И. Василевский - Романовы

Петр сдержал себя, победил жажду мести. Екатерина избежала пыток и казни. Но Петр неспокоен. Назавтра царь вместе с женой выезжают в санях и едет на площадь к эшафоту, где выставлено тело казненного Монса. Петр подводит императрицу вплотную к казненному. Но сила воли у Екатерины огромная. Она улыбается.

Петр не ограничивается и этим. Он приказывает положить отрубленную голову казненного Монса в особую банку со спиртом и поставить ее на видное место в спальне императрицы. Екатерина и теперь остается спокойной. Она и не думает протестовать против этого зловещего украшения супружеской спальни. Она спокойна. Она улыбается. Даже Петр не в силах выдержать этой улыбки. Со всего размаха он разбивает кулаком огромное венецианское зеркало, украшающее спальню. Екатерина спокойна. Екатерина улыбается. Ее дело дотерпеть до того момента, когда Петр умрет, когда она, солдатская женка, окажется на престоле.

19 декабря 1724 года Лефорт в очередной депеше пишет: «Царь и царица не говорят друг с другом, не обедают и не спят больше вместе». Другие источники сообщают о том, что Екатерина, стоя на коленях, молит о прощении. Петр угрюм. Простить и забыть он не может. Это выше его сил.

Проходит несколько месяцев. Угрюмость Петра все усиливается. У него вид человека, у которого как будто оборвалось что-то внутри. Он потерял свою обычную, постоянную, звериную жадность, волю к жизни. Теперь простой простуды достаточно, чтобы прикончить его сумасшедшую, бурную, сверхчеловеческую жизнь.

Двадцать лет непрерывной борьбы открыли, наконец, Екатерине доступ к престолу. И с первых же дней разнуздываются прежде сдерживаемые инстинкты. Всего шестнадцать месяцев провела она на престоле, но все это время сплошь занято теми же оргиями, пьянками, от которых она когда-то старательно оберегала мужа, диким развратом, бесшабашной оголтелостью. Одного Меньшикова ей недостаточно. Левенвольд, Девиер, Сапега — каждую ночь новый избранник, новый фаворит оказывается на дежурстве у кровати этой старой женщины. Держава Российская бесконтрольно отдана в руки Меньшикова. Льются рекой золото и кровь. Беспробудная, неправдоподобная вакханалия заполняет собой дни и ночи недавней портомои, а ныне Российской императрицы.

В поисках той огромной и сложной загадки, которую представлял собой Петр, одним из наиболее показательных эпизодов является судьба царевича Алексея.

Сын нелюбимой, насильно отправленной в монастырь царицы Евдокии, Алексей в течение ряда лет оставался единственным наследником престола. У Екатерины дети «не держались». Одна беременность сменяла другую в обстановке утомительных походов и бурных оргий, но дети один за другим умирали в раннем детстве. Наследником престола Петр дорожил тем более, что не мог не чувствовать, что вся окружающая его среда в самой основе своей враждебна его преобразованиям, что все вокруг только и мечтают забрать железной решеткой, наглухо заколотить то окно, которое он «прорубил в Европу».

«Нет никакого сомнения, — пишет Кампредон в 1721 году, — что сейчас же после смерти царя это государство вернется к прежним обычаям правления, о которых все подданные втайне вздыхают».

Уже из самолюбия Петр не хотел, не мог допустить, чтобы погибло дело всей его жизни.

Дела тайной канцелярии во все время правления Петра заполнены разбирательствами попыток мятежа. «Петр — не настоящий царь. Его подменили, в колыбель подложили немца, сына Лефорта и немки», — говорили в народе. «Это не царь, это антихрист» — таково было очень распространенное убеждение. В 1701 году некий Талицкий был даже присужден к смерти за распространение сочиненной им книги о том, что Петр — антихрист.

Из года в год повторялись покушения на царя. Как ни жестоки были расправы, массовые казни и пытки, покушения повторялись. Лави сообщает в 1718 году о новом, двадцать девятом по счету с начала царствования, покушении на жизнь царя.

«Петр — царь не настоящий. Царя подменили, подложили в колыбель немца» — упорно продолжают говорить в народе.

Сам Петр тоже не верит в то, что он настоящий. Не верит в то, что является сыном царя Алексея Михайловича. Для этих сомнений у него и вправду много оснований. Он ничем не похож ни на хилого Алексея Михайловича, ни на болезненного брата Федора, ни на полуслепого идиота Иоанна Алексеевича.

