Ричард Дейвенпорт-Хайнс - В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000
В то время как у коки имелась длинная история, другие наркотические вещества, имеющие значение для истории наркотиков XIX века, открыл дармштадский химик Юстус фон Либиг (1803-1873). В 30-х годах он исследовал составляющие эфира, спирта и их производных. Результатом явилось открытие нового наркотика хлорала (полученного воздействием сухого хлора на этиловый спирт), синтезировал хлороформ и углубил понимание свойств эфира. Оскар Либрих (1839-1908) в научной работе, опубликованной в Берлине в 1869 году, представил в качестве анестезирующего средства хлоралгидрат. В Германии, Англии и в других странах это вещество стали назначать от бессонницы вместо опиатов. В 1869 году Хью Беннетт (1812-1825) из Эдинбургской королевской больницы провел испытания хлорала на пятидесяти двух пациентах. Он сообщал, что препарат имеет большую ценность для врачей, поскольку вызывает более здоровый сон, чем опиаты. Джордж Бальфур (1823-1903), специалист по сердечным заболеваниям, учившийся в Эдинбурге и Вене, писал в 1870 году об успешном применении хлорала при лечении кашля, различных болей и бессонницы. Медики рекомендовали это вещество в качестве тоника при меланхолии и для лечения третичного сифилиса. Левинштайн в Берлине начал заменять им морфин при лечении наркоманов. Однако вскоре врачи выявили неблагоприятный эффект хлорала. Реформист санитарии, сэр Бенджамин Уорд Ричардсон (1828-1903), еще в 1971 году предупреждал о возможности привыкания к хлоралу. Изучив коммерческие данные четырех фирм, он пришел к заключению, что с августа 1869 года было поставлено 36 миллионов наркотических доз хлорала. На этот препарат переходили алкоголики. В качестве обезболивающего его применяли больные невралгией и другими хроническими заболеваниями. Измученные тревогой или горем люди пили его против бессонницы и продолжали принимать, пока не обнаруживалось, что случайные дозы превратились в постоянные. Зависимость от хлорала не была столь распространенной среди женщин, этот препарат не могли позволить себе бедняки, но к 1879 году Ричардсон опять предупредил, что хлорал нашел широкое применение в наиболее активных слоях среднего класса – коммерческом, литературном, медицинском, философском, артистическом и церковном. Это вещество нарушало пищеварение, естественный сон, разрушало нервную систему. Появлялись перебои в сердцебиении, возбуждение, неуверенность в себе и вспыльчивость. Ричардсон настаивал на том, чтобы хлорал назначался исключительно в медицинских целях. Если он использовался не под наблюдением врача, то становился не благом, а проклятьем.
Иногда при приеме хлорала случались передозировки и самоубийства. Молодой лондонский врач из больницы Черинг-Кросс, Эдвард Амфлетт (1848-1880) умер от передозировки. «Британский медицинский журнал» писал, что как и другие медики, привыкавшие к использованию этого опасного препарата, он «потерял осторожность». В случае с Амфлеттом существовали подозрения в самоубийстве: его недавно бросила невеста, а ее письма, как свидетельствовал брат покойного, были достаточно грубыми, чтобы «свести его с ума». В 1876 году министерство по делам церкви, образования и медицины Германии приказало издать публичное предупреждение о возможности отравления хлоралом. Профессор Рудольф Бём (род. 1844), работавший в психиатрической клинике в Баварии, полагал, что поскольку препарат поступил на рынок недавно, «большое количество несчастных случаев должно послужить веской причиной для соблюдения осторожности при его назначении».
В то время как многие люди, привыкшие к опиатам в результате медицинского применения, продолжали выполнять свои семейные и рабочие обязанности, хлорал делал свои жертвы непригодными ни к семейной жизни, ни к работе. Следовательно, он подвергался большему осуждению. Это отношение к препарату явно проявляется в одной из историй болезни, опубликованной в 1877 году. Хозяину магазина (инициалы Ф.С.П., род. 1830), в 1870 году был прописан хлоралгидрат и бромид калия для лечения задержки мочеиспускания. Он принимал эти вещества в течение шести лет, и его друзья не замечали каких-либо вредных последствий. Однако позже больной признал, что «хлорал в некоторой степени поработил его, так как он чувствовал необходимость в его успокаивающих свойствах, а не только в лечебных – что-то вроде тяги к выпивке у закоренелого пьяницы». Через шесть лет Ф.С.П. давали хлорал для облегчения дыхания при приступе бронхита. Он скоро вылечился, но дела в магазине и смерть брата вызвали у него депрессию, и он стал искать забвение в хлорале. Много месяцев после этого он продолжал вести дела, держа при себе флакон с препаратом, из которого отпивал каждые полчаса или час. Действие дозы начиналось через пять-десять минут и продолжалось от тридцати минут до часа. Хлорал придавал ему спокойствие.
