Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Между тем вопрос о планах приобретал все более острое значение. Май и июнь 1932 г. был отмечен почти полным истощением всех продовольственных запасов на местах и нарастанием голода. Исходя из реального состояния сельского хозяйства, местные руководители настаивали на дальнейшем снижении планов. Например, 10 июня 1932 г. Сталин получил два письма от украинских руководителей — председателя СНК республики В. Я. Чубаря и председателя украинского ЦИК Г. И. Петровского. Оба писали о голоде, о тяжелом положении сельского хозяйства и необходимости в связи с этим корректировки планов. Особенно откровенен и резок был Петровский, находившийся под впечатлением своей поездки по районам Украины. Произнеся ритуальную фразу по поводу активности кулака, Петровский посвятил большую часть своего письма критике государственной политики в деревне, в частности непосильных хлебозаготовительных планов. Петровский утверждал, что принятие высокого заготовительного плана из урожая 1931 г., хотя и вызывалось государственными потребностями, было ошибочным. В результате «порядочная часть села охвачена голодом». С явным сочувствием Петровский воспроизводил высказывания крестьян: «Зачем создали искусственный голод, ведь у нас был урожай; зачем посевматериал забирали — этого не было даже при старом режиме». Петровский просил оказать Украине помощь продовольствием и при этом предупреждал, что новые хлебозаготовки в силу плохого проведенного сева будут еще тяжелее[284]. Получив эти письма, Сталин сообщил Кагановичу: «Письма Чубаря и Петровского мне не понравились». Отвергнув возможность дополнительной помощи Украине и сокращения плана хлебозаготовок, Сталин писал: «По-моему, Украине дано больше, чем следует. Дать еще хлеб незачем и неоткуда»[285]
Сталкиваясь с острыми продовольственными проблемами накануне сбора нового урожая, Сталин решил готовиться к решительным действиям во время предстоящих хлебозаготовок. 7 июля 1932 г. Политбюро по настоянию Сталина приняло решение о фактическом повышении планов, установив высокие задания по изъятию гарнцевого сбора. Хлебозаготовительный план 1932 г. был доведен до уровня, почти равного нереальному и невыполненному плану 1931 г. Кроме того, по настоянию того же Сталина Политбюро приняло решение, еще более усугублявшее ситуацию. При доведении плана до районов и колхозов применялась «страховая надбавка» в 4–5 % для обеспечения выполнения планов областью в целом[286]. Все вместе это означало, что в реальности, дойдя до отдельного колхоза, план во многих случаях был выше, чем виды на урожай. Для крестьян это означало неизбежный голод после заготовок, независимо от того, насколько старательно они собирали бы урожай. Недоверие деревни к государству достигло крайних пределов.
Все эти маневры свидетельствовали о том, что Сталин отказался воспользоваться таким эффективным средством стимулирования хлебозаготовок, как фиксированный на разумном уровне налог. Забегая вперед, можно отметить, что, уступая обстоятельствам, правительство с конца лета 1932 г. постепенно снижало планы хлебозаготовок для колхозов и крестьян и довело их с 18,1 млн тонн в мае 1932 г. до 15,5 млн тонн в январе 1933 г. (фактически было заготовлено 14,9 млн тонн)[287]. Если бы задание в 15 млн тонн было установлено с самого начала и быстро доведено до мест с обещанием не превышать установленные планы, ситуация в деревне, несомненно, была бы более благоприятной. Избранный Сталиным путь — попытка обмануть крестьян при помощи подтасовки цифр и постепенное, под напором обстоятельств, сокращение планов — лишь ухудшали положение. На примере Украины механизм этих антистимулов объяснял в своем письме Сталину 27 декабря 1932 г. секретарь ЦК КП(б) Украины М. М. Хатаевич: «[…] План хлебозаготовок в 425 млн пудов, которые вначале получила Украина (после снижения в конце 1932 г. — 315 млн. — О.Х.), не содействовал созданию должной мобилизованности в борьбе за хлеб. Многие работники, формально приняв этот план, в душе были уверены в его невыполнимости и на деле не дрались ни за какой план. Если бы Украина в самом начале получила план миллионов 350 пудов […], то сейчас было бы заготовлено, во всяком случае, не меньше, а, может быть, и больше всего того количества хлеба, которое нам следует сдать по ныне действующему уменьшенному плану хлебозаготовок»[288]. В общем, как отмечает В. В. Кондрашин, «если бы сталинское руководство приняло во внимание быстро распространяющиеся панические настроения в деревне в связи с голодом на Украине и установило более разумные планы хлебозаготовок, то тогда бы удалось избежать огромных потерь зерна при уборке урожая […]»[289].
