Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»
Недостаточно объективная, а порой и тенденциозная информация создавала о нем тогда в Советском Союзе противоречивые представления. Я помню, как в 1968 году в разгар политической борьбы в Чехословакии меня как секретаря Ленинградского горкома партии на одном из выступлений в большой аудитории спросили: «А что за птица Гусак?» Не скрою, что испытывал некоторое затруднение, отвечая на этот вопрос. Но и тогда уже было ясно, что это крупная фигура, выступавшая за перемены в стране и в то же время за сохранение социалистического курса и тесного сотрудничества с Советским Союзом.
Согласие Гусака в апреле 1969 года взять на себя руководство партией и страной, по моему мнению, было в высшей степени мужественным и ответственным шагом. Он взвалил на свои плечи тяжелейшую ношу и, надо сказать, оказался на высоте положения, сумев в жестких рамках реальных условий того времени направить развитие страны по пути политической стабилизации. Если бы Гусак вступил в открытую конфронтацию с консервативными силами и их лидерами, ему бы не удалось сделать этого, он не удержался бы у власти и месяца. Но вместе с тем он видел их ограниченность, необходимость привлечения к руководству новых людей, хотя здесь сталкивался с немалыми трудностями.
Советская перестройка поставила перед руководством КПЧ острейший вопрос: как к ней отнестись? Полная лояльность, послушность КПЧ по отношению к КПСС исключала возможность какого-либо открытого несогласия с новой линией советского руководства. И в официальных документах ЦК КПЧ, и в выступлениях всех ее деятелей можно было слышать только согласие с советской перестройкой, ее одобрение. Одно время между чехословацкими лидерами возникло даже нечто вроде соревнования за степень признания советской перестройки. Стороны обвиняли друг друга в ее недостаточной поддержке.
Но это признание включало широкий спектр позиций – от сочувственного отношения к ней со стороны Гусака и понимания необходимости у Штроугала до чисто декларативного признания, но отвержения по существу у Биляка и Фойтика.
Промежуточную позицию занимал Якеш, который чувствовал необходимость экономических реформ и каких-то подвижек в общественных структурах, но в то же время считал неприемлемым для Чехословакии советский опыт развития гласности и идеологического плюрализма. Иными словами, он был за перестройку, но без демократизации и гласности. Постепенно этот спектр мнений стал проявляться все яснее.
Из общения с чехословацкими друзьями я вынес твердое мнение, что позиция полного или частичного неприятия перестройки была всецело продиктована синдромом 1968 года, который довлел над руководством страны и определял логику его поведения. И дело тут не только в том, что кто-то держался за кресло, а в том, что за два десятилетия после «пражской весны» руководящая элита, партийный и государственный актив впитали в кровь и в плоть идеологию отторжения любой иной модели общества, кроме той, которая вновь была насильственно восстановлена в этой стране после 1968 года.
Реалистическая оценка ситуации приводила к выводу: одномоментная перемена господствующей идеологии, руководства страны невозможна, в стране нет той общественной силы, опираясь на которую можно было бы ее осуществить. Да и мы не считали, что нужно и у себя в Советском Союзе все разом переворачивать.
Конечно, был выход, намеки на который нет-нет да и проскальзывали в рассуждениях некоторых чехословацких руководителей и к которому мы, отвергая какое-либо вмешательство со своей стороны в дела другой страны, все же проявляли определенный интерес. Он состоял в том, чтобы подвести черту под предшествующим развитием, не вдаваясь пока в его категорические оценки, констатировать, что обстановка в стране изменилась, встают новые задачи, и в связи с этим провозгласить курс на национальное примирение. Отменить сохраняющиеся ограничения для активных участников событий 1968 года. Призвать всех к конструктивной работе, раскрыть постепенно шлюзы для демократических процессов: либерализации режима и экономических реформ.
Но догматические фундаменталистские силы заблокировали своим глухим упорством возможность развертывания обновленческих процессов. Без каких-либо вопросов с нашей стороны чехословацкие коллеги стали усиленно разъяснять нам, что проблемы реабилитации участников событий 1968 года не существует, этот вопрос якобы давным-давно снят самой жизнью, что и меры-то тогда были приняты очень легкие, не задевшие сколько-нибудь серьезно права человека и не коснувшиеся сколько-нибудь значительных слоев общества, и т. д. Продолжалась та же линия словесного одобрения перестройки, а фактически торможение демократических процессов.
