Георгий Фруменков - Соловецкий монастырь и оборона Беломорья в XVI–XIX вв
Синод разоблачил примитивную хитрость архимандрита и приказал: «Поелику находящиеся в сем монастыре разные артиллерийские орудия и припасы все без изъятия давно сданы со стороны монастырского начальства в ведение артиллерийского чиновника и на отпуск из монастыря некоторых из них, даже жалованных, было уже св. синода предписание предместнику вашему, то за сим и не надлежало ныне делать остановки… касательно отправки из монастыря артиллерийских орудий со всеми принадлежностями в назначенное место». 15 мая 1814 года Голицын сообщил решение синода военному министру и просил его считать не имеющим силы свое письмо от 11 мая.
Весной 1814 года с островов Соловецкого архипелага вывезли 14 тысяч пудов различного артиллерийского имущества.[314] Глядя вслед отчаливающим от берега казенным военным транспортам, архимандрит пожалел, что смалодушничал и не проявил нужной настойчивости в споре с военным министерством из-за артиллерии. Вскоре в частном письме он сообщил Голицыну: «Имел я честь от военного Архангельского губернатора г-на Клокачева лично слышать, что вывоз из монастыря артиллерийских вещей, кои пожалованы монастырю от государей, достоверно последовал с ведома одного департамента артиллерийского без доклада о том государю императору; что и он, губернатор, весьма сожалеет, что обитель так ныне опустошена, и заключает, что государь наверно бы монастырских жалованных вещей и орудий вывозить не повелевал, если бы учинен был о том ему доклад. Имея о сем смелость известить токмо вашему сиятельству, прошу, не будет ли случая для обители оказать какую-либо благотворительность, яко отцу, пекущуся о детях своих, в отдаленности сущих…»[315]
Последующие события показали, что правительство поторопилось разоружить Соловецкую крепость. Это был грубый просчет властей. Самый сложный военный экзамен монастырю пришлось держать в годы Крымской войны, которую он встретил, по вине царизма, совершенно неподготовленным.
Глава третья
ОБОРОНА ПОМОРЬЯ И СОЛОВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ
В ГОДЫ КРЫМСКОЙ ВОИНЫ
§ 1. Подготовка к встрече неприятеля
Беломорская кампания 1854 года
Главным театром обоюдно несправедливой войны 1853–1856 гг. был Крымско-Черноморский район. Там происходили основные сухопутные и морские сражения, решившие исход всей кампании. Было бы, однако, неправильно на этом основании умалять роль побочных районов боевых действий, в частности побережья Белого и Баренцева морей.
В коалиционной войне против России, какой была Крымская война, Великобритания стремилась, как говорит французская пословица, таскать каштаны из огня чужими руками и прежде всего руками Франции. Верные традиционной политике, английские стратеги предпочитали вести войну на Востоке силами сухопутных армий союзников, а свой вклад в «общее дело» стремились ограничить операциями на морских коммуникациях, главным образом против коммерческих судов и отдельных слабозащищенных пунктов растянутого морского побережья России. Так английское адмиралтейство рассчитывало дезориентировать царское правительство, заставить его распылить силы и ценой минимальных потерь со своей стороны сковать максимально большее число русских дивизий действиями вдали от Крымского полуострова. Помимо того, Англии нужно было продемонстрировать свою мощь и убедить европейское общественное мнение в том, что война против России ведется на широком фронте: от Севастополя и Карса до Аландских островов, от Колы до Петропавловска-на-Камчатке.
Главная же цель пиратских действий на море состояла в желании союзников ослабить экономический потенциал России блокадой ее портов и нарушением морской торговли.
Тактика, рассчитанная на предательскую внезапность нападения, на то, что Россия будет застигнута врасплох, деморализована и склонит голову перед нападающим, в итоге была авантюристической. Она не могла обеспечить прочных и стабильных успехов.
Важным объектом атак англо-французского флота в годы Крымской войны был Европейский Север нашей страны, бассейны Белого и Баренцева морей. В здешних водах «цивилизованные» корсары бесчинствовали в течение двух навигаций 1854 и 1855 гг. К. Маркс и Ф. Энгельс считают, что на северном театре военных действий неприятель мог преследовать лишь две военные цели: «помешать каботажному и прочему торговому судоходству русских в этих водах и при благоприятном случае взять Архангельск».[316] Если осуществить вторую задачу агрессоры не сумели, то торговые связи Севера России с европейскими державами в период военных действий были фактически прерваны.
