Геннадий Коваленко - Легенды и загадки земли Новгородской

Голод достиг чудовищных масштабов. Люди кончали жизнь самоубийством, питались отбросами, нередкими были случаи людоедства. Горы трупов были свалены в скудельницы, но хоронить их было некому.

Уходя, шведы напоследок прошлись железной метлой по уже разоренному краю. В руины превратилась Старая Русса, обезлюдели некогда зажиточные деревни новгородского Поозерья. Уцелевших косили болезни. Сохранилось потрясающее по скорбной выразительности описание тогдашнего морового поветрия, сделанное новгородским летописцем:

«Все бежало в леса и пустыни, смерть гналася по пятам и по дороге косила несчастные жертвы. Подобно привидениям, оставшиеся люди выпалзывали из ям и погребов и стекались в храм божий умолять благость небесную; вместе с ним являлась и смерть в отвратительном ужасном виде. Исчезли все связи любви семейственной. Отец чуждался сына, муж убегал от жены любимой, оставляя детей, и бежал в страны отдаленные, но с собой уносил и жало смерти. Все гибло; опустели храмы божий, в них оставался только священник, изнеможенный болезнью. С трудом взбирался он на колокольню, слабой рукой ударял в колокол, созывая православных в последний раз помолиться господу и потом умереть спокойно. Тщетно; некому уже было слушать службу божию. Пять месяцев рыскала смерть из дома в дом, из улицы в улицу. Наконец с наступлением зимы мор кончился, и живые стали дышать свободнее».

Итак, пятнадцатилетняя Смута закончилась. Страна, спасенная народом, с огромным трудом выбралась из трясины и встала на твердую землю. Это был жестокий, но необходимый урок истории. Народ увидел, чем оборачивается безвластие. Но и власть поняла, что с народом надо считаться, что кровавая диктатура рано или поздно приводит к безвластию. Неслучайно первые цари новой династии, «тишайшие» Михаил и Алексей Романовы не только на словах, но и на деле стремились к миру и национальному согласию.

Новгородцы же воочию увидели, чем оборачивается «западная цивилизация», когда ее приносят на штыках. Шестилетняя история формально независимого «Новгородского государства» показала, что край не может и не хочет существовать вне Российского государства.

За что новгородцы побили Никона?

В первой половине XVII века еще не оправившаяся от Смуты Россия выглядела в глазах агрессивных соседей «хромой уткой», поэтому новая династия Романовых должна была прежде всего беспокоиться о защите границ.

Эта ситуация определила тот полувоенный режим, который вскоре установился в оставленном шведами Новгороде. В сожженном дотла городе в первую очередь восстанавливались оборонительные сооружения, сюда был переброшен сильный гарнизон из стрельцов и казаков. Хотя формально главным носителем власти в Новгороде по-прежнему считался московский наместник, но на первый план теперь выдвинулся воевода, который выполнял функции командующего, военного коменданта, судьи и полицмейстера. При воеводе была создана своего рода «служба внешней разведки», которая следила за иностранцами и дотошно опрашивала всех русских купцов, возвращающихся из-за границы.

Большую силу забрали дьяки, которые заправляли всей местной администрацией, разместившейся в Приказной избе Кремля. Дьяки напрямую получали указания из Москвы и отвечали за выполнение царских указов.

Как ни странно, но рядом с этой военно-бюрократической машиной исправно действовала старая республиканская система местного самоуправления. Новгородцы, как встарь, выбирали старост, все бытовые вопросы решались на уличанских сходках. Ревнивая ко всякой самостоятельности, Москва охотно оставила за городским самоуправлением всю черновую работу, но при этом, не спрашивая мнения граждан, готова была за их счет решать свои политические проблемы, часто не задумываясь о возможных последствиях.

Причины событий, разыгравшихся в Новгороде в 1650 году, восходят к Столбовскому мирному договору, согласно которому Россия и Швеция должны были возвращать друг другу перебежчиков. Отведав шведских порядков, столкнувшись с религиозными преследованиями, православное население бывших новгородских земель толпами побежало в Россию, к большому неудовольствию Стокгольма. Молодой царь Алексей Михайлович встал перед трудным выбором. Россия все глубже втягивалась в европейскую политику. Швеция, несмотря ни на что, оставалась главным стратегическим союзником России в борьбе против Польши. Через нее шла и вся балтийская торговля. Словом, ссориться со Стокгольмом было никак нельзя. С другой стороны, православный государь не мог оставить бывших соотечественников, ставших преследуемым национальным меньшинством в Прибалтике.