Между тем в широких слоях общества настроение было совсем другое. Авторитет перестройки поднялся на беспрецедентную высоту. И все это проявилось, причем спонтанно и неожиданно для чехословацкого руководства, во время визита Горбачева в Чехословакию, состоявшегося в апреле 1987 года.
«Горбачев, оставайся у нас!»Визит в Прагу готовился тщательнейшим образом. Особенно важно было выбрать правильную тональность и в официальных переговорах, и в контактах с населением, чтобы не усилить негативное отношение чехословацкого общества к своему руководству, но и не впасть в противоречие с преобладающими настроениями, которые нам были известны.
В Праге уже были вывешены флаги, портреты, подготовлено все для приема высокого гостя, когда было объявлено об отсрочке визита на два-три дня в связи с простудой Горбачева. Об этом я сообщил лично Гусаку. В западной прессе не обошлось без острот о «политической простуде» советского лидера, но все было именно так, как сообщалось.
Масштаб и значение визита превзошли все ожидания. Я имею в виду не только и не столько официальные встречи и переговоры с чехословацкими руководителями. Они были, как и раньше, дружественными, конструктивными, деловыми, велись на широком фоне осмысления нашего времени, мировых процессов. Гусак был очень интересным собеседником. Его отличала немногословная манера ведения диалога, но высокая концентрация мысли, широкая эрудиция. На время встречи Гусака и Горбачева Биляк и Якеш пригласили меня для параллельной беседы. С их стороны было высказано все, что можно было ожидать: и поддержка перестройки, и необходимость решения актуальных экономических проблем, и, конечно же, оценка политической обстановки. В развернутом виде с их стороны была представлена позиция чехословацкой стороны по вопросу реабилитации участников оппозиции 1968 года и подтверждена правильность действий союзных государств в отношении Чехословакии в 1968 году, охарактеризованы успехи Чехословакии за послекризисный период.
На большом эмоциональном подъеме прошли митинг чехословацко-советской дружбы с выступлениями Гусака и Горбачева, другие официальные церемонии, посещение завода «Компрессор», Национального театра, а также встреча Горбачева с членами и кандидатами в члены Политбюро ЦК и секретарями ЦК КПЧ, с работниками аппарата ЦК, переговоры в Братиславе, ознакомление с работой сельскохозяйственного кооператива в Словакии.
Но, конечно же, главное действие разыгралось на улицах и площадях Праги и Братиславы, и именно в нем проявился основной политический смысл визита. Везде, где должен был появиться Горбачев, его ждали огромные скопления народа, причем среди собравшихся преобладала молодежь. Народ заполнял не только улицы, но и балконы и крыши, все доступные возвышения. Как только Горбачев подходил к людям, раздавались взрывы приветственных возгласов, тянулись сотни и тысячи рук. Полиция с большим трудом сдерживала напор толпы. У Национального театра люди не уходили с улицы в течение всего спектакля, ожидая появления Горбачева. А когда мы вышли на Вацлавскую площадь и двинулись вдоль улицы, там было море людей, стоял непрерывный гул. Волны приветственных возгласов сотрясали воздух и сопровождали нас на всем пути. Это было нечто фантастическое. Как потом говорили чехословацкие друзья, впервые за долгие годы организационная работа в партии слилась со спонтанным проявлением народных чувств.
В чем же был смысл этой мощной и волнующей демонстрации? Пожалуй, наиболее полно его выражает возглас, обращенный к Горбачеву: «Михаил Сергеевич, оставайтесь у нас, хотя бы на год или даже на несколько месяцев!» Это было одновременно и открытое одобрение того, что началось у нас в стране, и выражение неудовлетворенности руководством своей страны, страстного желания, чтобы Чехословакия вышла из состояния общественно-политического застоя. Высветились острые проблемы этой страны, имевшие прежде всего не материально-экономический, а именно духовно- политический характер.
Находясь в эпицентре народной манифестации на улицах и площадях Праги, мы все, и в первую очередь Михаил Сергеевич, испытывали чувство неловкости за чехословацких руководителей. Гусак имел какой-то потерянный вид, хотя Горбачев старался всячески вовлечь его в общий разговор, обращался к собравшимся как бы и от себя и от Гусака, всячески демонстрируя свое уважительное отношение к нему, но это не помогало: народ как будто не замечал своего руководителя. Смотреть на это было тяжело.
