Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Провал политики «большого скачка» и особенно опыт 1931 г. ясно показывали, что срочное изменение курса является насущной задачей, единственным способом если не предотвратить, то смягчить кризис. Проблема заключалась, однако, в том, что система высшей власти, созданная на волне скачка, не обеспечивала адекватную реакцию на кризисные явления. Нацеленная на осуществление форсированной индустриализации и коллективизации любой ценой, эта система отторгала любые корректировки курса вплоть до того последнего момента, когда последствия кризиса становились необратимыми. В решающей мере эти свойства системы высшего руководства определялись личными качествами и установками создателя системы Сталина, получившего после разгрома оппозиций почти неограниченные полномочия. Политическая гибкость Сталина имела характер «кризисного прагматизма», была ограниченной и непоследовательной.
* * *
С точки зрения соотношения влияния между Сталиным и Политбюро как коллективным органом руководства система высшей власти, сложившаяся в начале 1930-х годов, может быть охарактеризована как система смешанного типа. В ней соединялись несколько разнонаправленных тенденций. Политбюро все еще действовало достаточно активно, с соблюдением формальных процедур. Вместе с тем расширялась практика принятия опросных решений и проведения узких совещаний у Сталина. Члены Политбюро сохраняли определенное политико-административное влияние, свидетельством чего была целая серия демонстративных заявлений об отставках и конфликтов между Сталиным и его соратниками. Однако Сталин, как правило, добивался проведения своих решений, удерживая инициативу по всем принципиальным вопросам. Глубокий социально-экономический кризис и нараставший голод в определенной мере ослабляли позиции Сталина. В то же время угроза, нависшая над режимом, способствовала дальнейшей консолидации членов Политбюро вокруг Сталина.
Архивные документы не подтверждают версии о наличии в Политбюро каких-либо группировок, сложившихся на основе разных подходов к текущей политике и боровшихся за влияние на Сталина. Зафиксированные в документах многочисленные конфликты в высших эшелонах власти возникали на почве межведомственных противоречий. В связи с этим между членами Политбюро действительно возникали определенные неформальные союзы, которые, однако, не вписываются в схему фракций «умеренных» и «радикалов». Непосредственными причинами конфликтов были распределение финансовых и иных ресурсов, критика в адрес ведомств со стороны контролирующих организаций или печати, кадровые перемещения и т. д. Члены Политбюро, возглавлявшие определенные ведомства, считали своим неотъемлемым правом самостоятельно распоряжаться в своей «вотчине».
С точки зрения воздействия на соотношение сил в Политбюро ведомственные конфликты играли двоякую роль. С одной стороны, они были оружием, при помощи которого члены Политбюро отстаивали неприкосновенность сферы своего влияния и остатков «коллективного руководства». С другой стороны, такие конфликты усиливали разобщенность Политбюро и позволяли Сталину играть роль арбитра. Используя реальные проблемы, вызываемые ведомственным эгоизмом, Сталин (главный виновник политики скачков и вызываемой ею агрессивности ведомств) в ряде случаев активно разыгрывал «антибюрократическую» карту. Резкая критика ведомств и их руководителей за «антигосударственные» действия была для Сталина удобным методом контроля как за членами Политбюро, так и за процессом принятия решений в целом. Все как «реформаторские», так и репрессивные начинания, судя по документам, исходили либо от самого Сталина, либо были результатом согласованной позиции Политбюро.(
Глава 3
ГОЛОД. 1932–1933 гг
Страшный голод, пик которого пришелся на рубеж 1932–1933 гг., деградация сельского хозяйства, провал планов форсированной индустриализации, нарастание социальной напряженности ставили под вопрос жизнеспособность режима и политическую состоятельность самого Сталина. Ответом Сталина и его соратников на нарастание кризиса было усиление террора вплоть до того критического уровня, когда последствия государственного насилия стали угрожать самим основам системы. Реквизиции продовольствия в голодающей деревне вызвали многомиллионные жертвы, но все равно не дали государству того количества хлеба, на которое оно рассчитывало. Победа, одержанная в войне с крестьянством, оставляла неразрешенной ключевую проблему: обеспечение минимальной эффективности колхозного производства и предотвращение постоянных повторений голода. Массовые репрессии вызвали дезорганизацию и хаос в карательной системе. Кризис выявил пределы форсированной индустриализации и продразверстки в деревне, заставлял задуматься о смене курса даже самых ярых его приверженцев по главе со Сталиным.
