Владимир Иким - Большой полёт крылатого коня
Содружество мусульман и православных утвердилось в Туркменистане уже в ХIХ веке. Но ничто так не сближает людей, как совместно перенесенные страдания. Большевики-богоборцы с одинаковой силой обрушили репрессии на Православие и Ислам. В этом краю одни и те же кощунники взрывали храмы и жгли мечети. Одни и те же чекисты арестовывали муллу и священника. Одни и те же "воинствующие безбожники" врывались в дома православных, срывали со стен и рубили топорами иконы, а в дни поста Рамадан вламывались в дома мусульман и насильственно запихивали им в рот пищу, заставляя нарушить пост. Перед лицом свирепых гонителей мусульмане и православные проникались взаимным сочувствием, стремились помочь друг другу.
Если Сибирь во времена большевистских репрессий называют "землей мучеников", то Центральная Азия должна быть названа "землей исповедников" сюда гонители массово ссылали твердое в вере православное духовенство и монашествующих. Здесь в разных городах и селеньях претерпевали ссылку 17 архиереев Русской Православной Церкви. Некоторое время в Ашхабадской ссылке находился один из величайших иерархов Русской Церкви, кандидат в Патриархи, митрополит Арсений (Стадницкий), - в конце своего поприща он возглавлял Среднеазиатскую епархию.
Известны случаи, когда мусульмане укрывали православных от гонений, рискуя собственными жизнями. Так в Теджене, в туркменской семье скрывалась приговоренная к расстрелу знаменитая подвижница, монахиня Евгения; к счастью, чекистам не пришло в голову искать её в доме мусульманина. О матери Евгении ссыльные архиереи говорили, что даже им она служит примером христианского мужества.
Преследование православных в Туркменистане усугублялось засильем еретиков - "обновленцев", официально признанных властями. "Обновленцы" занимались доносами на православное духовенство и провоцировали расправы с ним. Гениальный врач и святой подвижник, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), некоторое время возглавлявший Среднеазиатскую епархию, с горечью отмечал: "В Полторацке (Ашхабаде) обновленчество пустило глубокие корни". Борьбу с обновленческой ересью в Туркменистане пытался вести энергичный архиерей, епископ Андрей (князь Ухтомский), действовавший сначала в Теджене, а затем и в Ашхабаде. К сожалению, епископ Андрей уклонился в другую крайность - в старообрядчество "беглопоповского" толка, и отпал от Православия.
Заключенные и ссыльные архиереи, невзирая на собственные страдания, горячо принимали к сердцу страдания всей Христовой Церкви. Там, где эти архипастыри могли собраться вместе, они обсуждали вопросы общецерковной жизни. В летописи Русской Церкви вошли "Марыйское" и "Ходжейлийское" совещания духовенства, сосланного в Туркменистан и Каракалпакию. Среди участников этих собраний - священномученики архиепископы Аверкий (Кедров), Прокопий (Титов), Августин (Беляев), впоследствии принявшие смерть за веру Христову.
Большевистский план "окончательного разложения Церкви" руками обновленцев провалился: еретики заработали только презрение православного народа. И тогда Церковь начали брать измором. Быстро раскручивался маховик репрессий: духовенство гноили в ссылках, лагерях и на каторге, сроки заточения все увеличивались - сначала два, три года, потом "шестерки", потом пошли "восьмерки" и "десятки". Через мясорубку заточений прошло практически все православное духовенство: священнослужителей время от времени арестовывали по соответствующим "спискам" и "распорядкам"; случаи, когда бы пастырь не имел бы в биографии "лагерной строчки", уникальны. Расчет был на то, что даже выжившие в лагерях будут нравственно сломлены. Но большинство вернувшихся из заточения священников вновь приступало к своему пастырскому служению.
Богоборческий режим долго выжидал, пока ослабеет и вымрет старшее верующее поколение, одурманивая молодежь пропагандой безбожия. Он готовился к часу, когда можно будет уничтожить Церковь при равнодушном молчании народа. В момент объявления "безбожной пятилетки" богоборцам несомненно казалось, что такой час настал. Ведь к 1941 году на свободе оставалось всего четыре православных епископа. Однако антихристово "планирование" было сорвано, по Промыслу Божию, началом войны с гитлеровской Германией.
