Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика
В родословных росписях встречается несколько десятков известий о земельных владениях различных лиц и семей. Основная масса этих записей не дублируется сведениями писцовых книг и актов; их достоверность проверяется косвенно сведениями из других источников о владениях членов этой же семьи. Подавляющее большинство этих известий относится к службе в Новгороде, меньше – в Пскове и Торопце. Таковы сведения о новгородских поместьях Квашниных, Кутузовых, князей Троекуровых, Щепиных-Ростовских, Белозерских, а также Плещеевых, Волынских, Мячковых[420].
С земельными владениями в Новгороде, очевидно, можно связать и известия о службе князей Стародубских и Галицких новгородским архиепископам[421]. Появление в росписях таких «новгородских» известий можно объяснить тем, что большие переселения последней четверти XV в., а также времени опричнины, надолго отложились в памяти служилых людей и, очевидно, были связаны с большими земельными переделами (отрыв от родовой вотчины, возможно, разрыв связей с семьей).
Что касается Новгорода, то хронология испомещений, записанных в родословцах, устанавливается не только по времени деятельности лица, к которым относятся эти записи, но и текстуально: сведения о переселениях XV в. сформулированы «поместье за ним в Новгороде» или служит из Новгорода»; о переселениях XVI в. – форма записи иная: «испомещены в Великом Новгороде». Сведений о службе на исконной территории Московского княжества мы практически не встречаем (есть запись о Беклемишевых «служат с Коширы»)[422]. Создается впечатление, что эти упоминания о владениях делались в результате отрыва семьи или группы лиц от родовой вотчины.
Единственная запись родословных книг о переходе земель по женской линии связана с женитьбой князя Афанасия Фуника Кемского на дочери Ивана Семеновича Морозова, в результате которой ему достались земли Морозовых, в Звенигороде (села Творошина, Покровское и Никольское)[423].
К известиям о земельных владениях относятся также показания родословных книг о службе целых семей или отдельных лиц тверским и рязанским великим князьям, а также удельным князьям московского дома. Такая служба, как правило, была связана с землевладением. Эти сведения родословных книг уникальны[424].
Косвенным указанием на родовые вотчины является иногда и сама фамилия феодала, происхождение которой также зафиксировано в росписях.
Реконструировав первоначальную вотчину, принадлежащую родоначальнику одной семьи, надо еще выяснить, как развивалась эта вотчина в руках его наследников на протяжении веков, как она распределялась между ними, почему те или иные ее части переходили к другим владельцам. При эпизодичности актового материала по истории вотчин, исходящего от крупных землевладельцев, только его сопоставление с генеалогической таблицей рода может дать достаточно обоснованные выводы о разделе вотчин, переходе отдельных владений среди представителей одной семьи. Особенно важно такое исследование для XVI в., когда в духовных грамотах, как правило, не указано, как должна быть разделена вотчина отца между наследниками. В этом случае величину разделенной вотчины, ее переход дальше среди наследников без генеалогии изучить невозможно.
Таковы сведения родословных, которые, при самом первоначальном знакомстве с их текстом, показывают, что генеалогическое исследование необходимо при изучении крупного светского землевладения. Такое исследование, начатое С. Б. Веселовским, ждет дальнейшего продолжения.
Польские традиции в русской генеалогии XVII века[425]
Русская генеалогия второй половины XVII в. испытывала большое влияние польской литературы. Это было связано как с общим интересом к польским авторам, который проявлялся в официальной деятельности Посольского приказа и у отдельных лиц, так и с новыми тенденциями оформления генеалогических документов.
