Александр Чудинов - Французская революция: история и мифы
Из 5 депутатов третьей группы, которые не числятся в списке "левых", 4 мы всё же можем идентифицировать именно как таковых (2 якобинца, 1 фельян и "оратор" Нэрак, разделявший взгляды большинства), а одного — П.Ф. Лалье (Laslier), торговца лесом из Рамбуйе, — как "правого". Он подписал протест против принятия Конституции и был дважды включен в списки "правых" (с. 541). Итого результат по третьей группе: 12 "левых", 2 "правых", 1 не идентифицирован.
4. "Предположительно правые". Из 15 человек, условно отнесенных к этой группе, — для 6 принадлежность к правому крылу подтверждается тем, что и современники включали их в списки "правых", причем пятерых — дважды. Кроме того, негоцианты Е.Ж. Ожье (Augier) из Ангулема и Ж. Гаше-Делиль (Gaschet-Delisle) из Бордо подписали протест против принятия Конституции. Также к "правым" может быть отнесен и А. Катрефаж де Ларокетт (Quatrefages de Laroquette) — негоциант из Нима. Хотя его имя и упоминается в списке "левых", он голосовал не только против присоединения Авиньона, но и, как он сообщил в частной переписке, против отмены дворянских титулов (с. 780). Наконец, лионский торговец кожами Э. Дюран (Durand) не оставил о своём пребывании в Собрании иных сведений, кроме голосования по вопросу об ассигнатах "против", а по вопросу об Авиньоне — "воздержался" (подал незаполненный бюллетень) (с. 323).
5 человек из этой группы мы должны отнести к "левым". Негоциант из Лаваля Ф.П. Ланье де Воссене (Lasnier de Vaussenay), хотя и голосовал против эмиссии ассигнат, состоял в Якобинском клубе и числился в перечне противников колоний (с. 543). Негоциант из Тьера Ж. Рибероль де Мартинанш (Ribérolles des Martinanches), тоже, будучи противником выпуска ассигнат, принадлежал к якобинцам, затем — к фельянам (с. 805). "Оратор" Ле Куто де Кантело, голосовавший против присоединения Авиньона, был фельяном. Имевший по вопросу об Авиньоне такое же мнение, парижский торговец шелком А.Ф. Жермен д'Орсанвилль (Germain d'Orsanville) в выступлении 28 августа 1790 г. четко высказался в пользу продажи конфискованных у церкви национальных имуществ (с. 401–402). Кроме того, все четверо входили в список "левых". Негоциант из Муассака А.Р. Гуж-Карту в этом списке не состоял и голосовал против ассигнат, но при обсуждении Декларации прав выдвинул свой проект, близкий по идеям к проекту Сийеса (с. 415–416).
Политические пристрастия двух марсельских негоциантов, вошедших в эту группу, нам по имеющимся данным идентифицировать не удалось. С одной стороны, оба голосовали против эмиссии ассигнат, с другой — были включены современниками в список "левых". Из них Ж.А. Делаба (Delabat), довольно долго отсутствовавший в Собрании по состоянию здоровья и ни разу не выступавший, ничем другим себя не проявил (с. 267), а Л. Лежан (Lejeans), хотя и брал дважды слово, но лишь по частным вопросам (с. 577–578).
Итого в четвертой группе — 8 "правых", 5 "левых" и 2 не идентифицированы.
5. "Колеблющиеся". Из 11 депутатов, предварительно выделенных в пятую группу, к "левым", по результатам последующей проверки, отходят 8. Принадлежность к этому крылу 5 из них, в том числе "оратора" Руссийу, определяется по членству в Клубе фельянов. Что касается остальных трех, то левые симпатии нантского негоцианта Ж.Э. Сигонь де Мопассана (Cigogne de Maupassant) проявились в его выступлениях по проблеме государственного долга (с. 214), а имена парижского ювелира А.Н. Лемуана-старшего (Le Moine aîné) и торговца из Валансьена П.Ж. Никодема (Nicodème) упомянуты в перечне противников колоний. Наконец, все восемь внесены в список "левых". А вот крупный торговец лесом из Мулена Л.А.Э. Лебрен (Lebrun), хотя и упомянут в списке решивших отказаться от колоний, всё же должен быть идентифицирован скорее как "правый", поскольку подписал декларацию против гражданской организации духовенства (с. 558). Политическую же принадлежность двоих — К.Ф. Беназе (Benazet), торговца из Каркассона, и бретонского негоцианта Ф.П. Делаттра-старшего (Delattre aîné) — определить по имеющимся данным не удалось.
Итого результат по пятой группе — 8 "левых", 1 "правый", 2 не идентифицированы.
