национальная автономия; IV. Бунд, его национализм, его сепаратизм; V. Кавказцы, конференция ликвидаторов; VI. Национальный вопрос в России. В сохранившейся части содержится введение и первые две главки. Сталин начал статью энергично: «Период контрреволюции в России принес не только „гром и молнию“, но и разочарование в движении, неверие в общие силы. Верили в светлое будущее — и люди боролись месте, независимо от национальности: общие вопросы, прежде всего! Закралось в душу сомнение — и люди начали расходиться по национальным квартирам: пусть каждый рассчитывает только на себя! „Национальная проблема“ прежде всего!»[194]. Все, что здесь подчеркнуто и будет дальше выделено тем же способом, принадлежит Сталину. В преамбуле Сталин вроде бы констатирует деградацию революционного движения, его раскол и разделение «по национальным квартирам». Но дальше разговор идет о том, что с революционного 1905 года в России началась стремительная ломка остатков крепостничества, наметился резкий подъем капиталистического хозяйствования, растет число городов, развиваются торговля и пути сообщений. Особенно сильные изменения, утверждает Сталин, произошли на окраинах империи, что, с одной стороны, консолидировало их с центром и в то же время способствовало «усилению национальных чувств». В ответ на это поднялась волна «воинствующего национализма», целый ряд репрессий со стороны «власть имущих», а это, в свою очередь, вызывало обратную волну, переходящую «порой в грубый шовинизм». Эта волна начинает захватывать рабочие массы. Поэтому, продолжал Сталин, только социал-демократия может противопоставить «национализму испытанное оружие интернационализма, единство и нераздельность классовой борьбы». И чем выше поднимается волна национализма, тем громче должен раздаваться голос социал-демократии: «За братство и единство пролетариев всех национальностей России»[195]. А в это время национальные и окраинные партийные организации (Бунд, Кавказ, Польша) стали включать в свои программы требования культурно-национальной автономии как в делах партии, так и в будущем государственном устройстве России. Поэтому необходимо разъяснить позицию российской социал-демократии по национальному вопросу. Здесь выясняется, что у российской, да и у европейской социал-демократии нет ясного представления о том, что такое нация? Нет его и у тех социалистов, кто ратует за культурно-национальную автономию. Поэтому первый раздел статьи так и начинается с выяснения:
«I. Нация.
Что такое нация?
Нация — это, прежде всего, общность, определенная общность людей.
Общность эта не расовая и не племенная. Нынешняя итальянская нация образовалась из римлян, германцев, этрусков, греков, арабов и т. д. Французская нация сложилась из галлов, римлян, бриттов, германцев и т. д. То же самое нужно сказать об англичанах, немцах и прочих, сложившихся в нации из людей различных рас и племен.
Итак, нация — не расовая и не племенная, а исторически сложившаяся общность людей»[196]. Последний абзац-предложение Сталин отчеркнул жирной чертой еще и на полях слева. Здесь, конечно, представлен один из главных моментов теории национальности. Весь XIX век европейцы пытались определить отправной пункт происхождения национальностей. Наивная точка зрения (особенно ядовито критиковавшаяся в эти годы В. Лениным, а еще раньше Ф. Энгельсом) пыталась произвести каждую нацию от какой-либо семейной пары или этнически родственных групп, связывая с ними общность крови, языка и культуры. Однако уже достаточно высокий уровень развития исторической науки, а также этнографии и антропологии того времени позволил сделать заключение, которое на русском языке очень удачно сформулировал наш герой в процитированном тексте: нация — это «исторически сложившаяся общность людей». В то же время, продолжал Сталин, исторически складывались в некое единство и такие государства, как империи древнеперсидского царя Кира или Александра Македонского, которые не могут считаться нациями. Это были «случайные» объединения военной силой конгломерата племен и рас, который очень легко распадался после гибели того или иного завоевателя. Здесь от себя добавлю: здраво рассуждая, разница между случайным и не случайным насильственным объединением в общую империю народов не уловима. Да и бывают ли такого рода объединения «случайными»? «Итак, — лаконично резюмирует Сталин, — нация — не случайный и не эфемерный конгломерат, а устойчивая общность людей»[197]. Но и устойчивая общность людей не всегда создает нацию. Например, Австро-Венгрия и Россия устойчивые общности (на 1913 год, разумеется. — Б.И.), но их в целом нельзя назвать нациями. Это общности не национальные, а государственные. С этого момента Сталин начинает связывать понятие нации с языком: «Чем отличается общность национальная от общности государственной? Между прочим, тем, что национальная общность немыслима без общего языка, в то время как для государства общий язык необязателен. Чешская нация в Австрии и польская в России были бы невозможны без общего для каждой из них языка, между тем как целости России и Австрии не мешает существование внутри их целого ряда языков. Речь идет, конечно, о народно-разговорных языках, а не о официально-канцелярских.
Итак — общность языка, как одна из характерных черт нации.
Это, конечно, не значит, что различные нации всегда и всюду говорят на разных языках или все, говорящие на одном и том же языке, обязательно составляют одну нацию. Общий язык для каждой нации, но не обязательно разные языки для различных наций! Нет нации, которая бы говорила сразу на разных языках, но это еще не значит, что не может быть двух наций, говорящих на одном языке! Англичане и североамериканцы говорят на одном языке, и все-таки они не составляют одной нации. То же самое нужно сказать о норвежцах и датчанах, англичанах и ирландцах.
