Сабатино Москати - Цивилизации Древнего Востока
С только что описанной архитектурной схемой связаны несколько дополнительных элементов. Во-первых, это сфинксы, о которых мы поговорим в разделе, посвященном скульптуре. Затем обелиски – характерный тип гранитной четырехгранной колонны с высеченными на всех четырех гранях надписями; мы знакомы с этими обелисками по образцам, вывезенным в Европу и украшающим теперь европейские города. Колонны в храмах были, как правило, двух основных типов: пальмовидные колонны с гладкой поверхностью и капителью в виде раскидистых пальмовых листьев; и лотосовидные колонны с желобчатой поверхностью и капителью в виде более или менее раскрытых цветков лотоса. Наконец, и стены храма, и колонны украшены рельефами с изображением подвигов фараона и историческими надписями с их описанием.
Мы уже упоминали заупокойный храм, строившийся в комплексе с пирамидой еще со времен Древнего царства; в период Нового царства он тоже достигает высшей точки развития. Красивейший из таких храмов – который, однако, нельзя принять за образец – это храм в Дейр-эль-Бахри, построенный по приказу царицы Хатшепсут. В естественном скальном амфитеатре перед вами встают две крытые галереи, а над ними – святилище, которое представляет собой несколько молельных залов, высеченных в горном склоне.
В гражданской архитектуре мы имеем лишь разрозненные остатки царских дворцов; но, насколько нам известно, они строились по тому же принципу, что и крупные загородные особняки, примеров которых у нас довольно много. Они состоят из трех основных секций: входного зала с колоннами; центральной приемной, тоже с колоннами, с приподнятой платформой с каждой стороны и очагом в центре; третья часть включала личные покои, ванные комнаты и кухни. Кроме того, там имелись помещения для слуг и сад перед входом. Городские дома, очевидно, были менее просторными; реконструкции показывают, что в Египте, в отличие от Месопотамии, имелись дома высотой больше одного этажа.
Если в Месопотамии искусство скульптуры был развито в очень ограниченной степени, то в Египте оно расцвело безмерно. Здесь не было никаких ограничений по материалу, – и, кстати говоря, египетские скульпторы не боялись использовать и другие материалы (к примеру, дерево, в котором они достигли превосходных результатов). Человеческие фигуры преобладают в рамках четко определенного стиля, который тем не менее не сковывает и не искажает работу художника.
В египетской скульптуре, несомненно, имеются собственные каноны, включая как геометрический принцип, который мы уже отмечали в искусстве Месопотамии (с необходимыми изменениями), так и закон фронтального изображения, вообще характерный для Древнего мира. К этим принципам следует добавить тот факт, что целью художника является изображение не факта или события, а человека, личности. В особенности это относится к статуям богов и фараонов, в которых даже поза жестко задана и ограничена несколькими каноническими типами (сидящий на троне или стоящий прямо с одной ногой впереди, но в совершенно статичной позе).
Однако в противовес сравнительному стилистическому единству позы в изображении черт лица наблюдается большое разнообразие. Справедливо замечено, что за этим стоит, в частности, религиозный мотив: поскольку статуя должна служить прибежищем духу умершего при возвращении его в этот мир, сходство должно быть безошибочным и вообще наилучшим. Древним египтянам художественных способностей было не занимать, поэтому лица их статуй живо свидетельствуют о наблюдательности, о чудесном многообразии тем, о силе самовыражения. И это не все: судя по всему, художник пытается через физические черты выразить глубинную сущность личности человека, иногда намеренно сглаживая яркие черты и организуя их в благородном спокойствии, иногда, наоборот, заостряя их в тревожном беспокойстве. Так, в истории египетской скульптуры мы находим сочетание и чередование двух тенденций: с одной стороны, сдержанной и спокойной, почти идеалистичной; с другой – отмеченной подчеркнутым реализмом. Но в обоих случаях мы далеки от застывшего и однообразного традиционализма и стилизованного символизма, характерных для месопотамского искусства.
