Евгений Тарле - Сочинения. Том 3

Le délinquant sera en outre condamné à une amende triple de la valeur des objets saisis, et à un emprisonnement qui ne pourra être moindre de cinq jours ni excéder trois mois.

Sont compris parmis les contrevenans, tous courtiers, commissionnaires et assureurs qui coopéreroient à l’importation ou au débit des marchandises désignées ci-dessus.

La confiscation sera prononcée au profit des saisissans et de tous ceux qui auront favorisé l’arrestation, conformément à la loi du 15 août 1793.

Un sixième en est accordé, en forme d’indemnité aux administrateurs municipaux et aux Commissaires du Directoire exécutif dans tous les cas, où leur présence est ordonnée par la loi.

Il est enjoint à tous postes militaires, aux gendarmes nationaux, aux gardes nationales de service, et généralement à tous fonctionnaires publics, d’arrêter tous individus qui seroient trouvés saisis d’objets de fabrique ou de commerce anglais, ou qui tenteroient d’introduire des marchandises quelconques, soit par versemens faits hors la présence des préposes des douanes, soit en évitant les bureaux frontières.

И мысль эта не только сохранялась в официальных актах: она носилась в воздухе и повторялась не раз и не два именно в начале Консульства.

Говоря о войне с Англией в 1800 г., французские официозные и близкие к официальным лицам публицисты не переставали внушать публике мысль, что с самого начала борьбы существовало единственное оружие, достаточно сильное, чтобы ниспровергнуть врага: разорение его торговли, доведение этим путем английского народа до революции против правительства и короля[24]. Согласно построению, распространенному в 1800–1801 гг., революционные правительства давно должны были бы к этому образу действий перейти; но они были слишком слабы из-за смут и беспорядков в самой Франции. Теперь же спаситель Франции, генерал Бонапарт, осуществит эту назревшую мысль. Успех казался не за горами[25].

Когда в первые дни после 18 брюмера автор очень читавшейся брошюры о возможности или невозможности мира с Англией поставил вопрос об условиях, то он выставил требование, чтобы ни один предмет, выработанный на английских мануфактурах, не был пропускаем во Францию, ибо иначе французские мануфактуры не оживут. Англичане наводнят Францию залежавшимися без сбыта фабрикатами, чтобы дать работу своим безработным[26]. И это говорилось лицом, считавшим мир возможным и при этом условии желательным.

Официозный политический философ первых времен Консульства Blanc de Hauterive утверждал в 1800 г., что всей Европе, всему континенту неминуемо предстоит попасть под экономическое иго Англии, если они не соединятся для общей обороны, пока еще не поздно, ибо они еще не окончательно порабощены[27]. И он, объявляя себя принципиально противником запретительного протекционизма, тем не менее проповедует в качестве главного средства борьбы с ней именно протекционизм в Европе: это — крайнее средство, все равно как есть болезни, против которых не помогают обыкновенные лекарства, но могут помочь яды[28].

Этот же Blanc de Hauterive, важный чиновник министерства иностранных дел, выдвинул даже теорию, по которой Англия должна более Франции страдать от войны именно потому, что она — страна мануфактурная, а Франция — более земледельческая; поэтому Англия более подвержена кризисам; ее экономическая система более «искусственна», а потому и более зависит от политических случайностей, вроде войны и связанных с ней пертурбаций[29].

Крайне редко слышны были голоса в пользу мира, указания на убыточность непрестанной войны. В своей книге, посвященной первому консулу и направленной против книги Гентца об английских финансах, Фонвьель давал Европе советы разоружиться из страха финансового разорения; эти советы канули в Лету никем не замеченным курьезом[30].

Патриотический шаблон первых лет Консульства заключался в повторении на все лады слов о бессилии Англии принести какой-либо серьезный вред Франции, о том, что, лишая Францию колоний и морской торговли, Англия отнимает у Франции только излишек, а все необходимое остается у Франции в виде ее огромных земельных богатств. Физиократические навыки мысли здесь подкреплялись воинственным патриотическим чувством, столь свойственным этой эпохе. Англия лишит Францию возможности удовлетворять прихоти, а сама зато подорвет все свои ресурсы вконец[31].

