Юлиан Семенов - Майор Вихрь
- Эх вы, европеец, - сказала Аня. - Неужели у вас принято бить женщин?
- Ты - паршивая потаскуха, а не женщина! - крикнул офицер. - Ложись на землю лицом вниз!
- Я не лягу на землю лицом вниз, - ответила Аня. - Можете стрелять в лицо.
- Прежде чем я выстрелю тебе в лицо, ты еще у меня попляшешь, курва! сказал офицер. - Ты у меня еще так попляшешь, что ой-ой! И тебе не поможет любимая родина и дорогой товарищ Сталин!
- Мне поможет родина, - ответила Аня, - мне поможет товарищ Сталин, а вам уже ничто не поможет.
Вихрь снова зажмурился, потому что слышал, как офицер избивал девушку. Вихрь представил ее себе сейчас: такую красивую, женственную, но в то же время еще ребенка - курносую, с раскосыми громадными глазами и ямочками на щеках.
"Ну? - подумал он. - Пора выходить, что ли?"
Судьба разведчика... Ночные кабаки, танцовщицы, которые в перерыве между любовью курят, лежа на спине возле потного министра, и рассеянно спрашивают его о секретах генерального штаба; алюминиевые аэропланы и трансатлантические перелеты для переговоров за коктейлем с финансовыми магнатами; конспиративные явки в таинственных коттеджах с двойными стенами; лихие похищения чужих офицеров; толстые пачки новеньких банкнот в шершавых портмоне; любовь острогрудых, флегматичных блондинок; трескотня жестких от крахмала манишек на раутах и дипломатических приемах; легкая за чашкой кофе - вербовка послов и министров... Боже ты мой, как же все это смешно, если б не было глупо и - в этой своей глупости - безжалостно по отношению к людям этой профессии.
А вот лежать и слушать, как бьют девочку и заставляют ее ложиться на землю, а ты затаился в сене, и тебя раздирает долг и сердце, разум и порыв - тогда как? А если приходится шутить с человеком, смотреть ему в глаза, угощать обедом, но знать, что сейчас, после этого обеда, когда вы вместе пойдете по ночной улице, ты должен будешь этого твоего доброго знакомого убить как врага? А ты бывал у него в доме, и знал его детей, и видел, как он играл с годовалой дочкой, - как тогда? А если ты должен спать с женщиной, разыгрывая любовь к ней, а в сердце у тебя другая, та, единственная? Тогда как? А если можно сказать на допросе только одно-единственное "да", а отвечать нужно "нет", а за этим "нет" встает камера пыток, отчаяние, ужас и безысходность, а потом длинный коридор, холод, плиты, в последний раз небо, в последний раз снег, в последний раз взгляд, в последний раз люди, которые в самый последний миг станут вдруг дорогими-дорогими, потому что они - последние люди, которых ты сможешь видеть на земле? Тогда как?!
Где-то рядом заурчал автомобильный мотор. Скрипнули тормоза, хлопнула дверь, и Вихрь услышал немецкую речь:
- Перестаньте, болван вы этакий! Что это за скотство - бить женщину!
Потом этот же человек мягко произнес:
- Я приношу вам извинения за это безобразие, девушка. Пожалуйста, садитесь в машину.
Ане перевели слова немца. Он дождался, пока ей
то перевели, и обратился к своему подчиненному:
- Мне совестно за вас, обер-лейтенант. У вас стиль мясника, а не офицера германской армии.
- На русском фронте погиб мой брат, - тихо ответил обер-лейтенант.
- Война - не игра в серсо! На войне убивают.
После первого дня допросов Берг понял: с этой девицей ни о чем не договориться, если следовать обычным канонам вопросов и ответов. Она будет врать, а если ее уличить - замолчит. Берг решил идти другим путем пробный шар он подпустил при ее аресте. Когда отчитывают в присутствии арестованного того, кто его брал и бил, - это неплохой аванс для дальнейшей работы. Берг решил поиграть с русской: он решил завербоваться к ней, а уж потом через нее выйти на остальных участников группы, заброшенной в тыл. Решив партию так, он вызвал Аню на допрос ночью, когда все остальные сотрудники военной разведки разошлись по квартирам и во всем здании осталось только пять человек: четыре охранника и полковник.
Берг усадил Аню в кресло, включил плитку и поставил чайник. Потом он сел напротив нее - близко, так, что их колени соприкасались, и начал улыбчиво и грустно рассматривать девушку. Весь день он вел допрос через переводчика, никак не выдав свое знание русского языка. Это был тоже ход. Берг рассчитывал на этот ход. Он тихо сказал:
- Вот такие пироги, золото мое...
Сказал он это с таким милым волжским оканьем, что Аня отпрянула к спинке кресла.
"Яростной убежденности большевиков глупо противопоставлять гестаповский фанатизм. Коса найдет на камень, - думал Берг, рассчитывая все ходы будущей операции после первых восьми часов допроса. - Надо искать иные пути. Косе надо подставлять траву. Но она, эта подставляемая трава, должна оказаться такой густой, что коса в ней сначала затупится, а потом запутается. И направить косу нельзя - точильного камня поблизости нет".