6. Остались 15 депутатов-предпринимателей, не принимавших участия ни в одном из двух голосований, результаты которых нам известны. Из них 3 можно уверенно причислить к "левым". Ш. Дарш (Darche), владелец металлургического предприятия в Мариенбурге, и бретонский арматор И. Муайо (Moyot) были членами Якобинского клуба, откуда перешли к фельянам, а затем снова вернулись к якобинцам. Оба упомянуты в списке "левых", а Муйо ещё и в перечне отказавшихся от колоний (с. 260, 707). К противникам колоний был отнесен и марсельский торговец шелком П. Пелу (Peloux), являвшийся также членом Клуба фельянов (с. 738). "Правым" из этой группы можно признать только лангедокского негоцианта Ш.К.А. Моннерона (Monneron), чье имя фигурирует в двух соответствующих списках. Политические симпатии остальных 11 депутатов этой группы не определяются. Трое из них, правда, упомянуты в списке "левых", составленном 3 марта 1791 г., но явно по ошибке: парижский торговец лесом Т.Ж. Дезескут (Desescoutes) сложил депутатские полномочия 19 мая 1790 г. (с. 282), а владелец металлургического предприятия в Сарте Ф.Р. Герен (Guérin) — 24 октября 1790 г. (с. 437); негоциант же из Ножана-ле-Ротру Ф.И. Маргон (Margonne) и вовсе умер 4 ноября 1790 г. (с. 632).
Подведем общий итог. Опираясь на всю совокупность критериев, мы идентифицировали политическую принадлежность 93 депутатов-предпринимателей таким образом: 57 "левых", 20 "правых", 16 не определены. Разумеется, подобное деление носит несколько условный характер и при получении дополнительных сведений может быть уточнено по отдельным позициям. Не учитывает оно и существовавшего внутри каждого из двух обозначенных нами политических направлений, особенно среди "левого" большинства, широкого разнообразия взглядов, проявившегося в последующем делении на все новые "партии". Тем не менее, полученные результаты дают веские основания констатировать, что капиталистические элементы не только составляли явное меньшинство среди депутатов Учредительного собрания, как это убедительно продемонстрировали А. Коббен и Э.Х. Лёмэй, но и меньшинство к тому же политически расколотое. При всей гибкости применявшихся критериев мы смогли отнести к сторонникам Революции (в максимально широком смысле) лишь немногим более половины депутатов-предпринимателей. Довольно большая (17 %) доля лиц, чьи политические симпатии так и остались невыясненными, обусловлена тем, что данная часть депутатского корпуса проявляла, за редким исключением, весьма низкую активность в вопросах, непосредственно не связанных с их профессиональной деятельностью.
В поддержку традиционного представления советской историографии о том, что предпринимательские слои играли ведущую роль во Французской революции, сторонники марксистской интерпретации истории могут, конечно, привести и такой аргумент: «То, что предпринимательская буржуазия не имела большинства в Учредительном собрании, знал и К. Маркс, но он не думал, что это ставит под сомнение буржуазный характер революции, потому что выражать интересы буржуазии могут не только сами буржуа, но и такие идеологи и политики, которые по своему индивидуальному положению далеки от буржуазии, как "небо от земли"»[377]. Действительно, выражать интересы какой-либо из общественных групп вполне может человек, к ней не принадлежащий, однако логично предположить, что членам этой группы их собственные интересы известны всё же лучше, чем кому бы то ни было. Разумеется, речь идет о реальных интересах, а не о тех, которые им post hoc припишут авторы той или иной теории. Однако если принять марксистскую гипотезу о том, что депутатское большинство в Учредительном собрании и в самом деле "выражало интересы" предпринимательских слоев, то поведение депутатов, непосредственно принадлежавших к этим слоям, в таком случае будет выглядеть, по меньшей мере, странным: в основной своей массе они не проявляли большой активности в поддержке политики Собрания, в которой они, казалось бы, должны быть заинтересованы больше других, а значительная их часть этой политике и вовсе противилась.
Таким образом, если у Французской революции и были "творцы", то вряд ли их стоит искать среди того разрозненного и политически пассивного меньшинства, которое составляли в Учредительном собрании капиталистические предприниматели.
Огромный материал, накопленный за последние десятилетия в области экономической истории, заставляет по-новому взглянуть и на вопрос о связи революционных событий конца XVIII в. с дальнейшим развитием капитализма во Франции. Сегодня, пожалуй, может показаться излишне оптимистичным тот вывод, который советские историки считали аксиомой, а именно, что революция дала "самый мощный импульс формированию новой социально-экономической системы — системы капитализма"[378]. И дело здесь не только в том, что торгово-промышленные круги французского общества оказались одной из наиболее пострадавших от революции сторон. Да, мы помним, что посягательства на крупную собственность были неотъемлемым атрибутом массовых волнений революционной эпохи уже с самого её начала (например, "дело Ревельона"). И что "негоциантизм" в эпоху Террора, действительно, рассматривался как вполне достаточный повод для преследований, которым в качестве "спекулянтов" (accapareurs) подверглись многие предприниматели. И что война в самом деле катастрофически подорвала бурно развивавшуюся накануне Революции заморскую торговлю. И всё же, как показал в своём фундаментальном исследовании А.В. Адо, происшедшее в ходе Революции перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства имело гораздо более долгосрочные негативные последствия для развития капитализма во Франции, нежели все вышеперечисленные факторы[379]. При отсутствии статистических цифр по Франции в целом, наиболее показательными в данном отношении до сих пор остаются результаты исследования Ж. Лефевра по департаменту Нор, где с 1789 по 1802 г. доля крестьян в общем объеме земельной собственности выросла с 30 до 42 % (+ 40 %), буржуазии — с 16 до 28 % (+ 75 %), тогда как доля дворянства сократилась с 22 до 12 % (- 45 %), а духовенства — с 20 % до 0[380].