Видный религиозный философ, протоиерей Сергий Булгаков писал: "Гитлеризм, как религиозное явление, есть ещё более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма. Он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм, поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть некоторое зачатие духовное, но зачатие в антихристианском язычестве". Тогда всем казалось, что фашизм представлял собою бульшую угрозу человечеству, чем большевизм. Потому даже в безбожном большевистском СССР как православное, так и мусульманское духовенство сразу же заняло антифашистскую позицию. А правительство, испуганное страшной военной угрозой, было вынуждено воззвать к религиозным чувствам народа - из уст Сталина впервые прозвучало церковное обращение: "братья и сестры".
В битве с гитлеризмом народы СССР проявили массовый героизм, - в их числе и туркмены, как свойственно этому народу, блистали воинской доблестью. Явные чудеса Божии, свидетелями которых стало множество людей на фронтах и в тылу, привели к вере новое, "военное" поколение.
Необходимость в некой объединяющей народ истинной идее, укрепляющей патриотизм, заставила власти ещё в годы войны ослабить атеистический пресс. Православные и мусульманские общины начали признаваться официально. Верующим были возвращены некоторые здания храмов и мечетей, а в отдельных случаях новые такие здания - взамен уничтоженных - даже строились за счет государства.
В 1944 году Православная Церковь привела к покаянию главаря туркменистанских обновленцев, лжемитрополита Анатолия Синицына, после чего в Туркменистане начали воссоздаваться православные приходы. Однако уцелевшие здания старинных храмов их "новые владельцы" крайне неохотно и далеко не всегда возвращали Церкви. По большей части верующие получали какой-нибудь домишко "под храм", а потом уже на свои небогатые средства должны были обустраивать и благоукрашать дом Божий.
Многие величественные храмы Туркменистана вообще были взорваны или снесены богоборческим режимом. Потому неудивительно, что один из скромнейших храмов старинного Ашхабада - Свято-Никольский кладбищенский, например, - стал громко именоваться "собором".
Создававшиеся в конце 1940-х - начале 1950-х годов храмы часто напоминали "времянки" периода основания епархии. Но в них во множестве молился, наслаждался Богослужениями и Таинствами православный народ.
Большевистскими репрессиями было уничтожено большинство духовенства: при восстановлении церковной жизни епархии России страдали от острейшей нужды в пастырях. Однако в Средней Азии положение оказалось иным: этот край был местом ссылки духовенства. Восстановитель Среднеазиатской епархии, епископ Гурий (Егоров), впоследствии - митрополит Ленинградский, имел возможность строжайшего отбора: абсолютное большинство (37 из 42) включенных им в клир священников являлось исповедниками Христовыми, как и сам архипастырь, претерпевшими за веру, познавшими заключение в лагерях. Лишь в редчайших случаях к служению допускались покаявшиеся обновленцы. Несомненно искренним было покаяние одного из них, протоиерея Алексия Микулина. Его стремление искупить тягчайший грех отпадения от Православия в ересь засвидетельствовано не только ревностным трудом на благо возрождающейся православной епархии, но и редким мужеством, проявленным во время страшного Ашхабадского землетрясения 1948 года. Стихийным бедствием были до основания разрушены Свято-Никольский собор и домики священников: настоятель храма о. Алексий Микулин едва успел выбраться из разрушенного здания. По описанию очевидцев: "Железная крыша собора лежала на груде кирпичей. Протоиерей Микулин проявил мужество, бодрый дух, терпение и самопожертвование. Несмотря на болезненность и пожилой возраст (70 лет), он, не щадя себя, с первого часа отдал все свои силы и время на молитву с верующими и заботу о них; совершал панихиды, утешал, причащал, не ожидая и не требуя вознаграждения. Первые дни он не имел на себе никакой верхней одежды, кроме старого подрясника и поврежденной обуви. С опасностью для жизни диакон и уборщица проникли в развалины храма и достали все необходимое для Богослужения, и о. Алексий Микулин в течение многих дней без отдыха обслуживал верующих, проводя без крова холодные ночи, буквально не имея где главу приклонить. В первое воскресение после катастрофы протоиерей Микулин уже совершал Божественную Литургию, за которой присутствовало 1000 человек и было 60 причастников. Его энергией и настойчивостью был сооружен рядом с развалинами церкви дом для общественных служб с алтарем, солеей, иконостасом; построены крещальня, просфорня и сторожка". К чести тогдашних властей Туркменистана нужно отметить, что они оказали православным помощь при строительстве нового дома Божия взамен разрушенного. (Этот скромный храм и поныне служит в Ашхабаде соборным. Но уже появилась и реальная надежда, что столица Туркменистана в недалеком будущем украсится собором, достойным былой славы ашхабадского церковного зодчества.)
