Латышские стрелки в борьбе за советскую власть - Коллектив авторов
Как только мы показались на улице, нас обстреляли с крыш и из окон. Мы ответили тем же. Едва нам удалось пройти шагов сто, как мы уже убедились, что перевес на стороне белых. За эти несколько минут боя у нас оказалось уже десятка два раненых. Приходилось возвращаться в штаб и придумывать новый план выхода. Но тут оказалось, что попасть в штаб через те двери, через которые мы вышли, невозможно, потому что они были уже в руках белых; помимо того, белые на руках подтащили поближе к штабу бомбомет, который вовсю обстреливал улицу. Белые сосредоточили против нас огонь со столь близкого расстояния, что каждый лишний момент пребывания на улице мог стать для нас роковым; нам нужно было хоть какое-нибудь убежище.
Я приказал войти в штаб со стороны двора. Как только мы появились во дворе гостиницы Щетинкина, из окон раздались выстрелы… Это были предатели-штабисты. Характерно, что они стреляли из револьверов, высунув руку из окна, а лицо пряча за занавесками, – видимо, на всякий случай… Это были те, кто еще несколько часов назад угодливо гнули спину, не зная, кому придется кланяться завтра…
Пули свистели вокруг меня со всех сторон, но все же пролетали мимо, хотя все стрелявшие знали меня…
Между тем Ремер со стрелками овладел входом в штаб со стороны двора. Мы снова собрались у моего кабинета, где после нашего ухода успели побывать белые.
Первый этаж флигеля, где находился штаб, оставался в руках белых. Наше положение было странным: мы – на втором этаже, а под нами, на первом этаже, – белые, наши враги.
Едва мы вошли, белые потушили у нас свет – мы находились в полной темноте.
На моем столе мы зажгли свечу – вокруг повсюду было темно. Долго в таком положении мы оставаться не могли. Помимо того, нас оставалось лишь человек 80.
Я взял руководство в свои руки. Прежде всего я приказал выгнать на чердак всех жителей ближнего к Воскресенской улице флигеля и забаррикадировать двери. Это было сделано в течение получаса, и наши посты заняли первый и второй этажи.
Затем мы спустились на первый этаж этого флигеля и через двери и окна выбрались на улицу с той стороны, откуда белые нас ждали меньше всего.
Не обращая внимания на редкие выстрелы из окон, мы твердыми шагами направились к кремлю… На улице баррикад не было. Со стороны гостиницы Щетинкина мы услыхали крики «ура»…
Было около половины одиннадцатого ночи. Накрапывал мелкий дождик. В городе и окрестностях кое-где виднелись пожары. Мы были уже не очень далеко от раскрытых ворот кремля, разведчики наши подошли к самым стенам… Вдруг, совершенно неожиданно, в амбразурах кремля блеснули огоньки выстрелов; стреляли из винтовок в наших разведчиков – ни один из них не вернулся… Кремль был уже в руках белых.
Мы были шагах в ста от ворот кремля, и стрелявшие целились теперь в нас.
Пути назад не было. Огонь противника был очень сильным… наши потери росли. В этот миг я дал команду: «Вперед, на штурм! Урра!»
Те, кто был поблизости, вместе со мною бросились к кремлю, стремясь захватить ворота; других огонь белых заставил повернуть обратно… Но в тот момент, когда мы были всего лишь шагах в двадцати от стен кремля, кто-то изнутри с силой захлопнул ворота. Преодолеть возвышавшиеся на две сажени стены кремля мы не могли… Штурм не удался.
Огонь со стен кремля все усиливался. Нам удалось найти убежище в подворотне, шагах в 100–150 от кремля.
Сербский интернациональный батальон после бегства матросов и курсантов военного училища перешел на сторону белых.
5-й латышский стрелковый полк, благодаря мужеству которого нам удалось в течение двух дней – 5 и 6 августа – оборонять Казань от превосходящих сил противника, был расчленен на небольшие группы. Положение нашей маленькой группы было критическим. Надо было выбираться из города.
Из наших оставались мои адъютанты Дилан и Циритис, секретарь Эктерманис, командир 5-го латышского стрелкового полка Янис Бриедис и еще 21 стрелок. Казань уже не была наша. Кремль тоже не был наш.
Мы знали, что пробиться можем только в северную часть города. Это было нам необходимо и потому, что я стремился скорее попасть в штаб II армии, находившейся в городе Сарапуле, чтобы получить возможность отдать оттуда соответствующие распоряжения Восточному фронту.
Для того чтобы выйти из западни, нам надо было перебраться через Воскресенскую улицу и направиться к театру. Со стороны кремля за нашей улицей следили сотни глаз; обстреливая нас из винтовок (пулеметов у них не было), белые не давали нам сделать ни малейшего движения.
Из отдельных домов время от времени раздаются выстрелы по нам: мы видим высунутую на миг из окна руку. Слышим, что по улице идут войска, оркестр играет марш «Молодая Европа». Неподалеку от нас, шагах в ста, семинария, где находится хозяйственная часть 5-го полка, которая не смогла выбраться из города. Оттуда доносятся крики «ура» и звуки оркестра… Нам становится ясно, что семинария в руках белых.
Командир полка Янис Бриедис докладывает, что настроение стрелков ухудшается, они считают, что все мы пропали и у нас нет ни надежд, ни возможностей выбраться из западни.
Я стоял у самых ворот с винтовкой у плеча и смотрел на нашу «долину смерти». В считаных шагах на земле лежали несколько земгальцев, которые пытались перебежать через улицу, но были застрелены со стен кремля. Там же неподалеку на улице валялось несколько тяжело раненных лошадей…
Командир полка Бриедис попросил разрешения пойти в сторону семинарии, чтобы посмотреть, что там происходит… Он ушел через двор, взяв с собой еще 13 человек[29]… Нас осталось только 12 человек.
Дождь прекратился, в воздухе клубился пар, поднимавшийся с улицы и от стен. Прошло еще несколько минут. Мы все как будто застыли и ждали, что произойдет.
Наконец я сообщил свое решение: «Товарищи, мы свободны. Сейчас довольно темно, туман. Попытаемся медленно перейти через улицу, чтобы из кремля не заметили движения. Тогда они не будут стрелять Пойдем по одному. Я пойду первым». Не говоря больше ни слова, я медленно пошел вперед по тротуару. Половина улицы уже пройдена. Со стороны кремля – тишина. Все стоят как застывшие. Каждая минута кажется вечностью. Еще полторы минуты я стою, прислонившись к углу дома, и даю знак следующему, чтобы он шел. Такие моменты надо пережить самому, только тогда можно понять их значение. Три с половиной минуты «демонстрировать» своей персоной остальным, жив ты или мертв, – это можно