Среди рассказов современников находим характерную сцену, когда Петр во хмелю хватает за бороду Тихона Стрешнева, одного из тех придворных, кого молва называла любовником матери Петра, Натальи Кирилловны.

— Чей я сын? — кричит Петр. — Говори, не твой ли, Тихон Стрешнев?.. Этот вот, — показывает он на стоящего рядом Ивана Мусина-Пушкина, — этот знает, что он сын своего отца. А я чей сын? Не бойся, Тихон, говори! Говори, а не то я удушу тебя, как собаку!

— Батюшка, смилуйся! Я не знаю, что отвечать. Я был не один, — отвечает полузадушенный Стрешнев.

Но если Петр и вправду не похож на своего отца, болезненного Алексея Михайловича, то еще меньше похож на Петра его сын Алексей Петрович, наследник огромного хозяйства, которому отдал Петр всю жизнь, наследник Российской державы.

Это тихий, ограниченный юноша, у которого нет ни малейшего интереса к буйным оргиям Петра, к заботам, его волнующим. Когда Петр пытается внушить Алексею интерес к своим воинственным планам против шведов, Алексей отвечает:

— А зачем биться? Не лучше ли сидеть дома, а шведов не трогать?

Петр глубоко презирает этого тихоню с характером вегетарианца, с его смирением монаха, с его любовью к старине. Царь тщетно пытается заинтересовать его своими делами, приохотить к той жизни, которой он сам жил. Все его усилия безрезультатны. Алексей предоставлен самому себе, выброшен Петром из его жизни, как ни на что не годная вещь.

Петр ездит с места на место, носится как шальной из города в город. Он то в России, то за границей. А Алексей остается безвылазно в любимой им Москве. Вокруг него с отчетливостью химического процесса кристаллизации стали отстаиваться все недовольные, все мечтающие о возврате к прошлому, все тоскующие по старине.

Здесь и жалкие остатки сторонников Софьи, немногие из стрельцов, уцелевшие после преследований царя. Здесь и бояре, мечтающие о праве на ношение бороды, и враги «богомерзкого табачного зелья», твердо уверенные, что Петр — антихрист, враг рода человеческого.

Петр знает о группировке вокруг сына элементов, враждебных и ему, и его преобразованиям, и от этого его равнодушие к сыну сменяется лютой злобой и ненавистью.

Не было любви к отцу и у Алексея, помнящего горькую судьбу матери, насильственно заточенной в монастырь, когда ему исполнилось девять лет. Сыновьей любви у Алексея неоткуда было взяться. Петр был суров и нещадно бил сына. Все разговоры Петра с сыном ограничивались допросами, чему он выучился, как провел день. Когда же Алексей был изобличен в том, что он тайно посетил свою мать, заточенную в Суздальский монастырь, гнев отца дошел до предела.

Петр перемогает себя, снова делает целый ряд попыток, мечтая приучить своего наследника к делам. Он посылает его то в Смоленск по делам продовольственным, то в Москву, но сын оказывается неумелым, неудалым. Дело в его руках не спорится, все разваливается. Государь изволит гневаться. Алексею приходится хлопотать, искать протекции у придворных, чтобы смягчить ожидающие его суровые кары. Он пишет жалобные письма целому ряду лиц, в том числе и фаворитке Петра, будущей императрице Екатерине.

Во время Полтавской битвы Петр желает видеть при себе наследника, но наследник отказывается, уверяет, что нездоров, простужен.

Петр решает, наконец, послать сына в Германию. Пусть поучится, пусть найдет себе жену, может быть, человеком сделается! Но Алексей, умудрявшийся соединить в своем лице византийскую религиозность с крайней развращенностью, не может заставить себя заниматься науками. Единственное, что он успел сделать за границей, это жениться на принцессе Шарлотте. Это бедное запуганное существо так и не сумело сыграть в его жизни сколь-нибудь заметную роль. Очень скоро Алексей расстался с ней, заменив любовницей, некоей Ефросиньей, которая, как увидим, сыграет в его жизни огромную роль и передаст на жестокую расправу Петру.

Бедная Шарлотта испытала много горя со своим мужем, который то жестоко бил ее, беременную, сапогами по животу, то падал в обморок, видя, как она мучается в предродовых схватках.

Петр очень недоволен поведением Алексея за границей. Когда, по возвращении его в Петербург, Петр приказал сыну показать чертежи, чтобы убедиться, исполнил ли он предписанную ему программу, царевич показал подложные чертежи, а чтобы отец не заставил его чертить при себе — он нарочно прострелил себе руку. Дело открылось, но разъяренный Петр терпит, ибо видит в Алексее единственного наследника престола.