Кровь и золото погон - Сергей Дмитриевич Трифонов
Он постоянно не жил на базе. От подобранной для него квартиры отказался, далековато от центра, и соседи оказались евреями. Поселился в гостинице «Россия», на углу Архангельской и Пушкинской улиц, в самом центре Пскова. Гостиница была так себе, второразрядной, но чистой и с хорошим рестораном, здесь и немцев жило поменьше. Германские офицеры полностью оккупировали «Палермо» и «Лондон» на Сергиевской.
Всякий раз приезжая в гостиницу, Павловский принимал ванну, переодевался в приличный костюм, вместе с хорошими ботинками купленный по случаю на рынке у эстонца, и, положив в карман брюк восьмизарядный «штейр» калибра 7,65 мм, выторгованный у обер-лейтенанта на базе за два дрянных золотых колечка, в облаке французского парфюма отправлялся в ресторан. В свои двадцать шесть лет он был неотразим — высок, строен, широк в плечах, аккуратно пострижен. Большой открытый лоб, тонкая полоска чёрных усов, лёгкая ирония, затаившаяся в тонких губах, холодный, безразличный взгляд, — всё выдавало в нём богатого коммерсанта, шведского туриста, либо афериста и негодяя высокой пробы. Женщины, а таковых в ту пору во Пскове оказалось с избытком, были от Павловского без ума.
В тот вечер Павловский занял свой обычный столик у окна, весь зал, парадный и запасной вход перед глазами. Музыканты усаживались перед пюпитрами, настраивали инструменты, зал постепенно заполнялся. Большая группа немецких офицеров шумно заняла центр, заказала дрянной водки местного розлива и много пива. Подходили русские офицеры, кто в форме, кто в штатском, какие-то расхристанные молодые люди в студенческих тужурках с мутным взглядом кокаиновых глаз, одинокие немолодые дамы, и молодые тоже, бросавшие по залу острые, словно бритвы, взгляды. Несколько семейных пар, видимо из местной интеллигенции, чиновничества, либо приезжие из Петрограда или Москвы и застрявшие здесь до лучших времён, сели рядом и попросту, непринуждённо разговаривали между собой. Вскоре все столики оказались занятыми.
Павловский заказал стейк, блинчики с ливером, слабосолёной норвежской селёдки с луком, варёным картофелем и горошком. На выразительный взгляд ротмистра официант улыбнулся и тихо сказал:
— Будет, не извольте беспокоиться.
Вскоре в запотевшем от холода хрустальном графине на столе появилась янтарная «зубровка». Не успел Павловский наполнить третью рюмку, подошедший невысокий худощавый артиллерийский капитан спросил:
— Прошу прощенья, сударь, если у вас не занято, разрешите присесть к вашему столику? Сегодня в ресторане аншлаг.
— Сочту за честь. — Павловский ответил без всякой радости.
Капитан сделал скромный заказ: порцию шнапса, жареную щуку с картофелем и квашеной капустой. С интересом оглядел тарелки Павловского.
— Разрешите представиться, капитан Ерофеев Анатолий Алексеевич.
— Ротмистр Павловский Сергей Эдуардович. Пока исполняют ваш заказ, давайте, капитан, выпьем за знакомство. — Павловский наполнил рюмки ароматной «зубровкой».
Слово за слово, рюмка за рюмкой, офицеры поведали кратко о себе. Капитан Ерофеев, как и Павловский, воевал в Восточной Пруссии, отступал за Неман, под Ригой командовал гаубичной батареей, был ранен, лечился в госпитале здесь во Пскове, после выписки немцы даже в плен не взяли, дали немного денег и выставили на улицу.
— А вы, — спросил Павловский, — в комендантском управлении на учёт встали?
— Встать-то встал, а что толку? Денег дали крохи, кормят обещаниями о формировании Псковского отдельного добровольческого корпуса. А скажите, ротмистр, немцы что, идиоты? Они взвода русского боятся, а нам сказки про корпус рассказывают. Хотел я на юг податься, в Добровольческую армию, да денег нет, не вырваться отсюда.
Павловский заказал ещё «зубровки». Заиграл оркестр. На сцену вышла высокая, хорошо сложенная блондинка в длинном чёрном бархатном платье с глубоким декольте. Театрально обняв плечи гибкими, словно шеи лебедей, руками, она низким бархатным голосом с грудным оттенком запела романс Штейнберга «Белой акации гроздья душистые». Павловский обомлел. Он слушал только её, про уже захмелевшего капитана забыл. И только когда она закончила, низко поклонилась и удалилась за ширму, Павловский услышал полупьяное ворчание капитана:
— Ротмистр, здесь клоака, одна сплошная гниль. Мы все тут погибнем от тоски и пьянства. Давайте уедем вместе в Ярославль. Там намечаются большие дела. Там великий террорист Борис Савинков готовит мятеж против большевиков. Глядите, ротмистр, — Ерофеев стал хватать Павловского за руку, — глядите, в Самаре большевиков под зад, там теперь Комуч[15] правит. Скоро адмирал Колчак возьмёт Омск, и большевикам в Сибири конец. Поехали, ротмистр, в Ярославль, там у меня дядька родной.
Павловский подозвал официанта, расплатился за капитана и дал знак увести пьяненького. Двое здоровенных бородатых вышибал из бывших городовых взяли капитана аккуратно под руки и с почтением вывели из зала. Так Павловский услышал о роли Бориса Викторовича Савинкова в борьбе с большевиками. Он тогда и представить себе не мог, какую роль Савинков вскоре сыграет в его судьбе.
Певица вновь вышла из-за ширмы и запела «Вы просите песен, их нет у меня…». Она заметила внимание Павловского и с лёгким кокетством, но без обычной в таких заведениях пошлости, бросала взгляды в его сторону. Взгляды эти, будто острые стрелы, обжигали слегка захмелевшего ротмистра, в его сознании возникали альковные картинки с его и белокурой певицы участием. Он встряхнул головой, пытаясь выбросить назойливые мысли, попридержал за руку официанта.
— А скажи, голубчик, кто она, этот белокурый ангел?
Официант усмехнулся, нагнулся к уху Павловского и доверительно зашептал:
— Боюсь, ваше благородие, не ангел это вовсе. Скорее дьявол во плоти.
— Ты сможешь передать ей записку?
Официант вновь криво усмехнулся и также шёпотом ответил:
— Смочь-то смогу, чего не смочь. Только глядите, вашбродь, дама она непростая, уж сколько достойных мужчин об неё расшиблось, и не счесть.
Павловский на салфетке набросал: «Государыня! Не соблаговолите ли выпить бокал шампанского с одиноким джентльменом?» Официант унёс записку и десять полученных за услугу марок.
Ресторанный вечер медленно шёл к закату. Зал покинули семейные пары. Группами и поодиночке, трезвыми и не очень уходили русские офицеры. Вышибалы деликатно вывели совершенно одуревших от кокаина студентов. Напившихся в хлам немецких офицеров увели прибывшие денщики. Блондинка исполнила ещё пару романсов, но в сторону Павловского ни разу не взглянула. Прождав в надежде ещё около часу, он, в конец расстроенный, стал собираться. Подошёл официант, получил по счёту и чаевые, вновь доверительно шепнул:
— Плюньте, вашбродь. Я вам сей минут шикарную мадаму обеспечу, не хуже этой белобрысой будет. Девушка чистая, грамоте обучена, манеры знает, со швалью не вошкается.
Девица оказалась и вправду с виду приличной. Такая же высокая и статная, как и поющая блондинка, с развитой грудью, густыми