«С каждой дозой его охватывало призрачное чувство комфорта и блаженного состояния… После приема наркотика он не жаловался ни на головную боль, ни на головокружение, ни на угнетенность. Однако возникала апатия, ощущение умственной слабости и усталости, а вместе с ними – нежелание работать и неспособность к продолжительной умственной деятельности. Он становился раздражительным и сварливым, и когда его что-нибудь особенно нервировало, он прибегал к хлоралу… Когда зависимость от наркотика полностью овладела им, друзья обратили внимание, что у него появились деспотические наклонности, ослабление умственных способностей, явная моральная деградация, отклонения в эмоциональной жизни и характере. Он стал лживым, неискренним, естественная привязанность к жене и детям постепенно исчезала, а вместо нее возникла нездоровая неприязнь. Им овладевали раздражение и вспышки гнева, временами он угрожал жене. Несмотря на ее просьбы, он уходил из дома и бесцельно бродил по улицам. Ему стали безразличны свои обязанности и самоуважение – кратко говоря, он превратился в морального безумца».
Когда Ф.С.П. положили в Королевскую эдинбургскую психиатрическую лечебницу, он вел себя, как душевнобольной и стал жертвой параноидного бреда, утверждая, например, что к нему проявила интерес королева. Ему запретили прием хлорала, наркотиков и снотворных препаратов. Вместо этого Ф.С.П. назначили тоник на стрихнине и максимум упражнений на свежем воздухе. Это лечение, а также строгий распорядок психиатрической клиники позволили ему выписаться через три месяца.
Исследование Кейна 107 врачей США, проведенное в 1880 году, выявило 135 пациентов с зависимостью от хлорала. Семьдесят семь пациентов были мужчинами (включая священников, врачей, редакторов, клерков и фермеров), большинство из них злоупотребляли алкоголем. Тридцать шесть были женщинами (в основном, замужними), среди которых были проститутки и медсестры. Отсюда можно сделать вывод, что на каждого врача в США приходился, как минимум, один пациент с зависимостью от хлорала. Кейн писал, что и у мужчин, и у женщин привыкание формировалась вследствие приема этого вещества для снятия бессонницы или депрессии, из-за семейных ссор, неудач в бизнесе и тому подобных неприятностей. Другие слышали или читали о магическом воздействии препарата и хотели попробовать его сами. Хлорал был популярен у людей, страдающих бессонницей. По словам лорда Дерби (1826-1893), нездоровье десятого графа Бедфорда (1852-1893), болевшего диабетом, осложнялось праздностью и апатичностью, что привело к постоянному употреблению хлорала. Несмотря на вялость, граф отличался живым умом. В 1882-1883 годах парижскому подростку Андре Жиду (1869-1951) прописали от бессонницы хлорал, который притуплял все его ощущения. В зрелом возрасте писатель возмущался врачом, с которым консультировалась мать. «И это для едва сформировавшегося мозга! Я считаю, что в моем слабоволии и плохой памяти виноват именно он. Если бы можно было подать иск мертвецу, я вызвал бы его в суд. Я едва могу сдержать свой гнев при мысли, что каждую ночь на протяжении многих недель флакон с лекарством был в моем полном распоряжении, и мог выпить его столько, сколько хотел».
Немецкий писатель Карл Гуцков (1811-1878) увлекся хлоралом и стал, в конце концов, его жертвой. Выдающийся драматург, чей девятитомный роман «Ночь духа» (1580-1851) был ярким отображением прусского общества, сам олицетворял жестокое нервное напряжение того времени. Под воздействием хлорала, который он принимал против бессонницы, писатель стал крайне восприимчивым к окружающему миру, у него появилась мания преследования, а в 1865 году он предпринял неудавшуюся попытку самоубийства. Несмотря на то, что Гуцков продолжал работать, он страдал тревогой, которую пытался подавить, переезжая из одного немецкого города в другой. Он умер по нелепой случайности, когда в наркотическом ступоре опрокинул керосиновую лампу, находившуюся слишком близко к софе. Хотя от дыма он проснулся, но не успел выбежать из комнаты и задохнулся. По словам прусского врача и фармаколога Луи Левина (1850-1929), Гуцков принимал хлорал по назначению врача, но слишком большие дозы ускорили его умственную деградацию.