В Египте художественное совершенство, как мы уже знаем, возникло не в результате эволюции. Даже Древнее царство может похвастать первоклассными достижениями. Одно из них – произведение этого периода, в котором наилучшим образом проявилось сочетание канонической геометричности, с одной стороны, и совершенно субъективного выражения – с другой. Это луврский писец (фото 17). Писец сидит скрестив ноги, с развернутым свитком папируса на коленях; все части скульптуры идеально пропорциональны и согласованы. Но стоит взглянуть на резкие черты, выдающиеся скулы, длинные, подвижные, чуть поджатые губы и живые глаза, – и мы видим человека, личность во всей ее полноте и выразительности. В очерке, посвященном искусству Египта, Донадони пишет: «Самая абстрактная геометрическая схема реализуется самыми очевидно натуралистичными средствами. Художник думает кубами, или сферическими поверхностями, или цилиндрами и создает композицию в соответствии с математически пропорциональной схемой. Эта фигура легко могла бы послужить иллюстрацией к геометрическим теоремам, если бы мы могли хоть на мгновение абстрагироваться от ее настоящего значения. Но абстрагироваться нам не дано, это совершенно невозможно. Вера скульптора в изобразительные возможности его геометрии так точно совпадает с его египетской верой в реальность и египетским отвращением к украшательству, что ошибка невозможна. Он заново создал человеческую натуру, свою собственную, придав новый порядок эмпирической случайности того, что неживая природа поставила перед ним; он придал своему творению значение и ценность. Точно так же, как физический закон не меняет мир явлений, но упорядочивает его для нас, так и эта статуя организует бесформенную и неопределенную действительность печатью человечности».
Вообще говоря, противостояние между идеалистической и реалистической тенденциями в египетском искусстве не проявляется явно до периода Нового царства. Здесь же мы видим, с одной стороны, изящные гармоничные линии и спокойное выражение лица, смягченное легкой улыбкой; в качестве примера можно привести статуэтку генерала, хранящуюся в Каирском музее (фото 18). С другой стороны, мы видим также яростную жажду реализма, за которой стоит религиозный кризис, находящий выражение в таких работах, как статуя Менофиса IV, также из Каирского музея (фото 19). В этом костистом лице с пухлыми губами и острым подбородком художник пошел дальше самой реальности.
Видя, что характерной чертой египетской скульптуры было правдивое отображение природы, мы не должны делать вывод, что эта верность истине исключает в произведениях египтян фантастические элементы, тем более те, что относятся к сфере религиозных представлений и верований.
Напротив, нигде, возможно, воображение не переплеталось так тесно с реальностью или, скорее, не принималось как некая высшая реальность. В скульптуре примером такого слияния может служить такой типично египетский памятник, как сфинкс. Древнейший и монументальнейший из всех, сфинкс из Гизы (фото 20) первоначально был скалой, напоминавшей своими очертаниями лежащего льва. Человеческие руки усилили и подчеркнули это сходство, высекли из камня человеческую голову, – и в результате возник величественный символ могущества фараонов. Позже сфинкс стал отдельным видом статуи, вход в храмы охраняли уже целые аллеи сфинксов; в каком-то смысле сфинкс стал египетским эквивалентом тех гигантских фантастических животных, которые устанавливались в воротах месопотамских святилищ.
В Египте барельеф и роспись составляют практически один художественный жанр с общими техниками (ибо рельефы часто разрисовывались) и темами. И то и другое получило очень широкое развитие; и если по количеству рельефов Месопотамия еще может выдержать сравнение с Египтом, то в отношении росписи все совсем не так: от месопотамских росписей до нас дошли лишь отдельные фрагменты, причем очень плохо сохранившиеся, а образцы египетской живописи многочисленны и в прекрасном состоянии.
В отношении теоретических принципов египетское искусство очень похоже на остальной мир Востока, в их практическом применении – оно уникально. Египетский художник, как и его месопотамский собрат, подходит к проблеме изображения объективно, а не субъективно и рисует фигуры людей и предметы такими, какие они на самом деле, а не какими кажутся. Тем не менее внутренне присущее художественное чувство помогает ему избежать механического наложения планов; он предпочитает выдерживать единый план изображения, в котором может найти решение своих проблем, не создавая очевидного противоречия с реальностью. В египетском искусстве тоже имеется множество традиций, определяющих изображение человеческой фигуры. В основном правила здесь те же, что и в Месопотамии: лицо изображается в профиль, но глаз показывается фронтально; плечи и таз изображаются фронтально, руки и ноги – в профиль. Но все элементы объединяет гармоничная свобода, которая уменьшает или совсем устраняет впечатление неподвижности. Более того, движение присутствует; то самое движение, которого не хватает месопотамским фигурам, здесь утверждается с полнотой, которой совершенно не мешает сдержанность стиля.
