Франсуаза Леру - Друиды
Все это связано с мифом или, по крайней мере, предусматривает продолжение в мифе: трое друидов Туата де Даннан, например, Бриан, Иухар и Иухарба, в то же время являются тремя богами, один из которых, Бриан, носит то же имя (*Bren(n)os — Брен), что и завоеватели Рима и Дельф в IV и III вв. до н. э. Разумеется, эти данные следует воспринимать в том же духе, что и ирландские хронологии и генеалогии. Киана, к примеру, называют отцом Луга; с другой стороны, Луг, Дагда, Огма, Диан Кехт считаются братьями; но Диан Кехт, помимо того, — отец Киана. Подробности изменчивы и представляются искусственными, но сам принцип — устойчив и традиционен. Было бы в равной степени ребячеством воспринимать все это в буквальном смысле, как и недооценивать глубокую мысль, кроющуюся под всеми этими фантазиями. Ничто, гюжалуй, не смогло бы подтвердить этого лучше, чем ответ, связанный с генеалогией, который филид Неде[517] дает старшему филиду Ферхертне в «Разговоре двух Мудрецов»:
«Я сын Ремесла,
Ремесла, сына Внимания,
Внимания, сына Размышления,
Размышления, сына Знания,
Знания, сына Вопроса,
Вопроса, сына Поиска,
Поиска, сына Великого Знания,
Великого Знания, сына Великого Разумения,
Великого Разумения, сына Понимания,
Понимания, сына Ума,
Ума, сына трех богов Ремесла».[518]
Кроме того, эти три бога — сыновья богини-прорицательницы-друидессы Бригиты, сама она — дочь Дагды, точно так же, как Минерва была дочерью Юпитера.[519]
VII. БОГ-ДРУИД
В «Осаде Друим Дамгаире», в трудный момент Кенмхар призывает на помощь «первого друида мира», и этот друид, Мог Руитх, пока по его приказу готовят костер,[520] произносит речь, начинавшуюся так: «Бог друидов, мой бог перед всеми богами» (de dhruadh, mu dhe tar gac nde).[521] Поскольку этот «бог друидов», или Дагда («добрый бог» или «наибожественный»)[522] является отцом Бригиты, богини филидов, и, таким образом, предком троих первоначальных богов-друидов, очевидно, что могущество друидов вполне оправданно. В действительности, все боги являются друидами, как и все друиды — богами. Равенство здесь проявляется в обоих смыслах, и вот каким образом: «Катбад прекрасноликий обучал меня ради моей матери Дехтире, так что стал я искусен в друидическом знании и сведущ в тайной мудрости».[523]
Отсюда вполне понятно, почему друидам, в частности, был доступен метепсихоз являвшийся привилегией сверхчеловеческих, и мифологических существ. Словно бы выражая мнение всех скептиков, некий Коннле Каинбретах («хорошо судящий») неправомерно упрекал друидов своего времени в том, что они не способны ничего изменить в мире: «Пусть солнце и луна покажутся на севере от людей мира, и тогда мы поверим в то, что все сказанное вами — правда».[524]
Подчиняясь незыблемому принципу, наследники изначальных друидов,, создателей мира и живых существ, не видели резона в сотворении бесполезного и беспричинного «чуда» по одному лишь приказу. Таков культ, согласно кельтским религиозным представлениям, сотворивший мир; вдобавок, жрец — это движущая сила культа, и при отсутствии веры космический порядок обращается в хаос.
VIII. ГЕОГРАФИЯ И МИФ
Что касается «островов на севере мира», — они подчинены тому же соотношению человеческого и божественного, благодаря которому друиды оказываются причастны и тому, и другому. Согласно «Приключениям карноухого пса» («Eachtra an mhadra mhaoib»[525]), остров друидов — это темный остров, на котором царит мрак. Следовательно, он находится в царстве мертвых, в потустороннем мире.
