Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 2 - 2016 - Людмила Ивановна Рублевская
ПУТЕШЕСТВИЕ
БЫВШЕГО УЧИТЕЛЯ.
ПАВЕЛ ШПИЛЕВСКИЙ
(1827-1861)
Интересно сопоставлять два описания Минска из путевой прозы позапрошлого века: поэта Владислава Сырокомли и этнографа Павла Шпилевского. Сырокомля, например, когда подъезжал к Кальварийскому кладбищу — а это была самая окраина города,— увидел тенистые березовые аллеи и колосящиеся хлеба. А Павел Шпилевский — «ореховый лес», изобилующий грибами и ягодами.
Сравнивать занимательно, потому что авторы — с типичными судьбами талантливых белорусов прошлого, вынужденных выбирать, где реализовать свой талант — на Западе или на Востоке. И католик Сырокомля, он же Людвик Кондратович, и православный Павел Шпилевский родились в Беларуси, белорусский язык был для них родным (впоследствии оба будут избавляться от «провинциализмов»). Сырокомля творил по-польски, оставив совсем немного белорусскоязычных произведений, Павел Шпилевский получил образование в России и писал по-русски. При этом оба любили свою Родину, доказывали самобытность ее культуры и красоту белорусского языка и искренне любовались родными пейзажами. Вот, например, описание провинциального тогда Минска, сделанное Сырокомлей в 1857 году: «Унутраны выгляд горада вызначаецца акуратнасцю i парадкам. Вуліцы шырокія i прамыя, дамы не заціснутыя, паветра чыстае... Муры i бярвёны дамоў, пафарбаваныя ў белае, выглядаюць лепей, чым у Вільні». А вот каким видит Минск Павел Шпилевский несколькими годами ранее: «Пред вами раскидывается панорама нескольких гор, пригорков и крутых обрывов, устланных искусственными и натуральными газонами, большими садами, оранжереями, роскошными цветниками и обмываемых водами вьющейся, как змейка, Свислочи... По горам, по пригоркам красуются здания то высокие и широкие, то узкие и продолговатые, с черепичными крышами во вкусе средних веков, то, наконец, чистенькие, опрятненькие, зеленые или желтые домики с красными кровлями, узорчатыми ставнями и решетчатой оградой».
Согласитесь, равнодушные люди так написать не могли.
Давайте поближе познакомимся с этнографом Павлом Шпилевским.
Биография его долго оставалась неизвестной, пока за исследование не взялся белорусский ученый Геннадий Киселев. Во время поисков автора анонимной белорусской поэмы «Тарас на Парнасе» в качестве возможного кандидата всплыл и Шпилевский. Именно Киселев нашел в ленинградской библиотеке в «Метрической книге Бобруйского повета за 1823 год» запись о том, что 31 октября «у шипиловицкого священника Михаила Шпилевского и его жены Евдокии Васильевны родился сын Павел». То есть, если брать по новому стилю, наш герой родился 12 ноября 1823 года в деревне Шипиловичи Бобруйского уезда.
Семья большая — семеро детей, Павел был третьим. Смотрела за ребятней крепостная крестьянка Слуцкого Троицкого монастыря Агата Касьминова. Разумеется, маленький Павел слушал в исполнении няни чудесные белорусские сказки и страшные легенды, знал песни и танцы и разговаривал на том языке, что и все в деревне. С другой стороны, воспитание в семье священнослужителя накладывало свой отпечаток, в доме следили за новинками русской литературы, молодого человека ждала духовная стезя. Сначала учился в духовной семинарии в Минске и Слуцке, затем — в Петербургской духовной академии, которую окончил кандидатом богословия.
Павла отправили в Варшавское уездное училище учителем словесности. Здесь он проработал пять лет.
