И. Василевский - Романовы

Тогда решение берет на себя Петр. Алексей оказывается в тюрьме. 19 июня он получает первые 25 ударов кнутом и впервые подвергается пытке. «Желал ли он смерти отца?» — вот основной вопрос, основной пункт допроса. Следствие по делу поручено Толстому, пощады ждать не приходится.

Окончательно потерявший присутствие духа Алексей не пытается спорить. Он сразу же признает себя виновным, принимает все обвинения и заботится только о том, чтобы выгородить Ефросинью, свою возлюбленную. Он не знает, что Ефросинья еще со времени пребывания за границей получает жалованье от Толстого. Он не знает также, что Ефросинья давно отпущена на свободу и, хорошо вознагражденная, занята в это время заботами о покупке какой-то «материи», «карамелек» и «сладкой каши». А Алексей под пытками, под кнутом только и думает об этой, предавшей его, толстой, уродливой и грязной бабе.

24 июня новый допрос, снова пытки и кнут. Вопрос о судьбе царевича давно предрешен. Ясно, что Петр не оставит в живых сына, побывавшего в застенках, сына, которого народная молва уже зачислила в святые и мученики. Но Петр продолжает допросы. Алексей называет все новые и новые имена. Долгие месяцы длится террор. Десятки и сотни лиц корчатся в мучениях над раскаленными жаровнями. Дыба, колесование, вырывание ноздрей, четвертование совершаются день за днем. Лишь немногие счастливчики отделываются батогами и ссылкой.

Петербург изнемогал в атмосфере сплошного террора. «Город сделался зловещим», — пишет Лаби в январе 1718 года. Все живут, словно охваченные общей заразой. Жителей как будто нет, остались только обвинители и обвиняемые.

Но вот допрос царевича объявляется законченным. Создан, наконец, верховный суд. В его состав входят министры, сенаторы, высшие военные чины (духовенство за недостаточную определенность решений отстранено).

Суд созван для произнесения последнего слова о судьбе царевича. Все знали, что царь хочет смертного приговора своему сыну. Совещаться было не о чем. 127 судей, все как один, холопски и рабски угодливо требовали смертного приговора и без долгих рассуждений подписали этот смертный приговор. Нашелся только один гвардейский офицер, который уклонился от подписи. Неужели нашелся такой смельчак? Дело оказалось проще: просто этот человек не умел написать своей фамилии!

Но и этого смертного приговора оказалось недостаточно, чтобы успокоить свирепость Петра. Алексей умер раньше, чем приговор успели привести в исполнение. Он умер «скоропостижно». Впоследствии, на примерах Петра III и Павла I, мы еще встретимся с этим, свойственным роду Романовых, видом скоропостижной смерти.

Как произошла смерть Алексея? Царский манифест, подписанный Петром, указывает на «жестокую болезнь, подобную апоплексии». Все остальные современники единодушно указывают иную причину: царевичу была отрублена голова. Девице Крамер было поручено пришить голову к телу казненного. Позже эта умелая портниха сделает придворную карьеру и станет гофмейстериной великой княжны Натальи, дочери казненного Алексея.

В записной книге петербургской канцелярии, в которой велась запись всего происходящего в стенах крепости, встречаем подробности относительно пыток, применяемых в присутствии Петра к царевичу Алексею. Суд, вынесший смертный приговор, состоялся 24 июня. Но еще и 26 июня записи гарнизонной канцелярии рассказывают о пытках. Они производились и в тот самый день, когда произошла «скоропостижная смерть» Алексея. «В день смерти Алексея, — сообщает Лефорт, переменивший службу у Петра на роль саксонского советника, — царь в 4 часа утра в сопровождении Толстого отправился в крепость. Здесь в сводчатом подземелье Алексея подняли на „кобылу“. Удары кнутом вместо палача наносит сам царь».

В 10 часов утра пытки возобновляются. Петр снова явился, на этот раз вместе с Екатериной. Бьет кнутом приговоренного к смерти не только Петр, но и, по его приказанию, Екатерина. Когда она оказывается недостаточно умелой, Петр выхватывает кнут из ее рук и первым же ударом отшибает сознание своего несчастного сына. Присутствующие сочли было Алексея мертвым, но вскоре царевич пошевелился.

— Еще черт не взял его! — кричит Петр.

В тот же день последовала, наконец, «скоропостижная смерть». Тело царевича с пришитой головой выставлено напоказ, чтобы каждый мог убедиться в его смерти, а особый манифест сообщил о том, что «сын наш Алексей получил от нас прощение по христианской и родительской должности и сего числа, исповедавшись и причастившись святых тайн, жизнь свою христианскую закончил».

