Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи
Но славянофилы недооценивали экономических факторов, не понимали необходимости сильного государства. П. Савицкий отмечал и другое: славянофилы недооценивали своеобразие отдельных славянских народов. «Поляки и чехи, – писал он, – в культурном смысле относятся к западному «европейскому» миру, составляя одну из культурных областей последнего»281. Все это настолько ясно в 90-х гг., через 70 лет после этих замечаний евразийца, что противоположные идеологически Л. Гумилев и С. Хантингтон считают так же.
Евразийцев тогда не просто не любили, их ненавидели. Иван Ильин писал о грядущем «урало-алтайском чингисханстве», а П. Струве – учитель Савицкого в былые петербургские годы – называл евразийцев «стервецами», злобно добавляя, что главнейшим азиатским даром для судеб России была «монгольская рожа Ленина»282.
Вот что произошло через десяток лет после этих перманентных препирательств. Шел очередной диспут в Белграде, где П. Струве заявил, что настоящий враг находится не на Востоке (речь шла об обострении отношений СССР и Японии) и не на Западе, а в России. Любопытно, что выступивший вслед за ним внук Льва Толстого – И. И. Толстой – напомнил, что П. Б. Струве говорил такие же слова в дни русско-японской войны. «Что же, – спросил он, – наш настоящий враг всегда, во все времена находится именно внутри России?»283
Евразийцы отличались тем, что не считали революцию абсурдом, случайностью и концом русской истории. Конструктивное отношение евразийцев к русской революции – главное отличие между ними и другими группировками русских эмигрантов284. Сказать нечто подобное словам П. Струве не мог бы ни один из лидеров евразийства; при всех условиях они были за Россию.
Вместе с тем евразийская концепция имела глубокие корни в русской и мировой историографии. Это, прежде всего, опора на Н. Данилевского, который считал, что прогресс – это возможность исходить поле истории во всех его направлениях285. Подобные мысли развивали и евразийцы, противопоставляя «общечеловеческому» национальное, всеобщему – отдельное, индивидуальное.
Параллельно с работами евразийцев на Западе появилась сенсационная тогда книга О. Шпенглера «Закат Европы» (1918), направленная против европоцентризма, говорящая об упадке германо-романской цивилизации. Эти идеи смыкались с тем, что гораздо раньше отмечал Данилевский; например, такую черту германо-романского менталитета, как насильственное навязывание своего образа жизни и образа мыслей другим.
Из русских авторов, работавших параллельно с евразийцами, П. Савицкий выделял Всеволода Иванова, который, защищая их, писал: «Движение евразийцев должно быть приветствуемо всеми любящими свою страну русскими людьми. Из их исследований веет душистостыо степей и пряными запахами Востока. Они правильно вносят поправку в дело славянофилов, ища на Востоке того, чего не хватало Аксакову, Хомякову, Константину Леонтьеву, чтобы обосновать наше отличие от Европы. Только перетряхивая с полным пересмотром историю Востока, найдем мы самих себя»286.
Но то, что научно (чаще, увы, сухо-научно) формулировалось в кабинетах ученых России или в эмигрантских листках Софии, Праги, Берлина, становясь достоянием очень узкого круга элиты, спонтанно выплескивалось в романах и поэмах лидеров «серебряного века». Видимо, идеи евразийства носились в воздухе. Это отмечал и Н. Трубецкой в 1921 году в одном из писем Р. Якобсону287.
Примеров такого «опережения» много. В 1912 г. Велимир Хлебников заявил: «Я знаю про ум материка, нисколько не похожий на ум островитян. Сын гордой Азии не мирится с полуостровным рассудком европейцев»288. Он не мог читать книгу О. Шпенглера, появившуюся на десяток лет позже; не читал он, конечно, и сугубо научной статьи X. Маккиндера 1904 г.
У Андрея Белого в его знаменитом «Петербурге» речь идет о российской столице в 1905 г., о насилии и ужасе, но уже доминируют «азиатские мотивы», в частности, всадники Чингисхана. Еще ярче этот мотив присутствует в блоковских «Скифах»:
Мильоны – вас, нас – тьмы, и тьмы, и тьмы!Попробуйте, сразитесь с нами!Да, скифы мы! Да, азиаты мыС раскосыми и жадными очами!