Еще в студенческие годы двадцатитрехлетний Павел напечатал первую статью «Белорусские народные поверья» и передал в российскую Академию наук рукопись словаря белорусского языка с «краткой грамматикой белорусского наречия». Пришлось выбирать между духовным поприщем и наукой. Павел подал прошение и уволился из Минской консистории «в светское звание». Теперь нужно было перебираться поближе к центру научной и литературной жизни, а именно — в Петербург. Кстати, Геннадий Киселев делает интересное замечание: «Вельмі старанна “ўтойваў” сваю біяграфію Павел Шпілеўскі, нідзе ў шматлікіх публікацыях не прагаварыўшыся, што быў сынам вясковага святара з Мінскай губерніі (відаць, гэта лічылася не асабліва рэспектабельным). I толькі кароткая згадка М. Дабралюбава пра службу Шпілеўскага ў Галоўным педагагічным інстытуце ў Пецярбургу i наступныя архіўныя пошукі дазволілі раскрыць таямніцу яго жыцця».
Будущий известный критик Добролюбов учился в Главном педагогическом институте, куда был назначен комнатным надзирателем Шпилевский. В обязанности надзирателя входило упражняться в польском языке со студентами института, которых готовили для Варшавского учебного округа.
«Кроме того, определен у нас новый надзиратель комнатный, некто г. Шпилевский. Он... учился в здешней духовной академии, кончил кандидатом, был где-то уездным учителем и теперь вышел в светское звание и определился к нам. Он известен немножко в литературе. Довольно его статей можно найти в “Современнике” и “Московитянине” 1850—1853 годов»,— писал Добролюбов и замечал, что Шпилевский был простым и доступным, рассказывал студентам о литературных новинках.
Шпилевский сочинил ряд рассказов, повесть для детей «Цыганенок», пьесу «Дожинки». О повести упоминал сам Чернышевский в статье о детской литературе, правда, не совсем благосклонно. Критик отметил в повести ряд «здравых мыслей», но упрекнул автора в неправдоподобии, поскольку тот заставил «помещика не только дать приют цыганенку, но и ухаживать за ним, будто за знатным приемышем». Собственно говоря, именно благодаря этому отзыву мы и знаем что-то о повести.
Но дело жизни Павла Шпилевского — этнографические исследования.
В 1846 — 1860 годах он под псевдонимом П. Древлянский опубликовал очерки, этнографические статьи, исторические и филологические работы: «Белорусские народные поверья», «Описание посольства Льва Сапеги в Москву в 1600 году», «Народные пословицы с объяснением происхождения и значения их», «Исследование о вовколаках на основании белорусских поверий», «Белорусские пословицы» и так далее. Киселев отмечает: «Я разыскивал и комментировал его труды, удивляясь его трудолюбию и плодовитости». За свои неполные 38 лет успел Шпилевский оставить обширное наследие. Самый известный его труд — «Путешествие по Полесью и Белорусскому краю», которое начинается в Варшаве и заканчивается в Греске Слуцкого района. Это серия очерков, опубликованных в некрасовском «Современнике». Шпилевский обращался к читателям: «Нас интересуют верования древних греков и римлян, мы пишем об их нравах, мифологии, языке, даже пиршествах и обедах; отчего же не писать о родной Беларуси, которая так богата своими самобытными нравами, мифологией, языком и, наконец, игрищами и празднествами?»
Тексты Шпилевского увлекательно читать и сегодня. В них много красочных деталей. Например, что в Минске на Нижнем рынке торговали сбитнем, «но сбитнем белорусским, минским, приготовляемым из березовых листьев, аеру, липового цвета и патоки; сбитень кипятится в огромных не очень красивых самоварах и разливается в чашки с блюдечками». В Свислочи водились бобры, район Комаровка славился горами, густым сосновым лесом, швейцарскими домиками и маслобойнями. Шпилевский цитирует предания, легенды, рассказывает об исторических событиях, с симпатией описывает быт не только белорусов, но и евреев, татар, цыган.
А вы знаете, кто такие Вазила и Кумельган? Нет, это не фамилии. Вазила обладает лошадиными ушами и копытами,