До XVII в. в России был только один вид родословных справочников – родословные росписи, на основании которых составлялись различные редакции родословных книг. Источниками росписей были семейные документы, иногда использовались показания летописей, житийной литературы. Росписи имели право составлять довольно узкий круг семей, верхушка класса феодалов, входившая в XVI в. в состав Государева двора[426]. Все дела, связанные с генеалогией, были сосредоточены в Разрядном приказе. Редакции родословных книг, составленные в XVI в., продолжали существовать и на протяжении всего XVII в.; в это время отдельные рукописи дополнялись материалами семейных архивов. Часто семьи, чьи представители выдвинулись по службе в XVII в., вносили в списки старых родословцев свои подробные росписи, копировали семейные документы. Об одной из таких рукописей подробно писал еще Н. П. Лихачев; в современной литературе наиболее подробно изучены так называемый родословный сборник Супоневых и сборник Нелединского[427].
До XVII в. в России не было никаких правил и законов, требовавших доказательства дворянского происхождения от лиц, переходивших на службу к русским великим князьям и царям. Скорее всего это связано со своеобразным процессом комплектования Государева двора. В него входили потомки бояр, служивших еще первым московским князьям, чья связь с московским домом прослеживается с середины XIV в.; с присоединением к Москве русских княжеств в состав двора корпоративно вливались княжеские и боярские семьи этих земель. Потомки литовских великих князей в XIV–XVI вв. приезжали служить со своими дворянами, и их происхождение не требовало официального подтверждения.
В XVII в. меняется как форма выезда, так и социальная структура приезжавших феодалов. Наряду с польскими князьями и грузинскими царевичами, переходившими на русскую службу, как и раньше, со своими дворами, в Россию едут самостоятельно, без приглашения правительства дворяне из разных стран Европы. Установлением их происхождения, определением размеров жалования занимался Посольский приказ, который собирал необходимые для этого документы. На основании представлений Посольского приказа определялся размер жалования и вид службы «нововыезжих». Делопроизводственное оформление таких дел в течение века меняется незначительно; они близки к аналогичным делам о приглашаемых в Россию мастерах, военных, врачах, ремесленниках.
Приглашение соответствующих мастеров часто было одной из задач русских посольств в европейские государства еще в XV–XVI вв. Глухие упоминания о делах иностранцев, которые условно можно связать с оформлением их службы в Москве, есть в описи государственного архива XVI в.[428] Дела, связанные именно с приездами иностранцев в Россию, встречаются и в описи Посольского приказа 1626 г., например, дело 1619 г. с расспросными речами о приезде в Москву из Литвы Михаила Томилова, англичан Артемия Астора, Якова и Тома с а Романовых и некоторые другие[429].
В приказной делопроизводственной практике XVII в. вырабатываются нормы доказательства дворянского происхождения, куда отчасти входит и генеалогический элемент – определение родоначальника семьи. Эта практика связана с нормами, зафиксированными в Статутах Великого княжества Литовского. Еще в Статуте 1529 г. предусматривалось, что шляхтич, приехавший служить в Литву, должен был представить свидетельства своего происхождения. Среди других здесь были упомянуты подтверждения, сделанные официальными послами из его страны, родственниками, людьми, которые были известны правительству[430].
Эти нормы, восходящие к польско-литовским традициям, были в XVII в. восприняты в Посольском приказе и применялись ко всем дворянам, независимо от того, из какой страны они приехали. Сохранилось пять подлинных дел о выходцах из Речи Посполитой: 1646 г. – о приезде Ивана Петрова сына Салтыкова; 1647 г. – Николая Посоховского; 1684 г. – Осипа Пирожского; 1686 г. – князя Александра Курбского и 1689 г. – Петра Лохмановского. При назначении им жалования в Посольском приказе подбирались предшествующие аналогичные случаи приезда дворян из той же страны или близких к ней.
Эти дела имеют довольно сложную структуру: в них содержится переписка Посольского приказа с местными органами власти об обстоятельствах выезда, расспросные речи, где приехавший излагал свою биографию и историю семьи, подборка предшествующих аналогичных случаев выезда, документы о крещении, указ о назначении жалования и др. Для нашей статьи наибольший интерес представляют расспросные речи: содержащиеся в них сведения о происхождении семей оказали влияние на дальнейшее развитие русских генеалогических документов.