- Только тихонько говори, - перешел на шепот Берг, - здесь даже стены имеют уши.
Он отошел к шкафу, открыл дверцы, выдвинул большой американский автоматический проигрыватель "Колумбия", поставил несколько пластинок и включил музыку. Он слушал
анго, закрыв глаза и покачивая в такт головой.
- Слушай, - сказал он, медленно подняв тяжелые веки, - слушай меня внимательно. Я не хочу знать ни твоего настоящего имени, ни кто ты, ни с кем связана. Я постараюсь тебе помочь, но не ценой предательства, а иной ценой. Не понимаешь?
Все это было так неожиданно, что Аня, покачав головой, также шепотом ответила:
- Не понимаю.
- Я хочу, чтобы ты мне ответила только на один вопрос, - сказал Берг очень медленно, - ты считаешь, что все немцы с Гитлером или нет?
- Нет, - ответила Аня, - не все.
- Как ты думаешь, может под погонами полковника скрываться человек, не симпатизирующий фашизму?
- Такие люди сдаются в плен. '
- Верно. В плен могут сдаться люди, которые находятся на переднем крае. А что делать человеку - я не о себе говорю, не думай, у нас ведь идет отвлеченный разговор, - так вот, что делать человеку, который не имеет возможности сдаться в плен?
- Гитлера застрелить - вот что.
- Ну, хорошо... Я этого твоего ответа вообще не слышал. Я повторяю свой вопрос: как такому человеку доказать свою антипатию фашизму?
- Чего вы от меня хотите? - спросила Аня.
- Ничего, - сказал Берг. - Сейчас будем пить чай - всего лишь. Ты любишь как - покрепче или слабенький?
- Покрепче.
- Зря. От крепкого чая портится цвет лица.
- У меня уж и так испортился цвет лица, - сказала Аня и пощупала синяк под глазом.
- Пойми его. У этого офицера на фронте погиб брат, молоденький мальчик.
- Про молоденького он не говорил. Он сказал - просто брат.
"Барышня знает немецкий", - отметил для себя Берг, но вида не подал.
- Ну, все равно брат. Родной ведь человек.
- Не мы все это начали.
- Тоже верно. Я не оправдываю его, просто я пытался тебе объяснить, почему он был несдержан.
- Может, вы скажете, что у вас не пытают?
- У нас - нет. У нас расстреливают. Пытают в гестапо, а я - не гестапо, я армейская разведка. Абвер. Вернее, бывший абвер. Слыхала?
- Нет. Не слыхала.
- Ну, это не важно, - улыбнулся Берг и посмотрел в глаза девушке, - я не ловлю тебя, не думай.
- А я и не думаю.
- Сколько тебе сахару класть?
- Чем больше - тем лучше.
- Четыре. Достаточно?
- Можно и пять.
- Ну, пожалуйста. Давай положим пять. Сам я пью вприкуску.
- Откуда вы так хорошо знаете русский?
- Я не могу тебе ответить.
- Почему?
- Потому, что это - моя тайна, а если ее узнаешь ты, это перестанет быть тайной. Вас виссен цвай, виссен
дас швайн.
Аня промолчала.
- Поняла? - спросил Берг.
- Нет, не пояяла.
- А что же не спрашиваешь?
- Сами скажете, если надо.
- Верно. Это значит: что знают двое, то знает и свинья.
- Горячий чай-то... Не притронешься.
- А ты не торопись. У нас есть время.
- Сейчас сколько?
- Двенадцать.
- Вы меня долго продержите?
- Сколько захочешь. Я приказал дать тебе одеяло в камеру.
- Мне дали. Спасибо.
- Господи, не за что...
- Так я не пойму - чего вы от меня хотите?
- Ровным счетом ничего, - мягко улыбнулся Берг. - Я хочу пофантазировать. Представь себе: русской разведчице - не тебе, не тебе, а какой-то другой, тебе незнакомой - дают возможность бежать. Так? И даже помогают ей перейти линию фронта. Или наладить радиосвязь отсюда. Только с одним условием: чтобы она сказала в разведотделе или в генштабе, что, мол, в одной из германских армейских группировок, одной из самых сильных, скажем, группировок, есть человек, который хотел бы войти в контакт с русской разведкой. Как ты думаешь, пойдут на это большевики?
- Откуда я знаю...
- Ты не знаешь, понятное дело... Я ведь не о тебе говорю, я просто фантазирую. Позволь и себе пофантазировать. Как ты думаешь, пойдут на контакты с таким человеком или нет?
- Из немецких тюрем побег невозможен.
- Конечно, невозможен, если ты попала в гестапо. Но ты попала в руки армейской секретной службы. Из гестапо никто не убегает. Оттуда устраивают побеги для перевербованных агентов - только лишь. Вот недавно такой побег гестапо устроило одному перевербованному агенту прямо с краковского рынка.