Чтобы разрешить ситуацию, русское правительство предложило Швеции отступные за перебежчиков на сумму 190 тысяч рублей. На эти деньги шведы собирались закупить русское зерно для своей армии, воевавшей на полях Европы.

Во всей этой геополитике как-то затерялся простой человек, идя которого хлеб был главным продуктом питания. Как и следовало ожидать, массированные государственные закупки зерна вызвали резкий скачок цен. В Новгороде огласили царский указ, вводивший жесткие ограничения на покупку хлеба. Поползли разговоры о том, что за спиной царя бояре и богатые купцы ради наживы хотят продать весь урожай иноземцам. Из Пскова докатились вести о том, что народ взбунтовался, скинул воеводу и установил выборную власть.

15 марта 1650 года прошел слух, что из Москвы в Новгород везут казну, чтобы скупить здесь весь хлеб. Ударили в набат. На свою беду в Новгороде оказался датский посланник, которого приняли за шведа-перекупщика. Возбужденные горожане жестоко избили датчанина и кинулись грабить дворы купцов, торговавших зерном. К быстро разгорающемуся бунту присоединились стрельцы московского войска. Было избрано народное правительство во главе с приказным Иваном Жегловым.

Московский воевода Федор Хилков откровенно стушевался. Главный удар народного гнева принял на себя новгородский митрополит Никон. Этот человек с грубоватым мужицким лицом и проницательным взглядом обладал огромной волей и безграничным властолюбием. Пользуясь влиянием на царя Алексея Михайловича, Никон вел себя в Новгороде как его наместник, бесцеремонно вмешивался в светские дела, принимал жалобы и слал царю подробные отчеты обо всем происходившем, вызывая недовольство чиновников. Простые новгородцы тоже недолюбливали владыку за его крутой норов и неуемную жажду все переделывать по-своему, не считаясь с местным обычаем.

В разгар событий, не убоявшись разъяренной толпы, Никон не только спрятал на своем подворье воеводу Хилкова, но и публично предал анафеме бунтовщиков. Это только подлило масла в огонь. Владыку сбили с ног, гвоздили кулаками, швыряли в него камнями. «Лежу в конце живота, —писал Никон царю, — харкаю кровью, и живот весь распух. Чаю скорой смерти, маслом соборовался».

Несмотря на жестокие побои, Никон повел себя в дальнейшем весьма здраво. Он уговорил царя простить новгородцев, понимая, что это самый простой способ разрешить кризис. Воевода Хилков был сменен. Зерно завезли из Низовых земель. Людям разъяснили причины, по которым хлеб надо продавать в Швецию. Накал страстей снизился, и царское войско вошло в город без сопротивления. Сначала власти собирались казнить зачинщиков бунта, но затем под влиянием Никона царь отменил приговор.

Это было не единственное столкновение новгородцев с будущим патриархом. Несмотря на утрату независимости, кровавые расправы, город сохранил «необщее выражение своего лица», прежде всего во всем, что касалось веры. Сохранилась выборность уличанского духовенства, горожане по-прежнему считали себя хозяевами своих храмов, но, главное, своих душ.

Никон же, едва появившись в Новгороде, начал решительные перемены. Вместо древненовгородских унисонных распевов он ввел киевское четырёхголосное (т.е. партесное, католическое по происхождению и духу) пение. Одновременно началась бурная строительная деятельность нового владыки, частью которой стала внутренняя перестройка Софийского собора («хотел соборную церковь Софею Премудрость рушить и столпы ломать»). С этим новгородцы смириться не могли. Разъяренные прихожане вышвырнули строительные леса из собора и намяли бока строителям. Затем прихожане отправились к митрополиту Никону и предупредили его о том, что без своего согласия ничего переделывать в Софии не позволят. Этим дело не ограничилось. В Москву была отправлена челобитная на имя государя Алексея Михайловича с жалобой на самоуправство митрополита, в которой объявлялось, что святая София построена «по ангельскому благовестию» и они не позволят «портить её старину» кому бы то ни было.