На другой день после убийства сына Петр устраивает благодарственный молебен о Полтавской баталии. Торжество отпраздновано весьма пышно. Дали залп из 129 пушек.

Еще через день, когда тело Алексея, еще не похороненное (дабы избежать в будущем появления самозванцев, тело старались демонстрировать подольше), продолжает показываться народу, в журнале санкт-петербургского гарнизона рассказывается о торжествах по случаю тезоименитства его величества Петра Великого. Петр настроен все эти дни чрезвычайно празднично. По официальному сообщению, «его величество и прочие господа сенаторы и министры веселились довольно».

Праздники, балы, фейерверки совершаются ежедневно. Члены дипломатического корпуса позволяют себе осведомиться у Петра, как быть с ношением траура. Его ответ был краток: «Царевич умер, как преступник. Траура не полагается».

Ефросинья после убийства Алексея не осталась забытой. За свое предательство она получила в наследство имущество убитого. В указе Петра от 3 ноября 1718 года генерал-лейтенанту Бутурлину предписывалось выдать ей 28 мужских рубашек, ленты белой один аршин, кунтуш женский, 2 шапки, оставшиеся после Алексея, и много другое, вплоть до тафтяной юбки, кафтана и руковиц. Указ требует отдать их «девке Афросинье с распиской».

Петр и Екатерина надолго сохранили благодарность к этой «девке Афросинье». Она вышла замуж за офицера петербургского гарнизона и прожила с ним свыше тридцати лет в спокойствии и довольстве.

После убийства Алексея Петр заметно повеселел, как человек, избавившийся от грозящей ему опасности.

В конце года по приказанию государя была даже выбита особая медаль с изображением царской короны, освещенной солнцем, и надписью: «Горизонт очистился».

Петр Великий был человек веселый. В 1711 году сорокалетним дядей он катается в Дрездене на деревянных лошадках карусели и до слез смеется от удовольствия. Через десять лет после этого, в 1721 году, во время народных увеселений по случаю Ништадского мира, он поет и прыгает в толпе, «вскакивает на столы и во все горло распевает дикие песни».

Петр был человек веселый. Ему недоставало тех хитрых выдумок, которыми он разнообразил и усложнял казни, производимые в его присутствии и им лично. В 1723 году, имея за плечами уже свыше пятидесяти годков довольно бурной жизни, Петр приказывает, например, среди ночи бить в набат, поднимает с постелей всех жителей Петербурга, и когда они в ужасе, связанные царским приказом, обязывающим всех помогать при тушении пожаров, бегут по направлению к видному всему городу зареву, то находят там разложенный по приказанию царя огромный костер и слышат веселый хохот:

— Гы-гы-гы! Первое апреля!

Мы видели уже в главе о «Всешутейшем соборе», как много болезненного надрыва, издевательства над самим собой и кощунства было в характере Петра. Во все свои забавы и увеселения Петр вносил прежде всего элемент строгого приказа и строгого ритуала. Никто не смел отказываться от напитков, от танцев, от буйного «машкерада» под угрозой строгого наказания. Все должны были веселиться не только по приказу, но и с оглядкой, потому что никто не знал, чего можно ожидать от этого буйного весельчака. Вспыльчив был Петр неимоверно. Даже его любимцы Лефорт и Меньшиков сплошь и рядом попадали в очень тяжелые истории. Петр то опрокидывал Лефорта на пол и топтал его ногами, то до крови избивал на празднике Меньшикова.

Если так обращался царь с привилегированными, то гораздо хуже было положение рядовых подданных. Сплошь и рядом повторяются случаи, когда царь убивает на месте не угодившего ему слугу.

Даже в церкви, в базильянском монастыре в Полоцке, например, разгневавшись на настоятеля отца Козиковского, Петр выхватил шпагу и убил его на месте. Офицеры его свиты считают наиболее подходящим также вынуть шпаги и наброситься на остальных монахов. Трое заколоты на месте, двое умирают от ран назавтра.

В 1703 году, оказавшись недоволен словами голландского посланника, Петр ударил его в ухо и кинулся на него со шпагой. Заступничество окружающих спасло на этот раз жизнь посланнику, и дело последствий не имело. Дипломатический корпус успел привыкнуть к нравам русской столицы.

«Народ безмолвствовал». Во все времена и во все дни в полной силе оставалась эта трагическая формула. «На всех языках усе мовчить, бо благоденствуе», — объяснил это неизменное при всех Романовых безмолвие Тарас Шевченко.