В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке)
"Новое русское слово" вскоре предоставило свои страницы и человеку, непосредственно служившему в российском МВД и даже знавшему Еремина[244]. "Каждому, кто хоть немного знаком с системой письмоводства в Департаменте полиции, -- писал Николай Веселаго, -невозможно представить, чтобы из него вышел подобный документ, контрастирующий с подлинными документами стилистикой, характером адресовки, концовки, исходящим номером 2898, что не соответствует самой работе Особого отдела, из которого ежедневно исходило не менее 50 номеров, большинство, или даже почти все, секретные, а это была вторая половина года". Осторожное, но все же сомнение у Веселаго вызвало и упоминание Енисейского охранного отделения. "Если мне память не изменяет, -- заметил он, -- в то время в Енисейске был розыскной пункт, но утверждать этого я не могу, так как 43 года -- слишком большой срок, чтобы помнить это". И в то же время Веселаго уверенно заявил, что 12 июля 1913 г. (пятница) Еремин точно еще находился в Особом отделе Департамента полиции, ссылаясь на "одно мое личное дело" этого дня, зафиксированное в памяти.
Полемика продолжалась словно закрученная и брошенная вверх монета: "орел" или "решка", подлинное или сфальсифицированное письмо Еремина. Для тех, кто наблюдал дискуссию вокруг него, кажется, истина уже представлялась непостижимой, как непостижимо угадать падение монеты, брошенной, впрочем, честной рукой.
Заметка бывшего полкового адъютанта Е.Л.Янковского поясняла "характер и общий вид" документов, установленных Положением о письмоводстве военного ведомства. Чиновник с многолетним стажем, он констатировал, что строгие правила, зафиксированные в этом Положении, "не могут являться окончательным критерием при выяснении подлинности сталинского (так в тексте. -- В.К.) письма", поскольку российская практика была, как всегда, далека от идеала.
Полемическими ударами вскоре вновь обменялись Левин и Аронсон. Левин повторил свои аргументы в пользу подлинности письма Еремина и одновременно попытался подкрепить их новым фактическим материалом. Цитируя не вызывающее сомнение письмо Департамента полиции генерал-губернатору Финляндии о предотвращении контрабанды оружия от 20 августа 1913 г., он обращает внимание на то, что в нем упоминаются "секретные агенты", ссылается на свидетельства современников о наличии в Енисейске охранного отделения, в т.ч. Б.Николаевского, бывшего в Енисейске председателем Комитета общественной безопасности и заставшего полковника Руссиянова за уничтожением бумаг у себя в кабинете. Касаясь эпизода с назначением Еремина в Финляндию 11 июня 1913 г., Левин приводит документальное свидетельство о том, что тот еще 20 июня находился в Департаменте полиции в Санкт-Петербурге, что подтверждает и публикация Веселаго. Более того, Левин в одном из финских архивов обнаружил извещение генерал-губернатора Финляндии о том, что 11 июня Еремин назначен под его командование. Извещение было получено канцелярией генерал-губернатора 7 июля, что, по мнению Левина, означает: Еремин не мог занять новый пост сразу после назначения на него[245].
В ответе Левину Аронсон усилил свои прежние аргументы, добавив к ним новые. Шестикратное упоминание в письме Еремина псевдонима "Сталин" никак не возможно объяснить, если учесть, что Джугашвили до 1913 г. всего лишь однажды использовал этот псевдоним; все устные свидетельства о наличии в Енисейске охранного отделения, на которые опирается Левин, носят характер предположений и не подкреплены конкретными документальными фактами; Левин не доказал, что Еремин мог подписать 13 июля 1913 г. письмо в Енисейск[246].
Легко заметить, что в полемике вокруг письма Еремина ее участники от общих рассуждений и домыслов постепенно все чаще и чаще стали обращаться к свидетельствам очевидцев, а затем использовать и документальные источники. Полемика из разряда отвлеченных интеллектуальных упражнений все больше становилась на почву реального анализа, добывания конкретных, проверенных знаний.
Выдающуюся роль в этом деле сыграл доклад преподавателя Бруклинского колледжа, специалиста в области криминологии М.К.Тителла на заседании Американской ассоциации развития науки 29 декабря 1956 г., где присутствовало около 200 слушателей. Главный вывод доклада был сформулирован его автором следующим образом: "Изучение сталинско-ереминского письма, которое повлекло за собой [мою] поездку по нескольким европейским странам с целью опроса тех, кому могло быть что-то известно по этому поводу, а также анализ нескольких тысяч документов убедили меня в том, что письмо является подлогом"[247].