Греки, собравшие некоторые сведения об этих таинственных островах, насильственным образом перенесли этот миф в описательную географию: «По словам Деметрия, большинство из островов, окружающих Британию, пустынно, они расположены далеко друг от друга, и некоторые из них названы по именам демонов или героев. Пустившись в плавание по этим областям по приказу царя, он высадился, чтобы собрать сведения, на ближайшем из этих пустынных островов; на нем было немного жителей, но в глазах британцев они священны, и это служит им защитой от всякого ущерба с их стороны;[526] когда он прибыл, в воздухе возникло великое волнение, сопровождавшееся множеством небесных знамений; с воем дули ветры, и молнии сверкали во многих местах; затем, когда вновь установилось затишье, островитяне сказали, что на какое-то высшее существо нашло помрачение. Ибо — добавили они, — если зажигают, лампу, то никто на нее не досадует, но если ее погасят, она становится причиной страдания многих людей; так и великие души в своем горении творят благо и никогда не делают зла, но если им случается нередко гаснуть или погибать, как сегодня, то они вызывают ветры и град; часто они также отравляют воздух губительными испарениями. Там, — добавляет он, — на одном из островов заключен спящий Кронос, которого стережет Бриарей, и сон — это путы, придуманные для того, чтобы удержать его; вокруг него множество демонов — его слуг и служителей».[527]
Мифология играет здесь свою роль, и весь рассказ приобретает вид небылицы, ни в чем не уступающей «Одиссее». Греков и латинян, похоже, не слишком удивляло относительно большое число священных островов, которыми, словно вехами, отмечены моря кельтов от острова Дюме в устье Луары, до острова Сейны в Англези или Моны. На самом деле, даже если острова, описанные Плутархом, и не были Островами Туата де Даннан, каждое из этих священных мест является лишь локализованным обозначением одного прототипа, тех самых «островов на севере мира», находящихся за пределами нашего обыденного пространства; так же, как и присутствие закованного или спящего Кроноса, о котором говорит Деметрий, выводит то место, где он пребывает, за пределы времени, как и должно быть с мифологическими островами.
Именно на эти острова отправляются умершие: «На побережье океана, окружающего Бретань, живут рыбаки — подданные франков, но они не платят им дани. Во время сна они слышат у своего дома голос, зовущий их, и им кажется, что у двери их возникает какой-то шум; они встают, видят иноземные суда, полные пассажиров, поднимаются на их борт и единым махом достигают Британии с помощью одного руля, в то время как лишь с великим трудом, идя под всеми парусами, совершают эту поездку за один день и за одну ночь на своих собственных кораблях. Они высаживают там неведомых пассажиров, которых везли. Они слышат голоса тех, кто встречает их, не видя при этом ни одного человека, — те называют их имена, их племя, их родственников и условленные знаки; они слышат, как отвечают им пассажиры. Потом также единым движением они возвращаются в свою страну, замечая, что судно их теперь избавилось от груза тех, кого они везли».[528]
Все это смыкается с античной традицией повествований о гиперборейском Аполлоне,[529] который каждые девятнадцать лет посещал своих почитателей, когда звезды завершали цикл своего обращения. По словам того же Диодора,[530] гипербореи жили напротив страны кельтов на острове, таком же большом, как Сицилия. При такой оценке его размеров, выбора не остается,— остров, о котором идет речь, должен был быть Великобританией или Ирландией.[531]
От Гесперид, по выражению Иоанна Цеца «названных так, потому что они находятся на западе Британии», до островов Касситерид, так часто упоминаемых в греко-латинской литературе, расположено целое скопление маленьких островов, в котором трудно с точностью ориентироваться. Определение — и в географическом, и в мифологическом отношениях — всегда смутно, и местоположение расплывчато. Каждый автор говорит об одном острове, и речь никогда не идет об одном и том же; Авиен имеет в виду Ирландию или остров, расположенный за морем (post pelagia), на котором поклоняются Сатурну;[532] Страбон[533] говорит об острове, близком к Британии, на котором отправляют культ Деметры и Коры; в другом тексте Плутарха вновь говорится о культе Кро-носа на острове, находящемся с западной стороны, где богослужением заведуют жрецы, сменяющиеся каждые тридцать лет, когда планета возвращается в знак быка…[534]
Даже если не рассматривать проблему с точки зрения этнографии, как делает это Тимаген,[535] очевидно, что греки и латиняне неверно интерпретировали сведения, предоставленные им местными кельтами. Молодые люди из благородных семей отправлялись на север Шотландии или, возможно, даже далее, желая завершить образование, получить высшую степень посвящения у авторитетных наставников.[536] Так было в действительности, но в повествованиях эти места и эти наставники обрастали таинственными и мифологическими чертами. Сохранив в своем изложении лишь основную идею, сам факт обучения, Цезарь в крайней степени упростил и рационализировал ее, тогда как греки приняли за чистую монету всё фантастическое, так, что, похоже, ни одному из них, что любопытно, не пришло в голову сравнить эти кельтские сюжеты с мифологией. Благословенных Островов самой греческой традиции.
