Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный
Более подробное изложение речи владыки было опубликовано в местной кадетской газете. Так, говоря о перемене своих политических убеждений, Никон рекомендовал вспомнить Л. Толстого, считавшего «подобное явление вполне естественным. Я не был черносотенцем... Я был правым, но правым беспартийным. Мне от старого строя незачем отрекаться, так как поклонником я его не был. Мне приписывает Королев расхваливание еврейской веры. и Замысловский и Пуришкевич меня тоже в этом обвиняли. я не расхваливал еврейскую веру, но говорил, что всей национальности таких обвинений предъявлять нельзя».
Касаясь его близости к салону графини Игнатьевой и Распутину, Никон, по словам газеты, «так возмущался, что не удержался даже от резкого слова». Говоря об увольнении местного духовенства и замене его на выходцев с Украины, епископ заметил, что удалял он пьяниц, а многих представителей волынского духовенства он не знает даже лично и переводились они Синодом. Отвечая на обвинения в деспотизме, владыка заявил: «С природными свойствами характера, правда, резкого, но и правдивого, бороться мне трудно». После этого Никон сам перешел в наступление, обвиняя выступавших в сведении с ним личных счетов. «Теперь, когда я увидел озлобленные лица и понял ваш страх раба, а не свободного человека, я вижу, приговор мой написан. И я говорю здесь для людей, которые совесть не потеряли, и говорю не для этого собрания. Вы меня так тяжко наказали, и ваше наказание свершилось. Но съездом епархиальным я это собрание не считаю. Дайте мне тысячу обвинений, и я на них отвечу».
Интересно отметить, что в своем выступлении Никон коснулся и увольнения Пальмина. Подтверждая правильность своих действий, он привел уже известный нам документ о вынесении собранием духовенства г. Енисейска «порицания о. Пальмину». Однако, как и предполагал владыка, его выступление не помогло и когда съезд приступил к баллотировке, 101 депутат отказал Никону в доверии, 7 высказалось «за» при 19 воздержавшихся.
Епископ и его сторонники не сдавались, организовали параллельно с работой съезда митинг в зале Общественного собрания. По словам автора докладной записки, в президиум съезда обратился «некто Крутухо, агент Никона по кормлению амнистированных уголовников», требуя допустить на съезд с правом высказаться «по вопросу о Никоне». Он заявил, что за ним «стоит весь народ, и намекал на возможность при отказе “поговорить по-другому”». Положение, по словам председателя съезда, стало «настолько угрожающим», что они вынуждены были обратиться к местному комиссару, «прося охраны». В итоге для предупреждения «партизанских вылазок» съезд два дня занимался под охраной вооруженных солдат и милиции.
Многочисленные сторонники Никона, также писавшие в Синод, иначе излагали ситуацию вокруг съезда. По их словам, на съезде присутствовали посторонние лица, многие вели себя «крайне постыдно, все время шумно аплодировали, грубили шуткам докладчика, громко хохотали, когда докладчик издевался над епископом».
Приверженцы владыки писали, что инициатива собраться параллельно работе съезда в зале Общественного собрания исходила от «Бюро скорой помощи амнистированным уголовным арестантам», когда им стало известно, что на съезде в течение нескольких дней «обсуждался вопрос, как бы отрешить Преосвященного от занимаемой должности и даже как бы его арестовать». По их словам, «произведенное немедленно расследование» установило, что съезд далеко не представляет собой все духовенство и на нем сводятся личные счеты с епископом под влиянием некоторых священников с явно уголовным прошлым».
На собрании «никониан» председательствовал «военный следователь» полковник Н.И. Рудьков в «присутствии приглашенного от Совета рабочих, солдат и казаков депутата гражданина-солдата Ревича». Собрание выслушало речь председателя местной еврейской общины Гефтера, «явившегося для того, чтобы засвидетельствовать благодарность от всего еврейского общества епископу Никону за многое добро, им сотворенное». Другие ораторы отмечали «выдающиеся заслуги Никона, являющегося одним из наиболее достойных иерархов Православной Церкви». Наконец, было решено послать делегатов на съезд с предложением «объединиться». Однако президиум съезда, «приняв делегацию в коридоре», попросил подождать ответа и, удалившись на заседание, распустил съезд, так ничего и не ответив сторонникам владыки.
Далее, по словам авторов записки, в девятом часу вечера, когда сторонники Никона продолжали заседать, в зал Общественного собрания «буквально ворвалась кучка людей во главе с членом съезда, огромного роста дьяконом Сергеевым, который вскочил на стол и стал произносить речь явно угрожающего характера. В это время кто-то из ворвавшихся схватил за грудь одного из выступавших и стал его трясти. Все собравшиеся граждане и гражданки, испугавшись погрома, бросились к дверям и в панике, плача и крича, бежали. Таким образом, митинг протеста против “съезда духовенства” был насильственно разогнан провокаторами [и] агентами последнего».
Сообщая эти сведения в Синод, сторонники владыки в конце записки составили «справку», в которой сообщалось, что во главе съезда духовенства стоят: «бывший руководитель Красноярского Союза русского народа, на днях изгнанный воспитанниками женской гимназии, инспектор Всеволод Афанасьевич Смирнов, священник Муратов, спаивающий и обирающий инородцев, дьякон Сергеев, пьяница (ушел в дьяконы, чтобы избавиться от воинский службы). А за ними в тени идейный вдохновитель, выпущенный на днях из тюрьмы, обвиняемый в государственной измене, знаменитый провокатор Алексей Степанович Блиц (Арон Иоськов)». Данное послание заканчивалось словами: «Дай Бог таких [как Никон] светлых и больших людей побольше на Руси». Направлено оно было не только в Синод, но и председателю Государственной Думы М.В. Родзянко. Реакции на записки и сторонников, и противников Никона из Синода не последовало.
Сам епископ отправил в Синод только одну телеграмму: «...Озлобленные пастыри мною же созванного съезда превратили съезд в митинг, суд над епископом, полная мерзость». Таким образом, ситуация в епархии стала патовой. Съезд духовенства, завершив работу, выбрал из своего состава Епархиально-наблюдательный совет, который, по их мнению, должен был управлять епархией. Сам Никон, понимая, что прямая конфронтация может привести к непредвиденным последствиям, решил действовать закулисно. Можно думать, что, собирая съезд, владыка не представлял, с какой оппозицией он столкнется. Управляя епархией в течение пяти лет и постепенно превращая ее в свою «вотчину», Никон мог считать, что в корне уничтожил среди духовенства возможность даже самого слабого протеста. Однако он не учел изменившиеся политические обстоятельства, того, что, как выразился протоиерей Пальмин, «была объявлена свобода».
Совершил архиерей и тактическую ошибку. Обладая полнотой всей духовной власти и претендуя на власть светскую, Никон мог воздействовать на выборы участников съезда в соответствии со своими пожеланиями, но по каким-то причинам проявил тут несвойственную ему пассивность. Возможно, сыграла свою роль и его самоуверенность. Как бы то ни было, ранее забитое и запуганное енисейское
