Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской
Оставим в стороне фразу историка относительно единодержавной власти Василия III как своего рода дани традиции (подчеркнем, что даже такой властный и жесткий, порой даже жестокий, монарх, как Василий, и тот был вынужден выстраивать сложную систему сдержек и противовесов, на которой и основывалась его власть, сила и авторитет которой всецело определялись его умением поддерживать баланс сил и интересов влиятельных персон и «партий» при дворе). Взамен обратим внимание на расстановку акцентов в этой выдержке из статьи исследователя. А.Е. Пресняков подчеркивал, что, с одной стороны, неизбежность борьбы за власть после смерти Василия, а с другой – безнадежность его попыток сохранить эту систему поддержания баланса в придворной среде. В отсутствие верховного арбитра вся эта система неизбежно должна была пойти вразнос. Вопрос был только в том, как скоро это случится. Как развивались события в первые дни после смерти великого князя и какую роль в них играл Иван? Посмотрим, что об этом говорят источники (и историки).
4. Le Roi est mort, vive le Roi!
«Король умер, да здравствует король!» – на Руси не было эквивалента этой фразы, но общий смысл действий правящей верхушки после смерти Василия III целиком и полностью укладывается в эту формулу. Монарх выступал персональным олицетворением власти – верховной власти, и, само собой, государства. Представить, что можно обойтись без монарха (и не важно, как он будет именоваться, великим ли князем или государем, вариант – господарем), никто и помыслить себе не мог. Со смертью Василия III жизнь монархии не завершилась, и на смену умершему великому князю пришел его сын Иван. Теперь надо было соблюсти все необходимые церемонии и обряды с тем, чтобы его восшествие на престол получило легитимный характер. Митрополит Даниил не медля ни секунды, по словам летописца, «взем братию великого князя князя Юрья и князя Андрея Ивановичев в переднюю избу и приведе их к крестному целованью на том, что им служити великому князю Ивану Васильевичи всеа Русии и его матери великой княгине Елене, а жити им на своих уделех, а стояти им в правде, на чем целовали крест великому князю Василью Ивановичю всеа Русии и крепости промежу ими с великим князем Васильем». Присяга, данная братьями покойного митрополиту, включала в себя также и еще одно важное положение, а именно обязательство удельных князей «государьства им под великим князем Иваном не хотети, ни людей им от великого князя Ивана к собе не отзывати, а противу недругов великого князя и своих латынства и безсерменства стояти им прямо вопче заодин». Следом за Юрием и Андреем Даниил привел к крестоцелованию присутствовавших во дворце в момент смерти великого князя «бояр и боярьских детей и княжат» на тех же основаниях, что и братьев Василия III, «что им великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии и его матери великой княгини Елене и всей земли хотети им добра вправду и от недругов великого князя и всеа земли от безсерменства и от латынства сто-яти вопчи заодин, а иного им государя мимо великого князя Ивана не искати»[233].
Первый важный шаг по утверждению малолетнего княжича на отцовском столе был сделан. За ним последовал второй, не менее, если не более, важный – официальное «поставление» Ивана. Эта церемония состоялась в Успенском соборе 6 декабря 1533 г., «на праздник святого Николы Чудотворца»[234]. Описывая эту торжественную церемонию, псковский книжник сообщал своим читателям, что руководил ею сам митрополит Даниил в окружении архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов «и всего причта церковного», а на службе присутствовал весь цвет московской придворной знати и государева двора. «Благослови его митрополит крестом и нача емоу высочайшим гласом глаголати: Бог, государь, благословляет, князь великии Иван Васильевич Владимерскии, Московскии, Новгородцкии, Псковскии, Тверьскии, Югорьскии, Пермьскии, Болгарьскии, Смоленскии и иных земель многих царь и государь всея Руси, добре здоров буди на великое княжение, на столе отца своего», после чего «начаша емоу пети многолетье. И поидоша к нему князя и бояре и понесоша емоу дары многи»[235]. С этого момента Иван Васильевич официально стал великим князем и государем всея Руси – с этого момента можно вести отсчет его правления.
Что чувствовал княжич во время этой торжественной церемонии, какими глазами он смотрел на все это великолепие, понимал ли он тогда, что все это означает и что, по существу, его детство закончилось, так и не успев фактически начаться? Этого мы уже не узнаем, зато мы знаем другое – какими были следующие шаги «правительства» и «регентов». Теперь надлежало привести к присяге провинцию. «И начаша посылати по всем городом детеи боярских к целованию приводить намесников городовых и пригородцких, и приказщиков великого князя, и городовых людеи, и пригородцких и сельских», – писал все тот же псковский летописец[236]. Схожее священнодействие было проведено 11 декабря 1533 г. и в Новгороде – городе, который пользовался значительной степенью внутренней автономии в Русском государстве того времени[237]. Прибывший из Москвы сын боярский И.И. Беззубцев доставил в Новгород грамоту от имени Ивана IV, в которой новгородскому владыке архиепископу Макарию велено было «с всем священным собором и по монастырем игуменом и священноиноком… з братею, и по всеи отчины ноугородцкои и псковскои, и всему православному хри-стиянству молитися Господу Богу и Пречистые Богородицы и великим чюдотворцом, и преподобному Варламу чюдотворцу Хутынскому о устроении земском, и оу тишине, и оу многолетном здравии и спасении великого князя Ивана Василевичя… пети молебны и литоргии служити». Повеление малолетнего государя было исполнено в точности и незамедлительно, после чего новгородцы были приведены к присяге на верность новому государю[238], подтвердив тем самым его легитимность. Присяга на верность новому государю прошла и по всем остальным градам и весям Русского государства – в его истории была окончательно перевернута одна страница и открыта новая.
Пока на окраинах еще присягали новому государю, в столице начался процесс пересмотра последней воли Василия III. На сцене нашей политической драмы появляется новый герой – князь Андрей Михайлович Честокол Шуйский («политический авантюрист и безудержный стяжатель, деятельность которого легла темным пятном на историю знаменитого княжеского рода»[239] – такую характеристику дал ему Г.В.