Несмотря на критичность ситуации, Сталин не сталкивался с серьезными вызовами в руководящей верхушке партии-государства. Сталинские соратники, в полной мере разделявшие ответственность за голод и разруху, предпочитали тактику сплочения вокруг вождя. Отдельные колебания и минимальные разногласия в Политбюро не имели принципиального значения. Дополнительным фактором этой консолидации служили показательные кампании против инакомыслящих в партии. В годы кризиса окончательно утвердился тот механизм принятия государственных решений, который начал складываться в контексте политики «большого скачка».
Реквизиции и государственная помощь
В силу прежде всего политических причин проблемы голода 1932–1933 гг. в последние годы стали предметом разногласий между историками. Исходной точкой споров являются несколько очевидных и общепризнанных фактов. Во-первых, в результате хлебозаготовок 1932 г. основные сельскохозяйственные районы страны поразил жесточайший голод, который продолжался до нового урожая. Во-вторых, причиной этого голода были не природные катаклизмы, а целенаправленные действия сталинского руководства, жесткой рукой, невзирая на миллионные жертвы, изымавшего из деревни последние ресурсы. В-третьих, голодающему крестьянству практически не оказывалась государственная помощь, являвшаяся обычным способом смягчения голода в истории досоветского и начального советского периода. В-четвертых, основная часть голодающих районов (прежде всего Украина и Северный Кавказ) были окружены полицейскими кордонами, не допускавшими выезд крестьян в более благополучные области, что вело к еще большему увеличению смертности. Все это позволяет историкам утверждать, что голод имел рукотворный, искусственный характер. И в этом пункте мы вновь упираемся в проблему мотивов и логики действий высшего руководства страны, прежде всего Сталина.
Первое серьезное исследование проблемы голода 1930-х годов было проведено Р. Конквестом, книга которого «Жатва скорби»[295], как и другие работы этого выдающегося историка, вызвала огромный интерес и споры. Блестяще написанное исследование основывалось на доступных в то время материалах — в основном свидетельствах советских граждан, переживших голод, и иностранных наблюдателей, волею случая оказавшихся в СССР. Концепция Конквеста исходила из того, что голод 1932–1933 гг. был прежде всего голодом-геноцидом, намеренным уничтожением украинского крестьянства на Украине и Северном Кавказе. Таким кровавым способом, считал Конквест, Сталин укреплял свою диктатуру, в частности, подавлял особо опасное для режима противостояние Украины политике большевиков и ее стремление к самостоятельности. Было бы неправильно списывать такие трактовки только на счет политической ангажированности. Картина, открывавшаяся перед глазами западных историков в результате изучения источников, действительно была ужасной. Сотни, тысячи свидетелей утверждали, что голод был вызван тем, что государственные уполномоченные забирали весь хлеб до последнего зерна, а специальные команды не выпускали крестьян из обреченных на голод деревень. С этими свидетельствами невозможно было не считаться.
После распада СССР теория антиукраинского голода-геноцида получила широкое распространение и стала частью государственной идеологии независимой Украины. Пользуясь широкой поддержкой со стороны государства, украинские историки сумели создать ряд важных трудов по истории голода, а главное — ввести в оборот значительный комплекс документальных материалов[296]. Российские историки, в своем большинстве отвергающие теорию антиукраинского голода-геноцида, доказывают, что эта трагедия имела общесоюзный характер и затронула почти все народы СССР. Однако достижения российских историков в изучении этой проблемы и выявлении новых документальных источников пока выглядят достаточно скромно. Усилий историков-аграрников, объединявшихся вокруг патриархов этого направления В. П. Данилова, И. Е. Зеленина, Н. А. Ивницкого, оказалось недостаточно. Работы представителей этого кружка, таких, как пензенский профессор В. В. Кондрашин, автор самой полной и значительной работы по истории голода в российских регионах, чрезвычайно важны, но немногочисленны[297]. Дефицит комплексных исследований голода, а также его политической составляющей не позволяют восполнить также всевозможные бюрократические запреты на доступ к российским архивам.
