Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской
В Боярскую думу на момент Василия III входило 15 человек – бояре князья В.В. Шуйский и И.В. Шуйский, М.В. Горбатый и Б.И. Горбатый, С.Д. Серебряный, Д.Ф. Бельский, А.А. Хохолков-Ростовский, Ю.Д. Пронский, а также В.Г. Поплевин-Морозов и И Г. Поплевин-Морозов, М.В. Тучков-Морозов, М.Ю. Захарьин и М.С. Воронцов. Кроме того, в думу входили еще и окольничии И.В. Ляцкий и Я.Г. Поплевин-Морозов[228]. Эти «князья земли моей», «сдумавше» вместе с великим князем, решали все важнейшие вопросы внешней и внутренней политики Русского государства, и управлять страной без их участия было просто немыслимо. Вряд ли, конечно, Василий III внес в свое завещание какие-то положения, которые четко и недвусмысленно определили бы статус и положение думы в той системе власти, которая должна была действовать после его смерти, но в этом не было необходимости – круг обязанностей думы был закреплен традицией и бояре ревниво следили за тем, чтобы их прерогативы не были ущемлены (что, собственно, и стало причиной конфликтов и в эпоху междуцарствия, и во времена самостоятельного правления Ивана IV). При этом сама дума не представляла собой тесную, сплоченную группу единомышленников, но представляла собой конгломерат соперничающих и враждующих группировок и «партий», направить разрушительную энергию соперничества которых в нужное русло могла лишь воля государя.
Не будем забывать также и о дворцовой администрации, о всех этих дворецких, конюших, постельничих, оружничих и др., которые также имели свои интересы и которые, пользуясь своей близостью к государю, также имели (и пользовались) возможность влиять на великого князя и добиваться своих целей, а также о формирующейся приказной бюрократии, которая, в силу своей профессиональной направленности, медленно, но верно прибирала к рукам реальную власть.
Наконец, last but not least, свою роль, и далеко не последнюю, в политических событиях, которые повлечет за собой смерть Василия III, должны были сыграть братья Василия Юрий Дмитровский (к которому, как уже не раз было отмечено выше, Василий не питал никакого доверия) и Андрей Старицкий (с ним у великого князя отношения были более теплые). А еще оставалась великая княгиня, статус которой оставался неопределенным – в источниках, повествующих о болезни и смерти Василия, ничего определенного относительно ее положения после смерти супруга не сказано. В цитировавшейся нами неоднократно «Повести» на этот счет есть фраза, позволяющая толковать ее весьма широко в поисках ответа на заданный вопрос. На вопрос рыдающей Елены («Государь князь велики, на кого меня оставляешь и кому, государь, дети приказываешь?») Василий, согласно составителю (редактору?) «Повести», ответил расплывчато и туманно: «Благословил есми своего Ивана государьством, великим княжением, а тобе есми написал в духовной своей грамоте, как в прежних духовных грамотах отець наших и прародителей по достоянию, как прежним великим княгиням»[229]. Но если в прежних духовных грамотах великие князья вручали судьбу своих сыновей и старшинство в семье своей супруге – как сделал это, к примеру, Василий II. В его завещании было сказано: «Приказываю свои дети своеи княгине. А вы, мои дети, живите заодни, а матери свое слушайте во всем, в мое место, своего отца»[230]. Или же великий князь ограничился подробной росписью удела, который он оставляет своей жене после смерти? И, похоже, в нашем случае мы имеем второй вариант – Василий составлял завещание, совещаясь со своими ближними думными людьми, и среди них не было ни великой княгини, ни тем более братьев, что намекает на то, что они его доверием на тот момент не пользовались. И если в случае с Юрием и Андреем это понятно, то в отношении Елены – нет. Значит ли это, что до ушей Василия дошли слухи о том, что великая княгиня не верна? Одним словом, перед нами еще одна загадка, связанная с семьей Василия III.
Итак, подведем некий промежуточный итог. Мы не случайно уделили столь много места и внимания последним дням и часам жизни великого князя Василия Ивановича и проблемам, связанным с его завещанием и последней волей. Покойный оставлял своему малолетнему и несмышленому еще сыну чрезвычайно сложную систему власти и управления страной, состоявшую из нескольких пересекавшихся властных институтов, формальных (Боярская дума) и неформальных («триумвират» и «децемвират»), причем далеко не всегда интересы этих институтов, не говоря уже об интересах конкретных людей и «партий», входивших в них, совпадали. Трения и разногласия между ними и внутри их были просто неизбежны, тем более что их власть и авторитет покоились на разных основаниях. Василий, создавший (точнее, унаследовавший от предшественников) эту систему и стоявший над нею, хорошо разбирался в том, как она функционирует и что нужно сделать для того, чтобы внутри этой сложной и запутанной структуры, основанной на сложной и запутанной сети личных отношений предпочтений, мог заставить ее работать как должно, но в его отсутствие, когда его авторитет и влияние больше не цементировали ее? В отсутствие державного дирижера этот «оркестр» просто не мог не дать сбоя. Как отмечал по этому поводу Б.Н. Флоря, «в организации управления средневекового государства монарху принадлежала важнейшая, ключевая роль. В частности, он выступал как верховный арбитр в конфликтах между разными группами знати. Когда по каким-либо обстоятельствам такой верховный арбитр отсутствовал, между группами знати начиналась резкая бескомпромиссная борьба за власть, и победившая группа силой присваивала себе опеку над малолетним наследником»[231].
Сам Василий, судя по всему, как уже было отмечено прежде, понимал это. Через встречи, переговоры и клятвы, которые непрерывным потоком проходили все последние дни и часы его жизни, заручиться гарантиями со стороны главных участников политической драмы сохранения определенного status quo, сложившегося к концу его правления, хотя бы на первые годы правления своего старшего сына на престоле. Увы, все его расчеты оказались тщетны. А.Е. Пресняков, анализируя обстоятельства, которые обусловили появление загадки пропажи духовной грамоты Василия III, писал, что они сами по себе наглядно показывают, «с какой