Эпиграфом к этому стихотворению А. Блок взял слова Владимира Соловьева (1853–1900): «Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно». Русские – скифы, по А. Блоку, держали щит меж двух враждебных рас – монголов и Европы. Характерно, что предисловие к блоковским «Двенадцати» в Российско-Болгарском издательстве в Софии написал евразиец П. Сувчинский. В 1916–1918 гг. в России развилось движение, называемое «Скифы», связанное со школой символистов, возглавлявшееся критиком В. Ивановым-Разумником.
Не значит ли это, что первые импульсы евразийства шли из «серебряного века»? Кто мы, Европа или Азия? – было вопросом № 1. Ответ евразийцев: «Россия есть не только «Запад», но и «Восток», не только «Европа», но и «Азия», и даже вовсе не Европа, а Евразия». П. Савицкий пояснял: «Франция есть часть Европы, Россия же составляет «континент в себе», в определенном смысле «равноправный» Европе»289. Россия – это государство-материк или государство-мир290. Это – многообразный, очень многоплановый тезис. Евразийцы здесь не новаторы; всякое новое – хорошо забытое старое. Еще А. Пушкин писал, что Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой, что «история ее требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада». Неожиданно? Да. Резко? Да, крайне резко... Но неожиданно только, если мы никогда не задумывались над знакомыми с детства словами:
Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно.
Но, значит, Россия – не Европа, иначе зачем прорубать туда окно? Не только Пушкин в ту пору осознавал это; типично «евразийский» лозунг – «России надо овосточиться» выдвинул в 1836 г. при жизни поэта его знакомый, Владимир Титов – любомудр, литератор и дипломат. А через год Андрей Краевский в статье «Мысли о России» почти дословно предваряя евразийцев, писал, что страна наша – не Азия и не Европа, а нечто третье, срединное и самостоятельное. Поэтому существует мнение, что евразийство могло бы считать себя «не младше младших славянофилов, а старше старших»291.
Все это прорывалось тогда и на официальном уровне. В письме-отчете В. Одоевского «Ее Императорскому Высочеству Марии Павловне», поданном в 1858 году, были такие слова: «Иностранец, самый правдивый, самый добросовестный, самый ученый – никогда не поймет Россию, ибо иностранцы все русские события меряют на свой масштаб, руководствуясь своей теорией, своими этнографическими наблюдениями, или меряют нас на масштаб азиатский, но наш масштаб ни западноевропейский, ни азиатский, но свой»292.
Многократно выходил на эту тематику (Россия – Европа) Ф. М. Достоевский. В своих «Дневниках» он писал: «Итак, вот что значило перемолоться из русского в настоящего европейца, сделаться уже настоящим сыном цивилизации, – замечательный факт, полученный за двести лет опыта. Вывод тот, что русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России. Того ли желали те, кто прорубал окно?.. Русскому ни за что нельзя обратиться в европейца, оставаясь хоть сколько-нибудь русским, а коли так, то и Россия, стало быть, есть нечто совсем самостоятельное и особенное, на Европу совсем не похожее и само по себе серьезное»293.
В другом месте Достоевский писал о Европе и России следующее: «Враждебность к нам Европы; отвращение ее от нас как от чего-то противного; отчасти даже некоторый суеверный страх ее перед нами и – «вечный известный давнишний приговор ее о нас: что мы вовсе не европейцы»294. Не случайно П. Савицкий прямо называл среди предшественников евразийства Гоголя и Достоевского, а у Н. Трубецкого – целый блок серьезных работ о творчестве Федора Михайловича295.
Что важнее всего: Россия-Евразия – другой мир географически, исторически и духовно. Это – русский мир, центральный мир Старого материка, ибо Россия занимает на этом материке основное его пространство, его торс. Устраните этот центр, утверждал П. Савицкий, и все остальные его части и вся система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Китай, Япония) превращается как бы в «рассыпанную храмину»296.
Увы, это предсказание не оправдалось, «материковые окраины» благополучно существуют и даже процветают (ЕС, Япония, ныне – Китай), и все-таки глобальная геополитическая ситуация после устранения России стала и неустойчивее, и непредсказуемее, и опаснее на порядок... В 1997 г., уезжая из России, где он проработал много лет, отнюдь не левый итальянский журналист Джульетте Кьезе писал: «Проблемы Запада будут столь же колоссальными, как и огромное пространство России, лишенное идей и планов и полное несметных богатств, оставленных на разграбление всех»297.