Не ограничиваясь блокадой Архангельска и других портов, рейсов, бухт, гаваней, не довольствуясь разорением городов, сел, промысловых становищ и захватом жалких пожитков поселян, агрессоры пытались овладеть Кронштадтом Белого моря — Соловецким монастырем, но были отогнаны от островов и позорно бежали.
Перекликающаяся с героической обороной Севастополя славная защита Соловецкого монастыря в июльские дни 1854 г. — яркая страница в летописи ратных подвигов северян.
…В феврале 1854 года Приморский район Архангельской губернии, то есть побережье Белого и Баренцева морей, был объявлен на военном положении, а со 2 марта, по распоряжению правительства, военное положение распространялось на всю губернию.[317] Край подчинялся военному губернатору и главному начальнику порта вице-адмиралу Р. П. Бойлю, которому предоставлялись права командира отдельного корпуса.
Понукаемый из столицы, самоуверенный и кичливый сибарит Бойль, англичанин по национальности, вынужден был по долгу службы начать торопливую подготовку к встрече неприятеля, хотя сама идея защиты русского Севера от англо-французской интервенции была непонятной и чуждой ему. Справедливости ради, отметим, что только центр губернии попал в поле зрения Бойля.
В первую очередь была приведена в боевую готовность и объявлена на осадном положении Новодвинская крепость. В мае спустили на воду гребную флотилию в составе 20 канонерских лодок, каждая из которых вмещала до 40 человек экипажа и имела на вооружении 2 пушки. Из 40 пушек 24 были 18-фунтового калибра, а 16 орудий 24-фунтового калибра. Канонерские лодки должны были помогать береговым батареям защищать устье Северной Двины, подступы к Архангельску и Новодвинску. Всего оборудовали и вооружили 6 береговых батарей: при Архангельском адмиралтействе из 10 пушек 12-фунтового калибра, на окраине Соломбалы из 8 пушек 36-фунтового калибра, в Лапоминской гавани из 8 пушек 36- и 18-фунтового калибра, при реке Маймаксе на острове Повракульском из 8 пушек 18-фунтового калибра; при деревне Красной из 8 пушек 18-фунтового калибра, при деревне Глинник из 10 пушек 12-фунтового калибра.[318]
2 марта 1854 года, то есть еще до того, как западные державы официально объявили России войну, Бойль обратился к населению с воззванием, в котором находим такие перлы адмиральского красноречия: «Зная, что жители Архангельской губернии народ смышленый, бесстрашный и всегда отважный, я надеюсь, что они, с божьей помощью, не дадут себя в обиду какому-нибудь сорванцу-пришельцу, который бы, желая поживиться чем-либо нажитым трудами, вздумал напасть на них; я вполне уверен, что они при своем уме и всегдашнем удальстве постараются даже завладеть неприятелем, если он осмелится показаться на заветных водах нашего Белого моря».[319] И так всегда, даже в самые критические для наделения дни, Бойль старательно обходил такие слова, как пушки, ружья, боеприпасы, солдаты, не говоря уже об оказании реальной помощи уязвимым с моря прибрежным пунктам. Военный губернатор больше всего уповал на загадочный для него русский характер, на дубины, топоры и самодельные крестьянские пики, считая, видимо, эти предметы национальным русским оружием. Вместо помощи оружием и людьми Бойль советовал своим подчиненным внушать жителям, что «нечего бояться неприятеля, который храбрится только издалека и знает, каковы архангельские удальцы».[320]
Обращения Бойля к населению, написанные псевдонародным языком, могли в конечном итоге создать только превратное представление о противнике, расхолодить защитников беломорского побережья. Начальник губернии всерьез уверял жителей, что у врага «нет ни силы, ни умения», и он «ни весть как боится русских, и если баба какая, хотя в шутку, аукнет из-за угла, то у неприятеля ноги подкосятся, да что-нибудь и больше сделается».[321]
Бойль полагал, что поморский крестьянин легко кулаком пришибет троих врагов, если только не потеряет присутствия духа, и тем оправдывал свою преступную халатность в укреплении Колы, Онеги, Кеми, Пушлахты, Кандалакши и других поморских городов и сел, которые оказались беззащитными. Военный флот на Севере был немощным. В пушках и ружьях ощущался острый недостаток. Печальное состояние обороны Беломорья отражало общую неподготовленность страны к войне и было частным проявлением той гнилости и того бессилия крепостной России, о котором писал В. И. Ленин в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция».[322]