Прежде всего Тителл установил, что письмо Еремина напечатано не на машинке завода "Ремингтон", а на машинке немецкого производства типа "Адлер". Архив завода "Адлер" был уничтожен во время Второй мировой войны, но Тителл опросил его старейших сотрудников, и те сообщили, что "русский шрифт, которым отпечатан оспариваемый документ, был изготовлен впервые в 1912 году". Поскольку из текста ереминского письма видно, что он набран "изношенным и разбитым" шрифтом, Тителл сделал вывод о том, что этот текст должен был быть написан много лет спустя после 1912-1913 гг.
Далее Тителл в поисках Добролюбова, о котором писал Левин, посетил греческую православную церковь в Берлине (Шарлоттенбурге) и опросил ее служителей. Те категорически заявили, что никакой Добролюбов не служил в этой церкви, равно как и то, что никакой Левин никогда не спрашивал их о нем. То же самое повторилось и в Висбадене, на русском кладбище которого не обнаружилась могила Добролюбова, а в книгах захоронений с 1945 г. не значился умерший с такой фамилией.
Из Германии Тителл отправился в Хельсинки, где изучил более 3 тысяч документов из фонда Финляндского жандармского управления, включая 85, подписанных Ереминым. Ни один из них не был напечатан на машинке "Адлер", что же касается подписей Еремина, то их различия с подписью на письме Железнякову оказались столь очевидны, "что дополнительных комментариев не требуется", заявил Тителл. Кроме того, в этом же фонде он обнаружил документ, подписанный Ереминым 19 июля 1913 г. уже в качестве шефа жандармов Финляндии, т.е. спустя всего неделю после отправки письма в Енисейск, что, по мнению автора доклада, является невероятным.
Казалось, доклад Тителла ставил все точки над i в затянувшемся споре вокруг подлинности письма Еремина. В значительной степени из плоскости отвлеченных рассуждений предшествующих участников дискуссии он переводил проблему в плоскость фактических наблюдений, из которых однозначно следовало, что письмо -- фальшивка.
Однако дальнейшие события начали разворачиваться неожиданным, прежде всего для самого Тителла, образом, поставив под удар не только его научный авторитет, но и судьбу. Информация о докладе и его основные положения были опубликованы в четырех номерах газеты американских коммунистов "Дейли Уоркер". Эта публикация привлекла внимание подкомитета по внутренней безопасности Сената США, увидевшего в ней "защиту премьера Сталина". Главный советник подкомитета Р.Моррис свидетельствовал: "Будучи озабоченным возможностью того, что коммунисты начинают кампанию по реабилитации маршала Сталина, подкомитет решил ознакомиться с тем, чем занимался г-н Тителл"[248].
С июня 1957 г. по январь 1958 г. Тителл был трижды опрошен на заседаниях подкомитета Сената по внутренней безопасности. Уже первые, вроде бы невинные, вопросы не обещали для Тителла ничего хорошего. Упомянутый выше советник Моррис спросил: "Не работали ли Вы на кого-нибудь?", а затем попросил уточнить Тителла, предпринял ли он свое исследование "на самодеятельной основе или как деловое предприятие". Автор нашумевшего доклада категорически отверг какие-либо подозрения в заказном характере своей работы[249].
Однако приведенный к присяге, боясь обвинений в лжесвидетельстве, Тителл спустя чуть более месяца в специальном письменном заявлении был вынужден сделать ряд важных признаний. Дело в том, что в качестве специалиста по подлогам он оказывал консультации А.Хиссу в ходе подготовки над тем второго судебного процесса. "Дело Хисса" -- одно из нашумевших судебных дел периода маккартизма. В 1948 г. он был обвинен в передаче СССР секретных документов внешнеполитического ведомства США. Тогда Хисса осудить не удалось. В начале 50-х годов готовился новый судебный процесс, в результате которого Хисс был приговорен к 5 годам тюремного заключения. В качестве одного из доказательств предательства Хисса фигурировали документы, подлинность которых Хисс и его адвокаты оспаривали.
В своем заявлении Тителл свидетельствовал: ему показалось, что "поверенных Алджера Хисса... может заинтересовать вопрос о подлинности или поддельности" письма Еремина. Посетив одного из них -- Ч.Т.Лейна, он поделился с ним своими сомнениями. Тот сказал, что "ему будет весьма интересно", если исследование Тителла "покажет, что подделка, если это подделка, окажется изготовленной на пишущей машинке такого типа, который был использован для подделки документов в деле Хисса"[250]. Получив 1000 долларов в качестве гонорара, Тителл и приступил к своему исследованию.