Все перечисленные факты свидетельствовали о том, что в период нарастания кризиса вполне наметилась, хотя и не получила развития, своеобразная программа «мягкого» преодоления противоречий «большого скачка». Ее составляющими было снижение темпов роста промышленного производства и уровня капитальных вложений; сокращение импорта промышленных товаров при некотором увеличении ввоза продовольствия; замена экспорта падающего в цене зерна некоторыми другими товарами; уменьшение планов хлебозаготовок и введение для крестьян и колхозов фиксированного налога. Однако эти меры, даже если они претворялись в жизнь, были непоследовательными и запоздалыми. Всерьез этот курс начал претворятся в жизнь уже после того, как голод унес миллионы жизней, и дальнейшее продолжение прежней политики было просто невозможно.
Игнорируя экономические рычаги воздействия на ситуацию, Сталин, как обычно, искал выход в ужесточении административных мер и репрессий. Для того чтобы заставить руководителей регионов обеспечить высокие хлебозаготовительные планы любой ценой, Сталин предложил созвать в конце июня 1932 г. в Москве совещание партийных секретарей и председателей СНК и исполкомов всех хлебопроизводящих республик, краев и областей. На совещании, которое состоялось 28 июня, региональные руководители, предприняв последние попытки убедить центр снизить планы заготовок, получили категорический приказ: безусловное выполнение установленных заданий[290]. В начале июля Сталин в письме Кагановичу и Молотову предложил обдумать вопрос о снятии с должностей руководителей Украины — Чубаря и Косиора. Он также потребовал, чтобы Каганович и Молотов выехали на Украину в связи с предстоящей республиканской партийной конференцией. Перед ними Сталин поставил задачу: «Переломить настроение работников, изолировать плаксивых и гнилых дипломатов (невзирая на лица!) и обеспечить подлинно большевистские решения конференции»[291]. В переводе на обычный язык это означало заставить украинских функционеров принять к беспрекословному исполнению и публично поддержать высокие задания по хлебу. Молотов и Каганович выполнили это задание.
11 августа в письме Кагановичу Сталин вновь поставил вопрос о необходимости замены руководящей верхушки Украины — Косиора и Чубаря. Вместо Косиора он предложил направить в республику самого Кагановича[292]. Хотя, поразмыслив, Сталин отказался от этого плана, в последующие месяцы на Украине все-таки были произведены существенные кадровые перестановки, о которых будет сказано далее. В августе же, по мере того как выявлялось критическое положение с хлебозаготовками на Северном Кавказе, Сталин резко ужесточил отношение к своему недавнему любимцу — секретарю Северо-Кавказского крайкома Б. П. Шеболдаеву. Сталин потребовал подвергнуть Северно-Кавказское руководство публичной критике в «Правде», а сам послал Шеболдаеву достаточно резкую телеграмму по поводу заготовок[293].
Требуя от региональных руководителей безусловного проведения продразверстки, Сталин вооружал их дополнительными средствами для борьбы с крестьянством. По его инициативе 7 августа 1932 г. был принят чрезвычайно жестокий закон, предусматривающий расстрел или десятилетний срок заключения за хищения государственной собственности[294]. Этот знаменитый закон получил название «о пяти колосках», так как многие из осужденных по нему были голодающими крестьянами, срезавшими колоски на колхозных полях. В значительной мере именно он стал правовой базой для репрессий против крестьян и низовых работников в период голодных заготовок и символом политики сталинской власти в условиях кризиса.
* * *Провал политики «большого скачка» и особенно опыт 1931 г. ясно показывали, что срочное изменение курса является насущной задачей, единственным способом если не предотвратить, то смягчить кризис. Проблема заключалась, однако, в том, что система высшей власти, созданная на волне скачка, не обеспечивала адекватную реакцию на кризисные явления. Нацеленная на осуществление форсированной индустриализации и коллективизации любой ценой, эта система отторгала любые корректировки курса вплоть до того последнего момента, когда последствия кризиса становились необратимыми. В решающей мере эти свойства системы высшего руководства определялись личными качествами и установками создателя системы Сталина, получившего после разгрома оппозиций почти неограниченные полномочия. Политическая гибкость Сталина имела характер «кризисного прагматизма», была ограниченной и непоследовательной.