Мысль о близком разорении Англии доказывалась еще и так (очень серьезными авторами): Англия — самая промышленная страна в мире, следовательно, более всего нуждается в мире и в обеспеченном экспорте; мало того, война разоряет население Франции и вообще континента, следовательно, падает покупательная способность стран, бывших лучшим рынком сбыта для английских товаров[32].

По-видимому, у Наполеона еще до заключения Амьенского мира сложилось твердое убеждение, что торгового трактата заключать с англичанами не следует, напротив, что нужно по-прежнему сохранить в силе запрет на ввоз английских материй во Францию. По крайней мере, он захотел напечатать в «Moniteur’е» один мемуар (руанского купца Rabasse’а), поданный ему и заключавший в себе эти мысли[33].

Наполеон на о. Св. Елены говорил Ласказу, что англичане хотели ему навязать при заключении Амьенского мира невыгодный торговый договор. «Но я был могуществен и вышиной во сто локтей. Я ответил, что если бы они даже завладели Монмартрскими высотами, то я все-таки отказал бы»[34].

По показаниям французов-современников, Амьенский мир был в общем встречен во Франции холодно; они только ошибались, когда утверждали, будто в Англии он был встречен с восторгом[35]. Промышленные города (особенно занятые хлопчатобумажной, шерстяной и железоделательной индустрией) боялись повторения торгового договора 1786 г. и наводнения Франции английскими фабрикатами. Автор цитируемой брошюры с унынием говорит о том, что Франция 1786 г. имела капиталы, происходившие от процветавшей тогда колониальной торговли; Франция нынешняя (т. е. 1802 г.) не имеет прежних капиталов, потеряла колониальную торговлю, и бороться с могущественной соперницей ей будет еще труднее[36]. Его точка зрения, совпадавшая со взглядами, высказывавшимися впоследствии и Главным торговым советом, и правительством, та, что французская промышленность еще так хила и неустойчива, что только в искусственно созданном уединении, т. е. при огражденном от соперников рынке, она может существовать[37].

Французские промышленники и правительство озабочены были, в частности, также полным изгнанием английской торговли из уцелевших еще французских колоний.

В 1802 г., когда после Амьенского мира оживилась морская торговля, коммерческий и промышленный мир требовал у правительства, чтобы колонии были предоставлены метрополии как монопольный рынок для сбыта французских фабрикатов и закупки колониального сырья[38].

В Англии оппозиционеры указывали перед заключением Амьенского мира, что мир погубит окончательно английскую торговлю, ибо все равно первый консул, в руках которого осталась огромная власть над важными для английской торговли континентальными странами, всячески будет вредить англичанам и мешать торговым сношениям; и после мира он все равно не может перестать смотреть на них как на экономических соперников Франции. Эту мысль неустанно проповедовал, между прочим, Коббет[39].

И когда разрыв кратковременного мира сделался фактом, то современники приписывали это событие, между прочим, упорному стремлению французского правительства подорвать, затруднить, уменьшить всеми мерами английскую торговлю[40].

Беспокойство промышленников усиливалось еще тем, что контрабанда из Англии в эпоху Амьенского мира увеличилась в огромной степени; таможенная охрана берегов не была так бдительна, как во времена военных действий.

Любопытно, что и в 1802 г., когда Амьенский мир был уже заключен, французские мануфактуристы воображали, что в виде нормального modus’a vivendi с Англией можно устроить настоящую таможенную войну, с полным воспрещением английских товаров, с суровейшим и бдительным, притом фактическим осуществлением этого запрета[41]. От «патриотизма» таможенных чиновников зависит пропитание рабочего класса[42].

После Амьенского мира высказывались опасения, что английская конкуренция совершенно подорвет французскую промышленность. Но вместе с тем люди, делившиеся с первым консулом своими опасениями, не скрывали от него, что издавать законы о полном воспрещении ввоза английских товаров легко, но что фактически осуществить подобный запрет в высшей степени трудно, даже невозможно, и невозможно именно вследствие сочувствия потребителей контрабандному ввозу[43].

Те самые жалобы на «отсутствие патриотизма» французского потребителя, на его англоманские вкусы и т. п., какие раздавались в конце старого режима, раздаются и при Консульстве. Современники жалуются после Амьенского мира, что все заполнено английскими товарами[44].